Глава 14

Обряд состоялся в маленькой капелле замка, куда редко заходил даже свет. Но сегодня она преобразилась. Высокие витражи, веками покрытые пылью, сияли, пропуская холодный зимний свет, который, падая на белое покрывало алтаря, становился теплым и мягким. Воздух был густ от аромата ладана и хвои. Свечи, сотнями укрепленные на стенах и подсвечниках, мерцали, словно живые звезды, отгоняя тени.

Жрец богини Арисаны, присланный, как я позже узнала, по личной просьбе Артуа из далекого храма в горах, был не похож на пышного церковного сановника. Это был худой, пожилой мужчина в простом одеянии из небеленого льна, с седыми волосами, собранными в косу. Его лицо было изборождено морщинами, но глаза… глаза были молодыми, проницательными и невероятно добрыми. В них не было суда, только понимание.

Артуа и Жерар ждали у алтаря. Жерар, как свидетель, старался выглядеть серьезным, но его взгляд светился радостью за друга. Артуа был спокоен и сосредоточен. В его темном праздничном камзоле, отороченном серебром, он выглядел как часть этой древней каменной мозаики — благородной и прочной.

Я шла к алтарю одна. Мне не нужен был никто, чтобы «вести меня под венец». Этот путь в новую жизнь я делала сама, и это было правильно. Тихий шелест моего платья и мерный стук каблуков по каменным плитам были единственными звуками.

Когда я встала рядом с Артуа, жрец не стал произносить длинных проповедей. Его голос был тихим, но звучал так, что каждое слово было слышно в самых дальних уголках капеллы.

— Мы собрались в месте, которое помнит много историй, — начал он. — Одни говорят, они были темными. Но сегодня мы пишем новую. Историю не о власти над миром, а о власти над собственным сердцем. Арисана, чья любовь — это и пламя очага, и свет звезды в ночи, внемли.

Он взял наши руки и соединил их поверх древнего камня алтаря. Его прикосновение было прохладным, но от него по рукам разливалось тепло.

— Ты, Воин, нашедший свой покой не в битвах, а в тишине, — его взгляд был обращен к Артуа. — И ты, Хранительница, открывшая свою крепость не для войны, а для мира, — он посмотрел на меня. — Вы приносите друг другу не клятвы, выданные на словах, а те, что уже живут в ваших поступках. Верность, которая прошла через испытание страхом. Уважение, рожденное в тишине взаимного понимания. И любовь, которая расцвела не на праздничном пиру, а в будничном заботливом взгляде.

Он отпустил наши руки и взял со стола две тонкие серебряные нити.

— Ваши жизни, как эти нити, — продолжил он, ловко сплетая их воедино одним плавным движением. — Отныне они переплетены. Но каждая сохраняет свою силу, свой блеск. Вы не поглощаете друг друга. Вы усиливаете. Такова воля Арисаны.

Затем он поднес к нашим губам по одной общей чаше с теплым, пряным вином. Мы отпили по глотку. Напиток обжигал, согревая изнутри.

— Теперь обернитесь, — мягко приказал жрец.

Мы повернулись лицом к пустым скамьям, но за нашей спиной теперь была вся капелла, наполненная светом свечей, и дальше — весь замок, наш дом.

— Посмотрите на мир, который становится вашим общим. Примите его благословение. И да хранит вас не только богиня, но и тишина этих стен, которую вы оберегаете.

Он воздел руки, и на миг показалось, что свет от свечей вспыхнул ярче, а воздух наполнился тонким, сладковатым ароматом, которого раньше не было — будто расцвели невидимые цветы.

— Пред лицом древних камней и вечного неба, силой, данной мне Арисаной, я объявляю вас мужем и женой. Да будет ваш союз крепче этого камня и светлее этого зимнего дня.

Артуа повернулся ко мне. В его глазах я увидела отражение всех свечей, всего света капеллы, и себя — улыбающуюся, без тени сомнения. Его поцелуй был печатью на только что произнесенных словах. Не страстной, а торжественной. Обещанием.

Жрец улыбнулся, и в его улыбке было завершение и начало одновременно.

— Идите, — сказал он просто. — Ваш праздник ждет. И ваша жизнь.

Загрузка...