Первую брачную ночь нам предстояло провести в моих покоях, которые теперь стали нашими. Слуги, с чуткостью, граничащей с ясновидением, подготовили комнату: зажгли камин, оставили на столике у кровати кувшин с легким вином и две хрустальные чарки, разбросали на полу перед очагом несколько новых, мягких овчин.
Когда дверь за нами тихо закрылась, остался только треск поленьев и наша внезапная, звонкая тишина. Все праздничное веселье (тихое, в кругу слуг и Жерара) осталось где-то далеко внизу. Здесь, в этой башне, над спящим снежным миром, были только мы двое.
Мы стояли друг напротив друга, внезапно снова немного неловкие, как в первый день. Но эта неловкость была иной — не от чуждости, а от громадности шага, который нам предстояло сделать. Столько недель сдержанного влечения, украденных взглядов, случайных прикосновений — и вот теперь все барьеры можно было убрать.
— Виктория, — тихо сказал Артуа, и в этом имени был целый мир.
Он не бросился ко мне. Он медленно снял свой камзол, отложил его на стул. Потом подошел и встал передо мной. Его пальцы коснулись серебряной нити в моих волосах.
— Позволь? — прошептал он.
Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Он начал распутывать узел, который так тщательно плела Амели. Каждое движение было неторопливым, внимательным. Потом он вынул шпильки одну за другой, и мои волосы тяжелой волной упали на плечи. Он провел ладонью по ним, и от этого простого жеста по всему телу пробежала дрожь.
Затем его пальцы нашли крошечные пуговицы на спине моего платья. Он расстегивал их одну за другой, медленно, и с каждым щелчком я чувствовала, как что-то освобождается внутри. Не только тело от ткани, но и душа — от последних остатков страха. Платье мягко соскользнуло на пол. Он смотрел на меня в простой сорочке, и в его взгляде не было жадности, а было благоговейное восхищение, как перед редкой, драгоценной фреской, которую наконец открыли свету.
Я, в свою очередь, дрожащими руками, стала расстегивать его рубашку, касаясь теплой, твердой кожи под ней. Каждое открытие было новым. Шрам на его плече от старой раны. Ровные ключицы. Биение сердца под ладонью.
Мы не говорили. Слова были бы лишними и грубыми в этой тихой церемонии познания. Всё было медленно. Аккуратно. Каждое прикосновение было вопросом и ответом одновременно. Когда мы наконец легли на мягкие овчины у огня, это было естественным продолжением этого молчаливого диалога.
Не было спешки, не было страстного натиска. Было исследование. Его губы на моем плече, мои пальцы, вплетающиеся в его волосы. Долгие, спокойные поцелуи, в которых таял последний лед недоверия. Он был внимателен к каждому моему вздоху, к малейшему напряжению, и я отвечала ему той же чуткостью.
Когда мы стали одним целым, это не было захватом или сдачей. Это было слиянием. Медленным, глубоким, невероятно осознанным. Я смотрела в его глаза, в которых отражалось пламя камина и мое собственное отражение, и видела в них не триумф, а бездонную, тихую радость. Ту самую, что обещал когда-то давно голос во сне, но которую я нашла сама, в реальности, в этом человеке.
После мы лежали, завернувшись в один плед, слушая, как догорают угли. Его рука лежала у меня на талии, тяжелая и успокаивающая.
— Я боялся, что спугну тебя, — прошептал он мне в волосы.
— Я боялась, что ты разобьешь мой мир, — призналась я.
— А я? — он мягко поцеловал мое плечо.
— Ты его… достроил, — нашла я наконец нужное слово.
И это была правда. Тишина в комнате была прежней, но теперь в ней было наше общее дыхание. Одиночество, которое когда-то было моей крепостью, растворилось, уступив место чему-то гораздо более прочному — союзу. Первая брачная ночь подошла к концу не вспышкой, а тихим рассветом, зажигающим синеву за окном. И в этом медленном, аккуратном открытии друг друга мы нашли новый вид покоя — общий.
Завтрак на следующее утро был подан в маленькой солнечной комнате, примыкавшей к нашим покоям. Зимнее солнце, яркое и резкое, заливало стол, на котором стояли простые, но вкусные вещи: теплый хлеб, мед, вареные яйца и душистый травяной чай. Я сидела напротив Артуа, и между нами витала новая, сладкая и немного сонная легкость. Но в голове моей, прояснившейся после вчерашнего вина и эмоций, четко встал тот самый, не отвеченный вопрос.
Я отломила кусочек хлеба, размышляя, как начать. Прямота казалась теперь единственно верным путем.
— Артуа, — начала я, опуская взгляд в чашку. — Меня долго мучил один вопрос. Если ты мог открыть портал для мастеров, почему ты не сделал этого в ту ночь, когда Жерар был ранен? Почему тащился с ним через весь снег сюда?
Он не ответил сразу, медленно отпивая чай. Потом поставил чашку и посмотрел на меня. В его взгляде не было ни вины, ни желания увильнуть, только спокойная готовность к исповеди.
— Рана была страшной на вид, но не смертельной, — сказал он тихо. — Я сразу понял, что крови вытекло много, но жизненные силы не затронуты. Мне хватило умения остановить кровотечение и дать ему общеукрепляющее. Ехать в Шантар через портал – это означало поднять на ноги весь дом, вызвать шум, вопросы, придворных лекарей. Это была бы лишняя суета для человека, которому нужен был только покой и время.
Он сделал паузу, его пальцы обводили край блюдца.
— А еще… о Черном Замке и его таинственной хозяйке ходили слухи. Говорили разное: что здесь живет могущественная и прекрасная волшебница, что замок пуст, но в нем бродят призраки, что это место силы. Но все сходились в одном — сюда не ступала нога посторонних десятилетия. И когда я понял, что мы где-то рядом… да, мне стало любопытно. Сильно любопытно. Захотелось увидеть. Не легенду, а реальность. Поэтому мы с Жераром добрались до ворот своим ходом. Решение привести его сюда было взвешенным: я знал, что смогу помочь ему, и удовлетворял собственное желание разгадать загадку.
Он посмотрел на меня прямо, и в его глазах читалось легкое смущение, но не раскаяние.
— Я не лгал тебе, Виктория. Просьба о помощи была искренней. Но мотивы были сложнее. Прости, если это кажется тебе расчётом.
Я слушала, и кусок хлеба в моих пальцах стал мягким. Всё вставало на свои места. Не злой умысел, не ловушка, а человеческое любопытство. Смешанное с благородным желанием помочь другу. Это было даже облегчением. Он не был безгрешным рыцарем, явившимся по зову судьбы. Он был живым человеком со своими интересами. И этот интерес привел его ко мне.
Я не могла сердиться. Наоборот. Его честность в этот момент была дороже любых красивых сказок о судьбоносной встрече.
— Значит, я была для тебя загадкой, которую нужно было разгадать? — спросила я, и в моем голосе прозвучала легкая, почти игривая нотка.
— Самой прекрасной и неожиданной загадкой из всех, что я встречал, — ответил он, и его рука потянулась через стол, чтобы накрыть мою. — И разгадка оказалась куда ценнее, чем я мог предположить. Ты не разочаровала легенды, Виктория. Ты их превзошла.
Я улыбнулась, повернув ладонь, чтобы сомкнуть пальцы с его пальцами. Тайна была раскрыта. И в её разгадке не было ничего горького. Была только новая, более прочная основа для нашего общего будущего — основа, построенная не на иллюзиях, а на этой простой, честной правде.