Графоманка

Глава 31

Глава 31

Однозначно, у жрецов от астрологии есть свои фавориты среди подопечных знаков. И Лера всегда находила себя в числе избранных. Может, это и дерзко. Но ей нравилось то, что писали про неё гороскопы.

В инструкциях к Стрельцу значился интеллект, чувство юмора, природное обаяние. Это из плюсов. Из минусов: спесивость и особое мнение, которое Лера преподносила, как истину в последней инстанции, с удовольствием, даже тогда, когда ей настоятельно рекомендовали этого не делать. За что Новодворская регулярно и страдала, не в силах заткнуться, рассказывая всем правду обо всех.

Лучше бы она бухала! Но в перечне зодиакальных противопоказаний числился алкоголь, наркотики и… Скорпион. И надо же было, в качестве кары за обличительное словесное недержание, нарваться именно на это членистоногое! На самое его жало!

И теперь она, ужаленная, задыхалась под тяжестью сложного выбора знаков препинания.

Точку поставить?

Или запятую?

А самый главный вопрос - какие тут могут быть сомнения? Зачем вообще делать выбор? Очевидно же, что нужно рубить. Она уже начала в него прорастать… Лучше уж выдрать себя прежде, чем корни окрепнут и обзаведутся собственной кровеносной системой до субботы. Никаких привязанностей, Лера. Так легче!

Только почему-то ни хрена не легче?

Гордая личность никогда не пойдёт на поводу у женских эмоций. Без вариантов. А женщина никогда не простит ей этого. Вот это и называется душераздирающей драмой, товарищи.

Лера не спала всю ночь. Под утро она провалилась в обморок. В чёрный вакуум. Проснулась резко, будто кто слегка толкнул в плечо сухой рукой. Пришлось с сожалением вспомнить, что ей не четырнадцать лет, она не на промышленной и сегодня у неё не по алгебре экзамен.

Хотя, лучше бы по алгебре…

Не стала спускаться в столовую. Нашла свои штаны, майку-алкоголичку, рубашку - все, в чем была изъята у привычной, понятной жизни одиночки. Обула кроссовки. Документы рассовала по карманам. В девять пятьдесят три вышла из комнаты, оставив на постеле тетрадь и «Есенина» друг на дружке в интимной близости. Не нужны ей эти подачки. Пусть наслаждается сам. И прозой и поэзией. А она - Йети, а не проститутка.

Уже спускаясь с лестницы ещё раз убедилась, что скорпионы - люди слова. Впрочем, стрельцы тоже. Машина стояла прямо у стеклянных дверей парадного входа и Лера ускорила шаг, чтобы не сдать назад случайно.

Небо оделось в платье из вселенской печали в цвет всех невыплаканных слез и невысказанных прощаний. Ветер гонял первые сухие листья по ещё зелёному газону и заметно похолодало. Лера поежилась, притормозив на крыльце, огляделась. Вроде, никаких собак. Вообще никого. Пусто. Только она, ветер и трансфер на волю.

Правилам этикета прислуга современных аристократов не обучена. Никто перед ней дверь чёрной колесницы не распахнул. Пришлось заставить тело согнуть нужные суставы в правильном направлении. Не дав себе оглянуться в поисках последнего шанса зацепиться, забралась в идеально-чистый, ухоженный салон премиум класса, опустила уставшее тело на хрустящую чёрную кожу заднего сидения. Втянула носом знакомый хвойный запах. И опять защипало глаза. Не хватало еще какой-нибудь listen to your heart для полного погружения в атмосферу бульварного романа, печального, как шекспировская повесть.

Машина тронулась. Лера, скорее всего, тоже.

- Промышленная пять, квартира двенадцать, - машинально произнесла она. - Второй этаж.

Никто ей не ответил.

Выехали за ворота. Сразу за ними с обеих сторон мокрую дорогу обступил густой, вечно-тёмный лес, укрытый тонкой вуалью тумана. В салон вползли сумерки, созвучные с Лунной сонатой, льющейся из динамиков. Знал бы Бетховен, что станет заточкой в рёбрах у одинокой интеллектуалки, может, и не писал бы свою нетленку, а сразу забацал весь шансон.

Ну, ничего… Сейчас она приедет домой на промышленную жопу мира двенадцать. Займёт у Ленки свой же косарь и сделает первый вклад в развитие жировой ткани - нажрется эклеров. За пару месяцев такого питания она потеряет разницу между попой и талией, ещё через месяц окончательно превратится в снежную бабу. Такую же крупную и холодную.

Или нет. Пошлёт всё на хрен. Продаст этих гребаных «Имажинистов», купит билет на Бали, примкнёт там к этим… как их… к йогам. Будет пить эту их ахуеваску каждый день, медитировать, пока не высохнет, как осенний лист и не левитирует прочь с грешной Земли.

Или завтра же вернётся в Москву. Пойдёт разносить пиццу или кричать «свободная касса», лишь бы только подальше от него…

Стало жалко себя неимоверно. В груди заклокотало, заломило гланды. В носу собралась слякоть и Лера отчаянно, смачно шмыгнула им. Потом ещё раз, глотая слёзы. Долго ли, коротко ли она шмыгала, только вдруг машина, почти не снижая скорости, съехала с дороги на обочину и, скользя колёсами по мокрому гравию, грузно затормозила. Лера обязательно бы расквасила себе нос о спинку водительского сидения, если бы не была пристёгнута ремнём безопасности. Поинтересоваться причинами столь внезапной остановки она не успела. Извозчик спешно покинул своё рабочее место и, зачем-то открыв дверь с ее стороны, ввалился в салон, нарушив очень личное пространство своей тяжёлой тушей в чёрном текстиле.

Это ещё что за новости?

Новодворская не стала терять время, цивилизованно выясняя, чем именно продиктована подобная фамильярность графьей челяди. Яростно замолотила руками куда попало, целясь, главным образом, в самое слабое у таких типов место сезонной ротации головных уборов.

- А-ну, чучело безмозглое, убери от меня… свои щупальца! - заголосила Лера, продолжая активную самооборону. - Я все шефу твоему расскажу, он тебя на глобус натянет! Слышишь?

Ей, наконец-то, удалось сбить с тупой башки бейсболку, за которой прятался… соболиный ёжик.

- Конечно, блять, слышу. - Из-под густых бровей полыхнуло знакомой сталью. - Пока ещё не оглох, спасибо.

- Но… ты… как? Мы же… я же… - слова тонули в недоумении и в его губах, а с ними и весь смысл.

- Какая же ты дура, Новодворская! - ремень безопасности выщелкнул из замка и Леру размазало по сидению. - Неужели, ты думала, что я дам тебе уйти, не попрощавшись?

Она ничего не могла ответить. Мало того, что ее творческий огонь присмирел перед сокрушающей волной мужской энергетики. Так ещё и дар речи сгинул под твёрдой рукой сиятельства.

- Сними штаны! - Вкрадчиво, почти ласково потребовал Граф.

«Что сними?» - тупила личность.

«Чьи штаны?» - вторила ей женщина.

Новодворская обязательно бы озвучила одну из этих острых проблем, если бы не принудительная немота.

- Гммммммг, - промычала она ему в ладонь его имя.

- Штаны сними, - ещё убедительнее произнес мужчина. И уточнил для тупых: - С себя.

Теперь Лера поняла. Он зажал ей рот, другой рукой шарит у неё под майкой и требует, чтобы она сняла свои штаны. Отличное прощание.

- Лера. Делай, как говорю тебе Я!

Он смотрел на неё так, как в самую их первую встречу. Когда она вот так, как сейчас, лежала под ним, обтекающим вискарем, которым Лера его и окатила. Она вспомнила ту жгучую смесь жути и восхищения, которой он ее ужалил, пометив, как цель. Этот мужчина не церемонится. Своё отвоёвывает сразу и навсегда. Море решимости в мудрых глазах. Забытые и не те женщины, ошибки, предательства, ножевые ранения и перебранный алкоголь у таких принято называть жизненным опытом. В его сильных руках все вспыхивает, плавится, прогибается. Он гордится своей империей, как родитель гениальным ребенком. Он невозмутим. Но ревнив и своего не упустит. То, что принадлежит ему - неприкасаемо.

Как ему противостоять?

И зачем?

Никто так больше не сделает, наслаждайся!

Ни у кого яиц не хватит, зажав рот, ТАК взять неприступную Новодворскую задницу, облапать грудь, задрать майку и истязать губами и зубами острые соски. Он же единственный, кто мог стать ее первым. И стал. Потому что взял своё почти не спрашивая, но без единого выстрела взял. Лера всю жизнь таких презирала, клеймила абьюзом, харрасментом, домостроем; обзывала мужланами, андроцентристами. А сама только такому и смогла позволить бродить по венам и по коже. Снаружи и внутри.

Конечно, она сняла штаны. А кто бы не снял?

- Всё , Лера, всё снимай.

«Глеб» - простонала она, а получилось очередное «гмммг».

Он помог снять кроссовки, стащить с щиколоток тряпки. Затем быстро стянул с бёдер свои брюки. Прильнул. Вжался. Придавил. Раскатал. Скользнул двумя пальцами в жар, мазнул между ног влажно, густо, крупно, как импрессионист.

Мало. Пальцев мало.

До боли, до ломоты в костях хотелось ощущать в себе его силу, мощь, пошлую лирику.

Жесткий ямб, ритмичный хорей.

Только скорее.

Только быстрей.

- Гл… Глеб, - вырвалось сразу же, как только он разжал рот. Но тут же сунул в него свои пальцы со вкусом соленой карамели. Она приняла их с упоением. Будто было в этом что-то столь же естественное, как дождь, моросящий по металлической крыше.

Просить дважды не пришлось. Это ее квакание он понял с первого раза. Пристроился, требовательно поёрзал бёдрами между распахнутых ног. Толкнулся. Достиг самой сути ее тайных желаний, ещё совсем юных и несмелых, но уже горячих. Начал с медленных перекатов, то ли сдерживаясь, чтобы не кончить раньше времени, то ли специально смакуя моменты очень тесного их контакта.

- Сладкая Лера, сладкая, как леденец, - урчал заведённый Граф, подрагивая от нетерпения. - Острая… непокорная. Я понял... Все надо делать самому. Ты не сдашься никогда, гордая.

И посмотрел так, что сердце стало жидким. Сжал хрупкую шею обеими клешнями. Начал двигаться, накатывая сверху мощным валом над рифом. Запыхтел сквозь зубы, шевеля ноздрями рядом с ее левым глазом.

Страшно, бл*ть, но заводит…

Первобытный Граф брал так, как это делали его предки на протяжении трёх миллионов лет когда-то давно, до всех эр, когда понятия отношений между мужчиной и женщиной не существовало. Было одно понятие - совокупление. Когда самец приносил в женскую половину общины мясо, шкуры и интересные разноцветные камушки и брал себе одну из самок. Которая нравилась. На ночь или на несколько дней. Иногда женщина не возвращалась. Затраханную ее просто съедали.

Самых красивых разбирали в первую очередь. И тогда женщины стали пользоваться этим и требовать больше мяса, шкур и разноцветных камушков, чтобы хоть не зазря страдать. Так родилась бытовая проституция, Лера.

Граф кайфовал, разглядывая блаженное Лерино лицо. Вероятно, отсутствие здравых мыслей читалось в ее глазах, на ее губах... Возможно, это делало ее очень глупой женщиной на вид. Но в стальных радужках она отражалась очень страстной и желанной. Новодворская таких женщин только в порно видела и ни одной из них не верила. Эти их корчи, открытые рты, глаза на лбу… это все не по-настоящему. Такого не бывает в жизненном цикле книжной моли.

А оказалось, что бывает.

- Ну-ка, Москва, повернись к лесу передом, ко мне задом, - Граф резко покинул ее, возвращая из порно обратно на Землю.

Он двумя резкими движениями поставил ее в фундаментальную для всех живых существ позу спаривания. И вошёл вот так. И очень долго там ходил, одной рукой терзая ее левое бедро, а другой - прижимая ее голову к сидению.

Если это и есть прощальный секс…

То Лера, пожалуй, останется до субботы. Чтобы ещё раз так попрощаться.

По спине побежали мурашки, в глазах на мгновение потемнело. Лера уже плохо разбирала, где в этом клубке звуков его короткие рыки и ее низкие рваные стоны в такт движениям их тел. Наверное, они могли бы озвучивать паровоз, но Лера, вдруг (ВДРУГ!!!) выдала тираду:

- Глеб… зачем ты мучаешь меня? Я все равно… уеду! Я ненавижу этот город. Я ненавижу… тебя!

- Ненавидь, - прошипел он благосклонно. - Я не против. Это даже хорошо. Только влюбляться в меня не вздумай. Слышишь? Не смей. Нельзя!

Тут она и кончила. Бурно. Прошитая до мозга горячей волной. Он не вышел из неё, как делал раньше, прежде чем излиться ей в рот или на живот. Наоборот, он сильнее прижал ее бедра к своим и несколько раз вырычал что-то нечленораздельное ей в спину.

Потом он помог ей разобраться с вещами. Оделся сам, все время сыто похмыкивая. Никак не комментируя свои действия, он усадил ее на пассажирское спереди. Пристегнул ремнём.

Завёл машину, тронулся. Проехал вперёд метров десять, выруливая с обочины на дорогу и повернул на сто восемьдесят в сторону резиденции.

Он вёз её обратно. Он продлевал её до субботы.

- Глеб… - она сглотнула вязкий комок, - я ведь не предохраняюсь никак. А ты… в меня…

Граф посмотрел на неё коротко. И по тому, как дёрнулся кадык на его горле, она поняла, что услышит что-то, что уже слышать не хочет.

- Я стерилен.

Сердце замерло, провалилось куда-то, стало как-то пусто. И впервые Лера подумала, прежде, чем что-то говорить…