Графоманка

Глава 38

Глава 38

Она слышала, что дождь барабанил под окном по металлическому карнизу. Осенний такой, тихий. В такую погоду особенно не хотелось вставать в детский сад. Папа зашёл в комнату на цыпочках тапочек (мама строго следила, чтобы он не ходил босиком), подкрался, как серый волк и цапнул за самый бочок. Лере захотелось засмеяться, но она сдержалась, потому что недавно потеряла пару передних зубов естественным для этого возраста образом и жутко стеснялась. Она сильнее сжала губы и зажмурилась. Смех рвался наружу, собираясь во рту за щеками, но Лера продолжала усиленно притворяться, что все ещё крепко спит. Когда на двадцать первой Миссисипи силы сопротивления щекоткам иссякли, комната взорвалась ее звонким смехом.

Она вздрогнула и открыла глаза.

Примета плохая. Когда снится, что смеёшься, это значит - будешь плакать. Так бабушка однажды сказала и оказалась права. С тех пор эта примета сбывалась с завидным постоянством.

Дождь и правда шёл. Серый, печальный. Кап-кап-кап и морось, от которой мёрз кончик носа и хотелось, укутавшись в плед, пить какао.

Его не было. Не какао, а Графа. Ни рядом в кровати, ни вообще в этой комнате. И Лера не могла точно сказать, в какой момент, сколько минут назад перестала его чувствовать.

А левый висок всё ещё хранил тепло его губ.

Завернувшись в простынь, как в тогу, она бродила под четырехметровыми бетонными потолками со слепящими гроздьями люстр «Сваровски» и прожекторами на чёрных цепях. Брутальные граффити грубых кирпичных стен повествовали гостям о музыкальных и иных интересах хозяина. Все на тему джаза, рока и секса. Электрический камин, неотличимый от настоящего, дымоходом из большой чёрной трубы уходил в потолок; стильные и, наверняка, дорогие предметы мебели занимали места согласно правилам зонирования интерьера; дизайнерское кресло с оттоманкой являлось его изюминкой; Арт-объекты роскоши - в общем, всё, как завещалось всем состоятельным холостякам журналами про статус. Идеальная берлога для быстрых свиданий, перевалочный пункт между рабочими буднями уважаемого в городе человека.

«С деньгами, Лера, Родину любить лучше на островах Карибского бассейна. Патриотизм - это когда ты сам голодный и босой вытаскиваешь из лужи мать-алкоголичку, - сказал он как-то во время коротких интеллектуальных передышек между соитиями.

Патриотизмом здесь не пахло. Деньгами - да. С ними в любой жопе мира можно устроить себе Нью-Йорк, Гавану или даже Москву. Губернатор, вон, вокруг себя целую Царскую Россию отгрохал.

За окном этого импортного лофта мок спальный район средней полосы современной державы. Припаркованные на стоянках, облепленные желтыми листьями автомобили дремали в лужах, снулые качели и горки впали в осеннюю меланхолию. Двор, похожий на сотни тысяч таких же дворов, разбросанных по всей стране, тихо, по-субботнему замер. Ничего интересного не происходило.

Босыми ступнями Лера продолжила изучать шелковый ворс винтажных ковров и глянцевую гладкость настоящего паркета, переходя из помещения в помещение в поисках чего-нибудь одушевлённого.

Ничего графского не было. В смысле, все здесь принадлежало ему: и стены, и мебель и всяческая утварь, но самого Глеба ни в одном помещении или предмете не ощущалось. И впервые это вызывало неприятный холодок в животе. Правда, ощущение немного сглаживалось отсутствием следов обитания чужих женщин тоже. Ни явных, типа предметов обуви, гардероба или косметики; ни косвенных, вроде расставленных картинками к зрителю кружек в кухонном шкафу или волос на решетке слива душа. На этой территории царил управляемый мужчиной хаос, доведённый до стерильной чистоты.

Обход никаких результатов не дал, но и неприятностей не добавил. Уже хорошо.

Плохо только, что вчера она совсем забыла про смоки-айс, ибо Лера в принципе игнорировала косметику, как самую частую причину дыры в бюджете самостоятельной женщины. Сегодня из зеркала на неё смотрела актриса немого кино в роли Медузы Горгоны. И вот её Граф называл «красивой моей девочкой»? Щёки в момент запекло. Теперь гадай, Лера: это он прикалывался или правда она «красивая его девочка»? Она вспомнила при каких обстоятельствах он ее так назвал, и внутри, глубоко внизу все натянулось и затрепетало, зазвучало, словно тронутая струна.

Где он? Почему исчез, не разбудив? Возбуждение постепенно превращалось в лёгкую тревогу. Неопределённость одновременно и напрягала и оставляла маленькую надежду, что они ещё увидятся. Может, что-то переломится само при встрече. Вдруг, появится какой-то волшебный способ исправить то, что они исправить не могли. Да и не хотели уже, наверное.

«Скоро он приедет» - убеждала женщина.

Он же не забудет, что в одном из лофтов, который на Сахарова, Графа ждёт голая, растерянная и голодная «его красивая девочка»?

Прошло около трёх часов, с тех пор как она проснулась. Нарастающая тревога снималась аутотренингом, который приводил к медитативному бреду.

Может, и не торопиться пока ни в какую Москву? А поступить, как настоящие москвичи - сдать свою трешку на Промышленной, и снять маленькую студию в таком вот комплексе поближе к центру? А Москва… стояла восемьсот с лишним лет и ещё столько же простоит… никуда не денется.

Все-таки пожить год в одном городе с человеком, с которым связывает одна статья у-ка-эр-эф и который питает к тебе какие-то новодворские чувства лучше, чем одной мыкаться по многомиллионной столице, как неприкаянная.

В конце концов, она сама решает где ей жить! Кто он такой, чтобы диктовать ей куда ехать и что где делать?! Возьмёт и не поедет никуда! Назло! А пойдёт на курсы макияжа. Их сейчас развелось повсюду, как после радиационного дождя. Потом ещё «ногтями» и «бровями» все сверху полирнёт, пара марафонов по стилю и она - дипломированная «как все»!

И смех и грех, как говорила бабушка.

Попасть в такую нелепую ситуацию можно было только по такому же нелепому совпадению. Что могло привести ее - образованную, интеллигентную и свободную женщину с серьёзным отношением к жизни в руки Сибирского братка-бизнесмена. Возможно Нибиру в седьмом доме у Стрельца совпала с тем, что, вероятно, у Графа стоит только на журналисток. Но тогда, в этом плане ему надо было сконцентрироваться на Кристине - она для снятия напряжения больше подходит. Новодворская же, со своей Нибирой в доме, наоборот - его создавала.

Создавала. Создавала. Создавала.

Ещё через пару-тройку часов пришлось самой себя кормить единственным доступным блюдом, которому в приготовлении требовалась только вода - отварными яйцами, найденными в холодильнике почти свежими. Обнаруженный там же вишневый йогурт желания его съесть не вызвал, хоть и по сроку годности проходил. Просто дедукция сама собой включилась.

«Это чужак в пищевой цепочке хищника» - заключила женщина. «Вряд ли Граф ест такое» - согласилась личность.

Лера попыталась переключить шальное воображение, но это как с заедающим пультом от телека - пока безуспешно тыкаешь в кнопки, весь ужас увидела не только ты, но и бабушка.

Возникло чувство, что она все таки проникла на чужую территорию и нашла метку бывающей здесь самки. Хорошо замаскированную, присыпанную мужской атрибутикой. Косметика, предметы гигиены - слишком грубо, да и жалко. Абы какую не оставишь, надо же Шанель или Бобби Браун, чтобы #не_дай_боже_соперница поняла сразу, с кем дело имеет. Да он, скорее всего, избавил бы жилище сразу от таких откровенных улик. Остаётся? Правильно! Холодильник! Тут уже примитивная, как цементный куб, мужская логика противоречий никаких не заметит. Йогурт - это еда. В холодильнике. Все правильно, пусть там и стоит. А потенциальный враг в виде Леры предупреждён: не суйся, а сунулась - на, покушай, свеженький ещё!

Восьмой час пребывания в полном неведении довёл дедукцию до обструкции. Лера ходила, как привидение женщины в белом, от окна к окну, пытаясь высмотреть хоть какое-то движение, хоть чего-нибудь, пусть даже шаровой молнии, но в ее сторону.

Она пыталась найти телефон. Да кто сейчас пользуется стационарной связью?

Заставила себя принять горячий душ, чтобы укротить агрессию нервного озноба. Но не могла до конца расслабиться под обжигающими струями, постоянно прислушиваясь к звукам: не вернулся ли он?

С приходом ночи начались слуховые галлюцинации. Она слышала шуршание шин по мокрому асфальту, видела отсвет фар на темном потолке, как потом хлопала автомобильная дверь, отрубая короткие фразы мужских голосов, звук открываемой в подъезд двери, шаги по лестнице, звон ключей у замка. Лера подрывалась, бежала, снося Арт-объекты по пути, и вдруг понимала, что, во-первых, апартаменты Графа гораздо выше, чтобы слышать, как кто-то входит в подъезд; во-вторых, вход в подъезд вообще с другой стороны.

Она сгрызла пачку крекеров и сварила ещё два яйца. Постоянно было холодно. Лера решила греться изнутри. Нашла второй маячок - травяной чай со вкусом клубники.

В своём состоянии Лера сочла излишнюю мнительность симптомом нарушения психики. Многим людям с альтернативным восприятием реальности тоже часто кажется, что их преследуют предметы. Поэтому, она заставила себя лечь на диван в гостиной и под треск электрополеньев постараться уснуть, потому что во сне быстрее идёт время. Которое с наступлением темноты будто встало - не сдвинешь.

Бабушка часто манипулировала этой особенностью. Когда Лера не хотела идти спать, говорила, что чем раньше она уснёт, тем скорее наступит светлое Завтра, в котором всё будет хорошо.

Ничего хорошего утром Леру не встретило. Никаких изменений не произошло. Она всё та же Новодворская Валерия Ильинична, которая голая, без документов, средств связи, карт и кэша будет найдена мертвой в квартире директора центрального рынка, если не придумает, как из неё выбраться.

Похлебав кипятку, она приступила к обыску ящиков и шкафов в слабой надежде выиграть у фортуны ключи (зачем они ей голой - второй вопрос), но, внезапно, что-то зашуршало, зазвенело с той стороны дверного замка. Лера сначала испугалась сильно. Потом обрадовалась. Потом опять испугалась. Ещё сильнее. Заметалась. И в общем… уже знала, что чувствует у двери в такой момент собака, запертая на сутки одна в квартире. Кто бы ни открыл ее - друг или враг, это сразу целых два варианта дальнейшего развития событий, против бесконечных часов, проведённых в стоячей, зловонной неизвестности.

Короткими быстрыми тычками сердце дотолкало Леру до прихожей.

Но… в проёме двери бледно лысел Пушкин с большой клетчатой сумкой китайского челнока. Он молча переставил саквояж через порог, достал из-под полы кожаной куртки желтый плотный конверт и очень сильно заикаясь, сообщил, что это ее документы, а в сумке - вещи из резиденции и что он подождёт, пока она одевается. Потом он отвезет их с сумкой домой на Промышленную-пять.

Чтобы все это дослушать ушло минут двадцать. Чтобы обрушить на бедную голову Пушкина шквал встречных вопросов, нужно было, хотя бы одеться. Плотнее укутываясь в тогу, Лера одной рукой нашарила в сумке свои штаны, кое-как, отыскала какую-то футболку. Пережила унизительные секунды выуживания из недр тюка кроссовки. На белье под пристальным вниманием поэта концентрироваться не стала. В ближайшей ванной комнате оделась, заглушая тревожные вздохи женщины голосом рассудительной личности.

«Не приехал, потому что так надо. С другой стороны, а чего ты хотела? Всё. Роман закончился. Э-пи-энд. Или, возможно, он просто занят своими важными, авторитетными делами на рынке, раз прислал…»

- Тебя как зовут, Пушкин? - поинтересовалась Лера, вороша тряпки в сумке, в поисках одной очень личной вещи.

- А-Алек-ксандр. Эс-сэ-саша.

- Ясно, Саша. У тебя же есть телефон? - Лера пошла мешать фешн по второму или третьему кругу. - Ты должен быть на связи с твоим шефом, можешь позвонить Графу, мне нужно кое-что спросить и сказать ему на прощание пару слов, - процедила она, злясь.

«Пара слов - это мягко сказано! У Новодворской к Графу целый иск!». Ее разрывало от желания нагрубить Глебу, высказать ему все претензии, выплеснуть все, что копилось сутки в одиночестве, и предупредить об опасности. Она ведь так и не успела, ворона!

- Не эм-мэ-могу, - потряс Пушкин головой и внезапно стал похож на огромный кусок мела.

- Почему?

- Не эм-могу и вэ-эв-сё! - буркнул он, зеленея.

«Несварение у него, что ли?»

Бросив копошиться в вещах, Лера ещё раз внимательно посмотрела на холопа Графа и поняла, что бледный он по какой-то внешней причине, а не внутренней.

- Пушкин, у тебя чего лицо такое, как будто тебе Дантес стрелу забил?

Вместо внятного ответа, Пушкин неясно промычал.

- Или тебе барыня меня утопить велели?

Лысый снова замычал что-то максимально неразборчиво и почему-то обиделся.

- Я вэ-эв маш-шине буду эж-ждать, дэ-дверь зах-хо-лопнешь - выжал он, наконец, из себя, сунул желтый пакет в руки и вышел из квартиры, оставил Леру в растерянности посреди прихожей.

Бандероль искомой тетради тоже не содержала. Тот, кто собирал вещи, скидал все, что лежало на виду в сумку, даже футляр с «цацками» и «пушнину», но рукопись, видимо, так и осталась под матрацем. Мысль о том, что кто-то, кроме Графа, может стать читателем сей нетленки неприятно скребла по нежной оболочке личного. Но в пакете лежал том Имажинистов, среди банковских карт - чужая кредитка и серый прямоугольник визитки на которой тиснением выбиты одной строкой только цифры. Хорошо, с этим она разберётся позже. Сейчас нужно постараться или разболтать Пушкина или вытрясти из него номер телефона Графа.

Так не исчезают!

Так нельзя!!!

Кое-как остановила вскипающие за веками слёзы, тяжело сглотнула подступившую к горлу желчь. У неё так бывает от сильного стресса. Хронический панкреатит с десяти лет, с тех пор, как родителей не стало. Теперь неделю лежать с температурой, согнувшись пополам от боли, пить микстуры с лидокаином, от которых выворачивало наизнанку.

Лера нашла в сумке свою рубашку, надела. Шмыгнула носом и вышла налегке, прижимая к груди пакет с документами.

Все двадцать шесть минут пути до Промышленной Лера пыталась завести рифмоплет Александра. Да то ли ключ не тот, то ли в попытке завязать контакт с этой формой жизни она зашла слишком издалека. С искусства. Поинтересовалась, какой стихотворный размер он, как поэт, предпочитает больше, трёхстопный ямб или дактиль?

Пушкин завис, Лера поняла, что надо было сразу требовать номер телефона Глеба. Как раз до Промышленной она по циферки из него и вытянула бы.

Но тут вдруг Пушкин заговорил. Стихами. И почти не заикаясь:

- Улетайте перелет-ные д-дети больших городов, улетайте. До б-бескрайних эп-просторов заморских степей. В этом г-городе стали любить бесполезных и уставших, эн-ненужных, у-уставших, вчерашних б-богов. В этом г-городе эс-сэ с первых ночей нас просят молчать. Мы хэ-хотели любить, но любовь не заметила нас. Моя жизнь - она только моя. Я ее ник-кому, ник-когда, ни за чэ-что не отдам. Только что же эм-мне делать с ней, если этот гэ-город не х-хочет меня?

- Вау! Круто! - искренне восхитилась Лера, даже не заметила, что они въехали во двор дома номер пять по Промышленной.

- Он что же, даже передать мне ничего не поручил? - вырвалось у неё в тот момент, когда машина затормозила у подъезда.

Пушкин с сочувствием уставился на неё в зеркало заднего вида и пожал плечами.

Лере жутко захотелось ударить его по лысой башке жёлтым пакетом.

И она ударила.

Александр опешил и ничего не понял. Тогда она, ещё раз шлёпнула по макушке. И ещё. Пушкин очнулся от шока, приступил к активной обороне руками и корпусом.

- Дэ-дура! - рявкнул поэт и, уворачиваясь от очередного удара, локтем нажал на клаксон.

Машина взвыла. Лера перестала молотить по Пушкину. Утёрла рукавом со лба влагу, проступившую от усердия. Принесла свои извинения и быстро вышла из машины.

Квартиру Лера свою не нашла. Ее вынесли всю вместе со старой входной дверью и внесли совершенно другую, новую.

Она даже сначала усомнилась, туда ли ее привёз придворный поэт, в тот ли подъезд, того ли дома, на той ли Промышленной, на той ли - пять? Но ключи внезапно подошли. А такие совпадения бывают только в кино.

Месяц? Сколько ее не было? Когда успели?

Квартирный вопрос больше не капал из ржавого крана в разбитую ванну, не разбегался трещинами по потолку, не сквозил из щелей окон и плинтусов. Какой-то Мамай прошёлся здесь однажды с обыском, а потом совесть, видимо, взыграла, решил на месте разрушенного новое построить.

Бабуль, ты только глянь! Хоть что-то приятное за последние полтора дня. Да какое «приятное»? Охренительное! Как подарок на Новый год! Она ходила по комнатам и не верила. Всё новое, добротное. Не вычурно по-журнальному, но всё выдержано в едином стиле и в то же время - просто. Натуральный текстиль, дерево, нейтральные краски, несколько ярких пятен на стенах в виде картин, аксессуары - у Леры кружилась голова. И болел живот. В одном из чемоданов, с которыми она приехала из столицы были таблетки для таких случаев. Сами чемоданы нашлись в гардеробной, которую сделали из кладбища ненужных вещей - кладовки. Стояли там одиноко, припорошенные строительной пылью, как два пингвина снегом. В ящике прикроватной тумбочки обнаружились зарядки, ноутбук, скорее всего, изученный до последней микросхемы. В прихожей роутер, бумажка с паролями.

Ругаться с Графом расхотелось. Захотелось его увидеть. До удушающей боли в груди. Живого. С пятном от помады на вороте, с засосами, пьяного в окружении стриптизерш, но живого.

Зачем она сорвалась на Пушкина? Надо было добить тему поэзии и выдавить из него информацию. Что произошло? Ведь что-то явно произошло… она чувствует…

К ночи, как она и предполагала, поднялась температура. Градусника не было, но по ощущениям не меньше тридцати восьми. Приступы острой боли резали живот на британский флаг, затапливая красным и синим туманом сознание. Утром, отупев от мук, Лера поползла в ближайшую аптеку.

- Термометр, гастросидин, креон, алмагель какой-нибудь и гематогенку, - озвучила она девушке-провизору, машинально вглядываясь в экран телевизора, мелькающего кадрами за стеклом прилавка. Какой-то местный канал транслировал ночные новости. Парень с микрофоном вёл репортаж с места какого-то значимого для города происшествия. На фоне догорающих головешек неслись буквы бегущей строки, но Лера не могла разобрать ни слова.

- Извините, а не могли бы вы погромче сделать, - сердце больно сжалось. Лера уже не хотела слышать, что передаёт парень в микрофон. Во рту опять разлилась горечь, замутило, закружило, в аптеке вдруг стало нечем дышать.

«…года рождения, от полученных травм и ожогов в результате взрыва водитель и оба пассажира скончались на месте до приезда скорой медицинской помощи. По предварительным данным автомобиль принадлежал службе охраны известного в области предпринимателя Графа Глеба Гордеевича. Информация уточняется».

Когда у микрофона с официальным докладом возникла голова в фуражке, Лера уже сползала по витринам под прилавок…