Графоманка

Глава 41

Глава 41

Сантабарбарой местные величали ферму Уточкина по разведению горно-таежных транспортных средств. Но понять, почему именно Санта-Барбара, а не Малибу или Твин Пикс - мощности фонарика не хватало. За кованным забором стены усадьбы скрывали заросли какого-то кустарника, разросшегося до плотности джунглей. В темноте ворота не сразу нашлись. Их обозначил жуткий грохот цепей и загробный лай, от которого мгновенно свернулась в жилах кровь и заледенели губы.

Скрипнула дверь. Вспыхнул свет. В очертаниях высокого крыльца возникли чьи-то ноги в тапках на шерстяных носках. Остальное скрывала тень козырька.

- Кому там без дроби в жопе не живётся? - слегка картавя поинтересовался мужской строгий голос. - Цербер, цыц.

- Извините, - пискнула Лера между взрывами собачьего негодования. Цербер и не думал затыкаться. - Могу я поговорить с Николаем Аполлоновичем Уточкиным?

- Нет! - рявкнули ноги невежливо и исчезли за дверью. Свет на крыльце потух.

«Приехали… ещё одно свидетельство тому, что Новодворская окончательно рехнулась, отправляясь в какую-то тмутаракань. Зачем? Без какого-либо плана, наобум, руководствуясь только инстинктами и внутренним зудом, именуемым в народе чуйкой».

И что теперь, говоря языком теоретика социалистического утопизма, делать? Возвращаться глупо. Чуйка зудит ещё сильнее. Переждать гнев местного божества у Нины и утром попробовать взять эту крепость снова, на свежую голову? Может, утро, как в сказке, станет мудрее ночи, Лера сядет в автобус, доедет на нем до дома, и ударится обо что-нибудь твёрдое или в религию, чтобы забыть этот позор, будто это не с ней всё сейчас происходит…

Но дверь опять скрипнула. Чудище рвануло цепь и захлебнулось очередной порцией ненависти к незваной гостье. Ноги в проёме двери, оказавшиеся женскими, приказали ласково:

- Тихо, Цер!

Вертухай затих, пару раз недовольно тявкнув и погремел цепью куда-то вглубь двора.

- Добрый вечер. Кто вы и что вам нужно? - спросила женщина.

На этот вопрос Новодворская и сама бы хотела получить ответ. Пока шла к дому на холмах, пыталась сочинить вразумительную цель визита, но ничего не шло в голову, кроме:

- Здравствуйте. Скажите, а почему это место называется Санта-Барбара?

Пауза. Ноги на пороге потоптались, начали спускаться по ступенькам.

- Для туризма, детонька, сейчас не самое подходящее время суток и года.

Укротительницей церберов оказалась приятная, интеллигентного вида дама лет шестидесяти в калошах и мужском бушлате.

- Да, - согласилась Лера и потупилась - слишком пронзительным был взгляд внимательных, умных глаз. - Я знаю. Но мне очень нужно поговорить с Николаем Аполлоновичем. И желательно сегодня.

- Что за срочность такая?

Таким тоном бабушка спрашивала у Леры, какие оценки она получила сегодня.

- Я ищу одного человека, которого он должен знать. У меня автобус завтра в шесть утра, а дело жизненной, можно сказать, важности. Мне бы хоть пару вопросов задать, а то все зря…

Дама ещё раз просканировала Леру взглядом и слегка улыбнулась.

- Как вас зовут?

- Лера… Э… Валерия. Новодворская, - Лера достала из кармана удостоверение журналиста и подсветила его фонариком.

Аккуратно выщипанная до плавной тонкой дуги бровь дамы удивлённо приподнялась.

- Какое непростое сочетание для журналистки. Ладно, подождите здесь, я попробую уговорить его, но ничего не гарантирую.

Она ушла, но обещала вернуться. Лера нервно теребила шнурки капюшона куртки и топтала протекторами ботинок замерзающую почву у ворот. Выдыхаемый углекислый газ превращался в пар. Очень захотелось в тепло и чего-нибудь горячего внутрь.

Зачем она здесь? Что им скажет? Здравствуйте, я пришла искать домик Графа в лесу. Бред же!

Погрязнуть в поисках логики не успела. Этот цербернар цепной снова огласил лаем свою готовность убивать всё, что движется. Его, однако, тут же приструнила хозяйка и Леру впустили в калитку.

В доме было тепло и по-особенному душевно уютно, как бывает у людей, каждый день которых наполнен смыслом. И везде растения, растения. Лимоны, кактусы, фиалки - у хозяйки этого дома и метла цветёт, наверное. А Новодворская даже лук в банке вырастить не может.

Оказалось, что насаждениями внутри и снаружи занимается Прима Абдулаевна сама. А ещё у неё теплица-питомник, где она выращивает всевозможную флору на продажу. Лера смотрела на неё, слушала и не верила, что она существует. Настоящая женщина! В шестьдесят, дома ходит с аккуратной укладкой, в ушах сережки, на пальцах колечки. Одета в простые, но хорошо сидящие брючки и простой кардиган, но из качественной шерсти - ни катышка, ни зацепки. Свежий маникюр и подкрашенные ресницы. Волосы красит в пепельный каштан, не допускает отросших корней. В каждом движении ее угадывалось достоинство заслуженного деятеля культуры, как минимум. Даже когда она наливала Лере горячий ароматный чай в красивую фарфоровую чашку.

Прима Абдулаевна уговаривала Леру поесть, но при всем желании, Новодворская не смогла позволить себе принять предложение. Сколько эта милая добрая женщина стояла на кухне, готовила для своего мужика, чтобы какая-то, как снег на голову свалившаяся туристка, лопала ее тефтели?

- Прима, а чё она у тебя чай пустой швыркает? - на пороге нарисовался невысокий, кривоногий, румяный и рыжий, как Ленин с советских плакатов (и такой же картавый) мужичок. - Накорми ее, пока она нам тут кони не двинула.

- Так я уж уговаривала. Ни в какую, - пожаловалась Прима. - Валерией девушку зовут, Коля.

- И откуда к нам такую доходягу занесло? - спросил Николай Аполлонович, занимая почетное место с торца стола.

Перед ним материализовалась миска с горячим супом, приборы. Но есть он не спешил, продолжая буравить гостью взглядом из-под выгоревших бровей.

- Даже не знаю, как ответить на ваш комплимент, - Лера на всякий случай обожгла себе язык чаем. - Из Москвы пешком кое-как дошла, чуть вся не стёрлась по дороге.

Прима Абдулаевна тихонько засмеялась, а Аполлоныч, не дрогнув ни одним лицевым мускулом под красной, гладко бритой кожей, подвинул нетронутую миску с супом Лере и вручил ей ложку.

- Ешь и говори зачем пришла.

Пришлось хлебать. Проще было проглотить целиком слона, чем противиться голоду и приказному тону хозяина.

Доела быстро, стараясь орудовать в миске ложкой как можно культурнее. Поблагодарила хозяйку за вкусный ужин, подорвалась мыть посуду, но была остановлена:

- Сядь, не мельтеши.

Лера покорно вернулась за стол. Вся сочинённая легенда развалилась за секунду. Этому Уточкину не соврёшь. Но и взаимной честности не дождёшься. Степень доверия этих осведомителей целиком зависит от открытости и искренности самого журналиста. Поэтому, Новодворская решила рубить правду.

Но рубить осторожно, дозировано, сто раз мысленно отмерив и взвесив каждое слово. В итоге, Аполлонычу было доверено знать, что Лера ищет бревенчатый дом в горах, за сопкой, примерно в пятнадцати километрах от посёлка по бездорожью. Что она была там чуть больше месяца назад и что ей очень нужно снова там побывать. А он - Уточкин - единственный, кто может ей помочь в этом.

Прима Абдулаевна застыла, повернулась к мужу. Аполлоныч не моргая смотрел на Леру, как на избалованную буржуа, которой взбрендило прогуляться по таежным тропинкам от скуки.

Пауза была такая тихая и долгая, что Лере показалось, она слышит как через две комнаты от кухни тикают настенные часы.

- Там никого не было с августа, - наконец сказал Уточкин и прищурился, отхлёбывая горячий чай и кусая сушку. - Я всегда в курсе каждого визита.

И Лера была благодарна ему за то, что он не стал играть на оголенных чувствах и заниматься газлайтингом, а сказал честно, как есть: да, про дом знаю, но тебя там никто не ждёт. Без вариантов.

- Пожалуйста, - Лера стыдливо опустила взгляд в чашку с чаем. - Мне необходимо убедиться в этом самой. В конце-концов, если вы не поможете, я соберу розыскную команду и наделаю много шума тут. А это ни вам, ни мне, ни тем более ему не надо.

Аполлоныч перестал жевать. Лере показалось, что она нащупала брешь в его хитиновом панцире.

- Понимаете, миленький Николай Аполлонович, - давила Новодворская, - я ведь приехала сюда наугад, только потому, что тогда увидела последним указатель Предгорного. У меня было две зацепки, одна из них - вы. Он сказал мне, что кроме вас об этом месте никто не знает.

То, как посмотрел на неё егерь, Лере не понравилось. Непонятно было, чего в его взгляде больше: жалости или сочувствия. Да она и сама уже заблудилась в собственных эмоциях.

- Вы меня только до того места проводите, где начинается пеший туризм. Дальше я сама.

- Сама, - крякнул Уточкин. - Да тебя там сожрут дикие животные, а Уточкину потом отдуваться перед чеэсниками.

- Не сожрут, у меня иммунитет на животных. А сожрут, так не переживайте, никто меня искать не станет. Я сирота. Просто, понимаете… я же не успокоюсь… пока не доберусь до него. Мне надо очень…

Опять стало слышно, как минуты отбивают такт. Аполлоныч спокойно допил свой чай. Поднялся из-за стола, сказал «спасибо» Приме Абдулаевне и пошаркал вразвалочку к выходу. Но остановился на пороге и, повернувшись к Лере, сказал:

- Переночуешь здесь. Прима постелит тебе. Так и быть, утром отвезу тебя. К автобусной остановке.

И не оставив ни одного шанса на попытку пошатнуть его авторитетное и окончательное решение, Уточкин вышел из кухни в неизвестном направлении.

Вот и всё. На угрозу привести в Предгорное поисково-спасательный отряд егерь не откликнулся. Да и, откровенно говоря, блеф так себе получился. Тут и не особо проницательным понятно, что никакой отряд она не соберёт.

Прима Абдулаевна извинилась и вышла следом, оставив Леру принимать неизбежное и чай одну.

Может, оно и к лучшему? Вернуться домой. Пережить. Перестрадать. Смириться. Не в первый раз. В конце концов, это может оказаться иллюзией. Она сама себе это всё придумала. Нет там никакого Графа. А если и есть - то долгих ему лет жизни, в которой Лера не должна участвовать никак. Она же не влюбилась в него, как дурочка! Он же старый, противный, вонючий мужлан, о котором она ровным счётом ничего не знает. Кроме того, что он тот, за кем она поперлась в какую-то глушь терпеть унижения. Бабулечка, почему ты не рассказывала никогда, что женщины рода Новодворских до такой степени дуры? Бабушка познакомилась с дедушкой в ее родном Ленинграде и отправилась за ним на БАМ. А он, вскоре после рождения Лериного папы погиб. Больше мужчин, кроме сына Илюши, в ее жизни не было. Мама поехала за отцом в Сараево снимать репортаж про поствоенную Боснию. Так у Леры не стало сразу обоих родителей. Теперь она - Лера, летит сломя голову куда-то за кем-то. И ждёт ли там её этот кто-то - неизвестно. Она просто бьет семейный рекорд по женскому безрассудству.

- Когда мне сказали, что ты - не жилец, я тоже, Коля, не поверила, - донеслось из-за прикрытой двери. Прима Абдулаевна о чём-то спорила с мужем, судя по остроте интонации.

Аполлоныч проворчал что-то неразборчивое, затем голоса совсем стихли. Потом снова Прима что-то сказала, но уже совсем иначе, мягко, услужливо, как покорная восточная жена. Через минуту она появилась в кухне.

- Пойдёмте, я постелю вам в комнате внучки. Коля уже лёг. Вставать рано. Он отвезёт вас до сопки, завтра в семь выезжаете. А ему ещё колеса на гусеницы поменять надо утром.

У Леры ушло целых пять Миссисипи, чтобы справиться со сдуревшим пульсом.

- Как вам это удалось? Мне казалось, он непреклонен.

Прима пожала плечами.

- Я у него третья жена. Обычно, на четвёртый брак мужчины не решаются. Возраст, сердечно-сосудистые заболевания - не пофестивалишь. В третьем они, как правило, шелковые и покладистые, если ещё живые.

- Спасибо, - поблагодарила зачем-то Лера и опять восхитилась.

- Мужчину, детка, любить - целое искусство, - продолжила Прима, провожая гостью до выделенной ей комнаты. - Нужно уметь любить его чуть-чуть меньше, чем себя. Но ни одна женщина не знает точной дозы. Отсюда все проблемы. С ними, как с растениями. Недолюбила - засох, перелюбила - раскис.

- А вы, значит, знаете? Дозу?

- На глаз, детка. Но тоже иногда могу переборщить с удобрением.

- Вы такие разные с Николаем Аполлоновичем. Извините за интимный вопрос, а кто вы по гороскопу?

Глаза Примы заискрились, вспыхнули лучиками морщинок.

- Он - близнецы, я - козерог.

- Воздух и земля. Да, очень непростой союз, - брякнула Новодворская и снова извинилась, чем вызвала невесомый смех у Примы.

- Любовь сильнее всех астрологов вместе взятых, даже иногда сильнее тебя, - сказала она и стала смотреть густо-чайными глазами. Так смотрела бы она, наверное, на пленного носорога в зоопарке. С состраданием. Некоторые женщины с детства опекают всё, что без их жалости непременно пропадёт: уличных кошек, например, и случайно влетевшего в окно голубя. Лере стало жарко, уши и щёки запекло.

- Ну, не знаю, я бы поспорила, - изрекла Лера, оглядывая комнату, в которую ее привела Прима Абдулаевна.

- А ты не спорь. Было бы это не так, ты бы сюда не приехала, - сказала умная женщина и посмотрела Лере даже не в лоб, а глубже, куда-то в затылочные доли.