Хочу влюбиться...

Глава 8

София

Пару дней от Давида ни слуху, ни духу. Да мне и самой было не до него. Работу никто не отменял.

Сколько себя помню, всегда хотела работать в этой системе. Мне всегда было интересно докопаться до истины и узнать — кто прав, а кто виноват. Порой люди в процессе судебного заседания сами начинают медленно и методично себя закапывать. Даже ничего не значащие вопросы, которые не касаются текущего дела, могут рассказать многое о личности перед тобой. Но, бывают и хитровыеб… ные, которые уверены, что ухватили или Бога, или черта за бороду, и на ху... вертели судей, прокурора, и всех в зале сидящих. Таких выводить на чистую воду, одно удовольствие.

Конечно, после этого были и угрозы. Зачитывать угрожающей стороне статьи Закона «О статусе судей», как-то не уместно. Поэтому легкие разъяснительные работы и клиент спокоен. К опции «звонок папе», пока, не приходилось прибегать.

А еще, я знаю секрет, который сделал мой папа, но продолжает думать, что для меня — это все еще секрет. Когда я пломбировала зуб он, ну, конечно, не лично он, но с его подачи, мне там, нечаянно, оставили маячок. Хотя, можно было и сказать. Я, конечно, бурчу, что все сама и не надо мне помогать, но жизнь дороже и я осознаю, что в случае чего, это очень облегчит мои поиски. Как бы так смачно сплюнуть через левое плечо, чтобы маячок никогда не пригодился. Может только годам так к девяноста, сынок глянет на мое местонахождение, ага мамка на месте — ряд 50, место 37 — кладбище…, черный юмор.

Что-то я сегодня засиделась. Уже начало восьмого. От чтения бумаг в глазах мошки. Справки, протоколы, выписки — все слилось в одну сплошную кашу. Пора заканчивать. Завтра, все завтра. Виноватых — накажем, честных — оправдаем. Миру — мир, бабам — цветы, детям — мороженое.

Собираю вещи, выключаю компьютер, свет. Выхожу в приемную. Катерина уже, наверное, дома чаи гоняет. Вообще, она нормальный помощник. Все по делу, ничего лишнего, мы не подружки, мы коллеги. И относится она ко мне, как к главной, я сказала — она сделала, без лишних вопросов и главное ничего не забывает сделать.

Спускаюсь на первый этаж, сдаю ключи от кабинета охраннику, расписываюсь в журнале. Выхожу на улице. Пытаюсь в сумке найти ключи от машины, но, то ли ключи маленькие, то ли сумка большая, найти не могу. Иду, не смотрю по сторонам, а только в эту долбаную сумку. Роюсь, роюсь — бинго! Нашла! А еще, нашла стену, в которую врезалась. Поднимаю глаза. Нет, определенно не стена — шкаф. Стоит, смотрит не моргая.

— И вам, добрый вечер, будьте любезны, пропустите меня. Вы загораживаете мне дорогу, и я не могу подойти к машине, дверь которой за вашей спиной, — сообщаю ему и пальчиком пытаюсь так тыкнуть, чтобы он понял, что машина прямо за ним.

— Мне велено доставить вас в ресторан, — сказал, так вроде гром в небе прогремел. Ну и голосок.

— Рабочее время окончено. И мною покладено, на ваше велено, — блин, задрала голову и смотрю на него. С моим ростом метр шестьдесят три, мы словно слон и моська.

— Мое велено, будет даже через силу. Поэтому пройдите, пожалуйста, — и ударение на этом слове, явно не с проста, — к той машине, — и указывает на черный тонированный внедорожник. — Дайте мне ключи от вашей машины. Я поеду на ней следом.

Ладно. Мне стало просто интересно посмотреть на хозяина славянского шкафа. Отдаю ключи. Он проводит меня к внедорожнику, открывает дверь. Я сажусь внутрь. За рулем — водитель, на переднем сидении еще один охранник. Сразу видно — смелые, за одной маленькой теткой, выслали сразу трех мужиков.

Едут. Молчат. Как они вместе впереди вмещаются? Машина большая, но они касаются друг друга плечами, такое чувство, что в Матисе едем. Водитель в зеркало заднего вида посматривает на меня. Может думает, что вцеплюсь ему в горло? Ловлю в зеркале его взгляд и как бы спрашиваю «Что?».

Чуть не заржала в голос. Малые Русика, смотрят мультик про медведя Паддингтона, так он практикует «суровый взгляд». Блин, один в один.

Сижу, похрюкиваю от смеха. «Суровый взгляд» сменился, на прифигевший. Может он думает, что у меня от страха истерика? Только бы в голос не заржать. Вот уж, гребаные Винни Пухи.

Подъезжаем к ресторану. Да, не самое бедное место выбрал мистер «Х».

Охранник, который ехал в моей машине, открывает мне дверь и отходит в сторону, пропуская меня. Наверное, он у них за главного. Поднимаемся по ступенькам в ресторан. Он открывает входную дверь, пропускает меня, берет под локоток и почти ласково, типа «шепчет».

— Не вздумайте привлекать к себе лишнее внимание.

— В смысле не орать: «Люди добрые, спасите, помогите, грабят и насилуют»?

— Да, вот именно в этой последовательности и эти слова, — у них, наверное, один суровый взгляд на всех.

— А «пожар», кричать можно?

— Потерпите секунду и ничего кричать не нужно будет.

Это он так намекает, что сдаст меня боссу, а там трава не расти?

Проходим в отдельную кабинку, а там сидит — Босс.

А хозяином славянского шкафа оказался шкаф-купе. Где ж их таких огромных делают? И тут, как говорит резидент Камеди Клаба: «Мне захотелось сибаса».

— Здравствуйте, София Сергеевна, — на вид страшный, а голос приятный. — Меня зовут, Матвей Петрович Болотов и я…

— Глава компании «Мегастрой», — добавляю я, присаживаясь без приглашения на стул, напротив господина уже «не Х».

— Страна знает своих героев? — самодовольно говорит он, откидываясь на спинку стула.

— Ну, если вы считаете геройством похищение женщины, то определенно вы — номер один, — отвечаю я.

— Не надо, София Сергеевна, делать из меня монстра. Не похитил, а пригласил на ужин. Вас же не в подвал привезли, а в очень дорогой ресторан. А ужинать в компании прекрасной дамы, всегда приятнее, нежели одному, не находите?

— Ладно уж, кормите. Я согласилась лишь только потому, что голодна. И заметьте — это Мое решение, говорю сразу, чтобы вы были в курсе — я вас не боюсь.

— Отчего ж так. Не нагоняю страх? — смеется Матвей, мать его, Петрович.

— Ставлю все точки над «Ё», чтобы мы не перекидывались ненужными словами, я просто устала, день был тяжёлый, да и год — свиньи... Ходить вокруг да около, нет желания.

В этот момент заходит официант и расставляет еду на столе.

— Вы не против, я заказал все на свое усмотрение. Вы ж не на диете и едите мясо.

— Ем мясо и кровью запиваю, — на этих моих словах рука официанта дрогнула, и он посмотрел на меня удивленно. Через секунду его сдуло ветром, наверное, в воздухе запахло грозой.

— Так, чего ж не боитесь? Я могу сделать так, чтоыб у вас появились проблемы.

— Проблем нет только у того, у кого пульс отсутствует, — говорю я, нарезая сочный стейк. Ум…, вкуснота. Аж слюни потекли, — а не боюсь потому, что крыша у меня «андулиновая».

Бровки у Матвея Петровича Болотова потянулись вверх, прямо к бритой головушке.

Достаю телефон из сумки, благо не рылась, как с ключами от машины. Нахожу фото папы в форме и тыкаю под нос Матвею Петровичу.

— Неожиданно, — произносит задумчиво он, — если не секрет, то… это…

— Отец, — говорю я. Вот хорошо, что я осталась, еда — супер.

Сидит, потирает бороденку и на лице страшный думательный процесс отражается. Решила помочь мужику, а то так и закипит.

— Давайте так. Мы представим, что попали в один вагон поезда дальнего следования, например, Москва — Владивосток. Рассказываете все, как на духу, и получаете совет. Ну, человеку, который вас в поезде видит в первый и последний раз, врать нет смысла, поэтому говорит он правду. Так и я, скажу, что думаю, дам совет и это будет плата за то, что вы меня кормите. Договорились?

— Договорились. Вариантов у меня ж все равно нет.

— Варианты есть всегда. Но, я думаю, это все, — обвожу рукой вокруг себя, — не стоит последствий.

— Как бы так начать, чтобы коротко, по сути и вы все поняли?

— Наливай, Матвейка. Как выпьем, так и речь польется. И давай, на — ты, раз уж поезд тронулся.

Усмехается. Разливает по рюмкам водку. Холодненькая, хороша. Чокаемся, выпиваем за знакомство.

— А ты такая, что я б влюбился, если бы не любил одну сучку… Вот весь сыр-бор как раз из-за нее. Мы вместе уже много лет, точнее одиннадцать. Ей было восемнадцать, а мне уже тридцать пять. Начали встречаться, а тут бах, нарисовался этот хрен — Давид Юрьевич Золотарев. Встретились мы на каком-то приеме… И залипла моя Оксанка на него. А этого гада не остановило даже, что она была не одна. Тут же, на приеме, они где-то успели потрахаться. Я говорю ей, что прощу, люблю, не могу. А она, нет и все. Хочу к нему, люблю его. Ну, отпустил. Живите. А он покрутил с ней пару месяцев и свалил за бугор.

Пока Матвеюшка изливает душу, я продолжаю смачно кушать и внимательно слушать. Вот за советы мне едой еще ни разу не платили. Вкусненько… Аж вспотела, так челюсть работала. Вот правду говорят: «Ем — потею, работаю — мерзну». Фух…, вот это я обожралась. Не, нельзя так. Целый день ни крошки в рот, а вечером нажраться от пуза. Хана моей тонкой талии.

— А она, небось, к тебе обратно просится стала, — предполагаю я. Вот ведь мужик-дурак, бортанула его, а как саму кинули, не растерялась….

— Ну, да… говорит… ошиблась, мол с кем не бывает, страсть спутала с реальными чувствами, а любит только мне.

Ну какие мужики все-таки странные. Тут же и дураку ясно, что использует его дева «невинная» в своих целях. А он упёрся, раз типа всем надо, то и мне тоже в очередь надо встать. А то, что очередь не затем товаром, что и не любишь ты, например, колбасу «докторскую», а любишь «любительскую», но все же стоят, значит и мне надо. А то, что колбаса, в конечном итоге, окажется недельной давности, с заветрянным обрезанным краем, ну ничего, стерпится — слюбится.

— Детей нажили за одиннадцать лет?

— Да, нет. То молодая была, то не готова, а потом что-то не получалось.

Короче разводила как могла. Вот не удивлюсь, что у дамочки-то все ОК. И квартирку себе, и машинку, и денежек на черный день скопила. А эта детина, вцепился в нее, и говорит, что мама не велела лопатку никому отдавать, как в песочнице, блин.

— А от меня-то тебе что нужно Матвей?

— Так полгода назад приехал сученыш этот обратно. А я на Оксанку смотрю, она уже на низком старте. Думала, наверное, что с аэропорта за ней на белом коне прискачет и заберет в светлое будущее.

— А он не спешит…, - задумчиво протягиваю я. Вот уж не Давид, а мачо — Бандерас. Ловелас недоделанный.

— Вот я и решил устроить теплый прием на родине, начал разные проблемы устраивать, бизнес его отца и мой в одной сфере, так что труда не составило, а тут еще и участок этот, нервы ему потрепал.

— Ладно. Я все поняла. Совет раз — берешь Оксану и по зад…

— В смысле, я ж ее люблю, — ошарашенно спрашивает Матвей.

— В прямом. Собираешь все вещи, прямо все, чтобы не дай бог за чем не вернулась, ставишь ЗА порог и говоришь: «Я осознал, что ты любишь другого, в одну реку входить дважды не нужно было, а главное, что уважаешь ее выбор…»; закрываешь дверь перед ее носом, блокируешь банковские карты, ну оставь на пожрать на пару месяцев, пока будет искать нового идиота, ничего личного. И живешь спокойно. Второе, когда попустит со страданиями, оглянись. Я уверена в твоем коллективе куча баб, которые сохнут по тебе. Может у тебя помощница молодая есть.

— Есть, Верочка…

— Вот…, Верочка — это хорошо, лучше конечно Надежда — она умирает последней, но раз Вера, тоже сойдет, без веры в надежду тоже плохо живется.

— Ты, прикалываешься?

— Ни в коем разе. И прямо с первого траха начинайте рожать с Верочкой потомство, плодитесь и размножайтесь, как сказал, не помню кто…. Третье — читала я дело по вашему участку. Нахуевертили… Одна справка покрывает другую, как нотариус не побоялся выписывать акт дарения задним числом… Наверно был резон?

— Да, он закончил свою нотариальную деятельность…

— Хоть жив?

— В Испании…

— Ну и бог с ним… Все равно решение приму по закону. Так что, вот такие дела. Поезд Москва-Владивосток прибывает на конечную станцию, — оповещаю я, — ключи от машины на стол и прощай.

— Может, когда я отойду, замутим?

Только помирать от любви собирался, а тут уже клеится на ровном месте. Вот верно, чем больше мы стервы, тем на рынке невест ценнее. А то я все двадцать лет — ути-пуси, сюси-муси. Надо было с мужем так, он мне — доброе утро, а я ему — пошел на хер.

Отрицательно качаю головой.

— Паш, — зовет Матвей. Заглядывает шкаф, положил ключ на стол и стоит, закрывая выход.

Я беру ключи. Поднимаюсь из-за стола. Протягиваю Паше руку. Он удивленно приподнимает бровь, но руку подает. Пожимаю его руку, нащупываю болевую точку и жму. Ухмылка с лица сползает и появляется маска боли. Он отступает в сторону. Отпускаю руку, собираюсь выйти не прощаясь.

— Спасибо, — окликает меня Матвей.

На секунду остановилась.

— Прощай, — говорю я не поворачиваясь.