Иду на свет

Глава 3

Данила, как всегда, оставил Санту в квартале от проходной университета. Попросил не дуться и быть умницей.

Санта только плечами пожала пообещав, что постарается.

Потому что как бы досадно ей ни было, он-то прав…

Она жалуется на ограничения, которые выставляют для них отношения, но важны тут две вещи.

Во-первых, ещё полгода назад она могла максимум мечтать, что когда-то Данила просто на неё посмотрит. А теперь он — её сбывшаяся мечта.

Во-вторых… Это она сама себя ограничивает. А не он ограничивает её.

Напоследок привычно спрашивает, что там по Новому году.

Санта привычно же съезжает на «в процессе».

Его это «в процессе» злит. От скул к вискам гуляют волны, но Данила держится. Целует, гладит по щеке, в глаза смотрит…

Своими как бы говорит: «как же я так вляпался в тебя, малыш…».

А у Санты сердце сжимается от жалости и благодарности, что вляпался. И счастья из-за того, насколько сильно…

Первым делом, попав в университет, она идет на кафедру и просит выписать её с Черновского предмета. На вопрос методистки: «зачем?», врет предложенное Данилой: «перебрала кредиты[2], боюсь, не успею. Да и я ведь работаю у Данилы Андреевича, постараюсь научиться там…».

Лгать постороннему человеку было не стыдно и не сложно. Методистка покачала головой, но достала списки из папки, вычеркнула фамилию Щетинская. Пообещала, что в деканат передаст, и Даниле Андреевичу тоже…

Только Санта — раньше.

Написала сразу, как устроилась на одном из задних рядов уже на лекции.

«Я выписалась, Дань. И я очень тебя люблю. Извини за глупости».

Просто печатая, Санта чувствовала, как в грудной клетке жжет. Она просила прощение за всё. Хотела, чтобы он это понял. В ответ же получила:

«:-)».

Заставившее выдохнуть тяжело, а потом силой принуждать себя вслушаться в то, о чем рассказывает лектор. Тоже хороший, кстати. Которому, в отличие от Чернова, ей совсем скоро придется сдавать экзамен.

В Веритас Санта попала только после обеда.

Встреч с Данилой не искала. У самой было слишком много работы. У него — тем более.

Привычным было то, что они могут до позднего вечера не знать, проведут ли хотя бы пару часов вместе.

У Санты почти сразу появились ключи от Даниной квартиры. Она часто приезжала в ещё пустую раньше хозяина. Иногда, даже зная, что его не будет (в командировке по стране или заграницей), всё равно ехала к нему, а не к себе. Спала на его постели, легче переживала разлуку.

Мужской нательный крестик, который когда-то по своей трусливой привычке припрятала, чтобы иметь повод позвать его к себе, так и не вернула, пусть и понятно давно, что повод им не нужен.

И сама не объяснила бы, почему, а Данила перестал о нём спрашивать. Принимал со всеми странностями. Ничего не жалел. Лучший в мире мужчина.

— Мне тоже сделаешь…

То ли просьбу, то ли приказ Санта «поймала» спиной, когда стояла на кухне у кофейного аппарата.

Оглянулась, скользя по обратившейся спокойным взглядом. Потом бровь подвздернула, чем вызвала ответную, слегка ядовитую, улыбку. За которой последовало:

— Пожалуйста…

Именно то, что Санта хотела услышать. Кивнула, снова поворачиваясь к аппарату. Достала чашку, которую собиралась взять себе, протянула Альбине.

Дальше — снова на полку за зернами, оттуда же новую чашку…

В то время, как Примерова подсыпает себе сахара, достает из холодильника сливки.

Они не стали закадычными подругами. Наверное, никогда и не станут. По-разному мыслят. К разному стремятся. Но как-то так получилось, что нашли повод и научились друг друга понимать.

Данила не собирался предлагать Але вернуться. Уж тем более, по-прежнему не собирался нормализовать их отношения. Как с досадой признавалась сама Альбина — это суть Данилы. Он может простить всё, но не предательство. Он не рубит сгоряча, но если вычеркивает — то раз и навсегда.

Её он решил вычеркнуть. Как друга. Но в Веритас вернуться позволил.

В этом поучаствовала Санта. А ещё — случай. В конце лета, благодаря победе Данилы в важном процессе, большая строительная компания — ССК — заключила с ними договор о судебном представительстве в хозяйственных спорах. Документы в Веритас привозили коробками. Грядущие объемы работы впечатляли. Увеличения штата было неизбежным.

И Санта с Алей этим воспользовались.

Сама Альбина о поддержке не просила. Она продолжала искать работу, отказывая тем, с кем взаимодействовать не хотела. Но доступные ей варианты — это не Лекса. И не Веритас. Крупняк её не хантил. Мелкотня не заводила. Идти в индивидуальную практику — сложно.

Понимающая всё это Санта начала точить камень…

В первую очередь не ради женщины, а ради двух Дань.

Ведь Даниилу тоже важно, чтобы его мать была довольна. А Даниле, как бы ни дистанцировался, важно, чтобы у его любимой дуры-Али всё было хорошо.

Поначалу он даже обсуждать возвращение Примеровой не хотел. Но Санта училась. Ловить настроение. Подбирать слова. Сеять зерна, которые могут прорасти.

Итогом была довольна. Альбина снова в Веритасе. Уже не курирует саму Санту, но берет на себя достаточный объем работы, чтобы у Данилы было чуть больше свободного времени и чуть легче на душе.

На каких условиях Чернов её вернул, Санта не знала и знать не хотела. Но изменения отношения Альбины к ней, да и не только, казались очевидными.

Когда-то Аля усиленно сбивала спесь с Санты, а сбила вроде как с себя… И самой же полегчало.

Альбина прижалась бедром к столешнице, делала мелкие глотки из чашки и параллельно следила, как Санта наполняет свою.

Санту больше не раздражало присутствие рядом Примеровой. Даже не страшно было, что именно она в курсе их с Черновым романа. В том, что умрет под пытками, но лишнего не скажет, сомнений ни у кого не было. Максимум — может подколоть. И то не зло.

Ей сложно выдавить искреннюю благодарность из себя, но она ценит шаг, который сделала Санта. Признание хотя бы одной Щетинской своего ребенка — это для Альбины поступок. Внимание к нему — трогающий подарок.

И пусть Данила часто говорит, что Санта — его свет. Самой Санте иногда кажется, что свет она включила Але. И тут нечем гордиться, на самом деле. Просто горько, что когда-то человек с такой же фамилией его так больно выключил.

— Я чем-то помочь могу?

Ощущая на себе адресное внимание, Санта спросила, повернув голову. В ответ получила кривоватую улыбку и стервозно-озорной взгляд. В своей голове Альбина сейчас что-то съязвила, но сдержалась, не озвучив. А даже если ляпнула бы — уже не обидела.

— В Барсу собрались?

Вопреки уверенности Санты, что выбить её из колеи — сложно, Аля — как всегда…

Спрашивает тихо, с многозначительной улыбкой, а у Санты ускоряется сердце и краснеют щеки. Потому что она не хочет с Альбиной такое обсуждать. Она даже с Данилой обсуждать это не хочет.

— В планах хоть без «сувениров» или прямо во все тяжкие?

Санта игнорирует, сильнее краснея, Альбина чуть приближается. Смотрит, склонив голову, смущает…

— Когда увольняешься, Сант? До Нового года или после?

И снова в ответ на вопрос — игнор. Но сердце Санты опять вскачь, а взгляд Альбине она дарит такой, что и поджечь может.

Некоторые бессловесные посылы Санты разобрать способен не только Данила. Аля тоже должна бы прочесть в глазах: «тему закрыли», но почему-то её это не тормозит.

— Откуда ты всё знаешь?

Санта спрашивает тихо, Альбина пожимает плечами. Вероятно, собирается ещё немного поинтриговать, но решает, что бессмысленно…

— К Чернову заходила. Он разговаривал с турагентом, как я поняла…

— А вдруг не со мной летит, и ты только что его знатно подставила? — Санта задала вопрос из вредности. Просто, чтобы плохо было не только ей. Но Альбину таким с толку не собьешь. Она улыбается и медленно переводит голову из стороны в сторону. Потом скользит по Санте взглядом. Мол, ты, конечно, не в моем вкусе, но…

— Боюсь, без тебя он уже вряд ли куда-то полетит…

И вроде бы Санте радоваться, а сердце сжимается.

Она в жизни не подумала бы, что очевидность и сила его чувств может делать больно ей. При том, что всё взаимно.

— Так когда ты увольняешься, Санта Петровна? Мне знать надо…

И пусть Альбина перешла из разряда врагов в вынужденные союзники, но случались моменты, когда Санте по-прежнему хотелось послать её нахер, забив на то, что они вроде как взрослые люди, между которыми — субординация.

— Если соберусь увольняться — вы узнаете об этом в числе первых, Альбина Николаевна…

Санта ответила максимально официально, поворачиваясь к женщине и пытаясь доходчиво объяснить: дело это не её. Но эта женщина по-прежнему сама определяет, куда сует свой в меру аккуратный нос.

— Сант…

Обращается уже без издевки, ставит чашку на стол, оглядывается, чтобы убедиться — на кухне кроме них по-прежнему никого…

И даже вопреки тому, что ещё ничего не сказано, Санту уже потряхивает…

— Чего ты ждешь? За что ты так держишься? Коню ведь понятно, чего он хочет… А ты его вроде как любишь, но выглядит, будто пользуешься…

Раньше подобная фраза была бы отличным оружием в их необъявленной войне. Сейчас же просто больно сделала.

Санта опустила взгляд, закусила губу. Внутри про себя повторяла «не правда!», «это всё неправда!», «абсолютная неправда!», а в лицо-то Альбине ответить было нечего. Потому что как выглядит, она понимала.

И что так выглядит для самого Данилы — тоже.

По иронии судьбы, его поступок отчасти и стал причиной ситуации, в которую они попали сейчас.

Данила взял её на работу, то ли не думая о моменте, который настиг сейчас, то ли он просто тогда ещё и сам не верил, что такой может его настигнуть.

Он не просто так когда-то предупреждал, что скрывать отношения — глупая бесперспективная идея. Потом поступил импульсивно, не отпустив в «средненькую» юридическую контору. Желал Санте добра. Показал, что можно получить, если целишься в звезды. Рисковал ради неё. И, вероятно, пришла пора ответить ему благодарностью — без слов понять, что она должна сделать. Доказать, что она правда выбирает его. Но Санта не готова снижать. Она любит Веритас. Она любит себя в ней. Уйти — это вырвать кусок души. Так сейчас кажется.

— Ему тридцать четыре, Санта… Ему семью надо…

— Аль…

Альбина вроде бы не давила, а Санте с каждым её словом только хуже становилось. Понятно, что Данила не просил бывшую подругу вести такие разговоры. Говоря честно, они для него же унизительны.

В принципе, во всём поведении Санты есть доля унижения мужчины, которого она боготворит. Но и её ведь можно понять… Наверное, можно…

— Давай закроем тему.

Санта вроде бы попросила, а на самом деле уже закрыла.

Видела, как пухлые губы Альбины сжались в полосу. По взгляду — что недовольна. Она продолжила бы, но наконец-то пришла к тому, что на своих ошибках пора начинать учиться. Если просят не лезть — держаться в стороне.

— Дуреха маленькая…

Альбина шепнула себе под нос раздраженно, почему-то вызывая у Санты улыбку. И тепло. А ещё непобедимое желание вечером, когда они будут с Даней, отдать всё это тепло ему. Наговорить столько и отдаться так, чтобы хотя бы немного компенсировать те лишения, которые его уже напрягают.

Он давно устал прятаться. Ему не нравится, что даже собственной матери она о нём не рассказала. Его гложет, что дальше идти невозможно, пока что-то не поменяется. И он не просит, но ему очевидно делает больно то, что она не выступает с инициативой.

Любит его безоговорочно. Но себя — чуть больше.

А у него, кажется, уже наоборот.

Вспоминаются утренние слова. Горло сжимают слезы.

Обо всём об этом самой Санте подчас очень хочется поговорить. Хотя бы с кем-то. Но она понимает, какой ответ получит от любого человека. Она понимает, что любой шаг должен быть сделан ею. Понимает и не делает.

Дальше кофе пился в задумчивом молчании. Продолжать развивать с Альбиной на корпоративной кухне Санта правда не хотела, но и отрицать, что слова Примеровой прицельно бьют в чувство вины, не смогла бы.

Из-за этого немного злилась. Но больше всего, конечно, на себя.

Когда в дверях показался Данила — девичье сердце ускорилось.

Он был сосредоточен, немного нахмурен. Кивнул Альбине, прошелся взглядом по Санте, не улыбнувшись даже, а выдавив из себя подобие.

Санта почувствовала легкую тревогу. Первым порывом было подойти ближе, в лицо посмотреть, сжать его руки в своих, спросить, всё ли хорошо. Но это всё — запрещено. И в этом запрете — её вина.

По этой причине становится горько. Глаза сами упираются в пол, Санта берет в руки недопитый кофе, стучит каблуками в сторону выхода. Вздрагивает, когда понимает — Данила выставил руку так, что она — на пути.

Проходит секунда — и уже прижата её животу.

Санта смотрит вверх и немного влево. Он на неё — всё так же хмуро…

— Всё нормально? — спрашивает нейтрально вроде бы, но это уже нарушает их договоренность об абсолютной конспирации. Это же заставляет Санту немного волноваться. Это же отражается на её лице.

Это же заставляет Данилу кривиться. Потому что ему это всё претит.

— Да…

Санта отвечает шепотом, потом следит, как мужская рука соскальзывает. Как пальцы собираются в кулак.

Сглатывает, чувствуя новый прилив вины…

Жмурится, слыша, как Данила обходит. Вздрагивает, когда на столешницу опускается мобильный. Место у кофейного аппарата ему освобождает ещё и Альбина. Но она, в отличие от Санты, не трусит и не пытается побыстрее сбежать.

Наверняка смотрит по-своему снисходительно. Наверняка стоит вальяжно. Наверняка не машет перед лицом Данилы красными сигнальными фонарями, но только не обозначая место для посадки, а запрещая её.

За спиной у Санты начинает жужжать аппарат, сама она — двигается к двери, чтобы побыстрее вернуться к работе и хотя бы на время отложить свои сомнения.

Уже у выхода слышит Альбинино:

— Может тебе сливки добавить? — обычное предложение, на которое опять-таки достаточно просто кивнуть.

— Спасибо, сам справлюсь.

Но Данила отказывается, чем заставляет Альбину саркастично усмехнуться, а Санту затормозить и оглянуться.

Он на неё уже не смотрит, а она на него — с грустью. Потому что он по-прежнему держит с Примеровой дистанцию. Потому что Примерова — это одно из его лишений ради их с Сантой отношений. И потому что он не сомневается в правильности расставленных приоритетов. А она…

Санта наблюдает, как он готовит себе кофе. Хочет поставить чашку рядом, обнять со спины, пообещать, что она всегда будет для него смелой. Всегда выберет его… Хочет, но не делает этого.

Рвется сердцем. Врастает в пол ногами.

— Самостоятельный какой…

Замирает вместе с тем, как Данила бросает на Альбину предостерегающий взгляд, реагируя на ее комментарий. Неуместный, конечно же. И наверняка откровенно опасный. Потому что Данила не мог не выставить перед Алей одним из условий: абсолютное исключение панибратства. Но Альбину бомбит. По ней видно, что она хочет встряхнуть его, наорать, расплакаться может даже, объяснить, как он ей нужен. Себе вернуть.

Понимает, что виновата. Понимает, что её отправили на лавку запасных заслуженно. Но не может смириться, что так теперь будет всегда.

— У Дани утренник в пятницу. Он тебя приглашал. Будет Человеком-муравьем. Вы с ним смотрели…

Реагируя на слова о крестнике, Данила становится ещё более холодными. Смотрит перед собой, потом на Альбину.

— Спасибо за информацию. С Даней я договорюсь…

Отвечает так, что вроде бы не прикопаешься, а Санте становится больно. Альбине, наверное, зло. Она подается вперед, говорит тихо:

— Я же не Блинова, Дань… Я же тебе не изменяла с Максимом…

И Санта будто замирает.

Смотрит, как скулы Данилы волнуются. Он опять сверлит взглядом аппарат, а у самой ускоряется сердцебиение.

Потому что она помнит эту фамилию. И это может быть совпадение, а может закономерностью.

Она ведь ничего не знает о прошлом Данилы. Но оно ведь есть, определенно…

И если всё так — то зачем это «прошлое» звонит ему по утрам?

— Ты — лучше, Аль. Сама справилась…

И пусть его ответ очевидно делает больно Примеровой, он её не жалеет. Ведь новый заход через ребенка был изначально провальным. Потому что у Чернова очень острое отношение к любым формам вранья, лицемерия и предательства.

Потому что им нельзя манипулировать.

Он подмигивает, берет в руки свою чашку, идет к выходу, никак не реагируя ни на чуть испуганный, вопросительный взгляд Санты, ни на взрывоопасный — Алин — из-за её плеча.

Чернов скрывается за дверью, женщины снова остаются на кухне одни. Между ними снова повисает тишина.

Санте хочется спросить, что за Блинова, но она просто следит, как вслед за начальником из кухни выходит и его своенравная подчиненная.

Ещё раз вздрагивает, потому что Аля хлопает дверью. Почти сразу снова — потому что на кухонном столе звонит забытый Данилой телефон.

Санта приближается, смотрит на экран, жмурится.

Ему опять звонит «Маргарита Блинова».