Иду на свет

Глава 7

Когда Санта услышала, что в дверном замке проворачивается ключ, плотнее вжала колено в грудь.

Не побежала навстречу. Улыбку не «надела». На душе весь день было гадко. Утренняя новость Альбины напрочь испортила настроение.

Данила вошел сам, увидел, что она на кухне. Наверняка сразу понял, что не в духе, но бросаться с расспросами с порога не стал.

Повесил куртку, разулся. Вошел, сполоснул руки, потянул несколько полотенец.

Впитывая влагу и комкая их, смотрел на женский профиль.

Санта же молчала.

По сути, весь день в голове с собой же говорила. А когда он пришел — молчок.

После утреннего звонка, который он сначала скинул, а потом и вовсе отключил телефон, Чернов долго не выходил на связь. Но и, говоря честно, сама Санта больше дозвониться не пыталась.

Её будто обухом по голове ударило. Сковало страхом, взорвало мыслями, которые как-то надо было отгонять от себя…

Весь день, блин, отгонять.

А он набрал только вечером. Их разговор был коротким.

— Привет, ты у мамы?

— Нет.

Удивленная пауза.

— Дома?

— Да. У себя.

Снова пауза. Напряженная.

— Я могу приехать?

Вопрос, после которого паузу держит уже она. Тихое:

— Если хочешь.

И скинутый звонок.

Не приедь Данила, Санте казалось, она даже сильнее не расстроится. Разве что получит новый повод уйти глубже на дно. Потому что по ощущениям — она шла вниз камнем.

Немного дрожала, продолжая сверлить безразличным взглядом стену перед собой, когда Данила приближался.

Вздрогнула, когда прижался губами к её щеке.

Почувствовала себя ужасно, когда, вдохнув, первым делом попыталась понять — пахнет ли от него чужими женскими духами.

Возненавидела за эту мысль себя. Дальше — его.

Дернулась в сторону. Отметила, что Данила замер и смотрит на неё внимательно…

— Что такое?

Спрашивает не больно-то ласково. И вроде бы даже не удивляется, когда она наконец-то смотрит. И в её взгляде злость.

— Ты трубку не взял.

Санта обвиняет сразу. Но только в том, в чём самой не страшно признаться. В его очевидном «косяке», который объективно сам по себе не способен вызвать такой бурной реакции.

И это понимание читается по взгляду Данилы. Он недолго хмурится, скользя взглядом по лицу Санты, которое она наконец-то к нему повернулась.

Его пальцы прижимаются к футболке на пояснице. И вот сейчас Санте нестерпимо хочется, чтобы убрал. Потому что как жгут.

Проходит десяток секунд.

Пальцы соскальзывают. Данила выпрямляется и вырастает. Смотрит серьезно.

— Я был занят, Санта.

Отвечает вроде бы терпеливо, как жизни учит, а в Санте волной раздражение…

Она не сдерживается — фыркает, ненадолго отворачиваясь к окну. Закусывает губу. Чувствует, что внутри — клокочет. С губ многое рвется. В ушах слова Альбины. Они же ядом отравляют душу…

Она за день себя измучила. Она нашла вину в себе миллион и один раз. Она цепенела из-за осознания, как страшно его потерять. Переживала гадливость от мысли, что он может на два фронта. Плакала даже.

И самое ужасное, что слова «я был занят» — реплика из худшего, проигранного в голове, сценария.

— Чем?

Новый вопрос Санта задала, снова повернувшись к Даниле. Гнев чуть спасал — глушил боль. Поэтому она предпочитала злиться. Смотрела на него через свое безразличное стекло и даже с радостью отмечала, что это злит уже его. Он не любит, когда Санта включает Снежную королеву.

Он знает: это плохой знак.

— У меня была встреча. В чём проблема?

Чернов отвечает снова так же — спокойно и будто разжевывая. Делает хуже.

Санта непроизвольно усмехается даже.

— С кем?

Продолжает допрос. Отмечает, что Данила хмурится. И молчит.

— По работе. Ты у мамы была?

После чего отвечает «ни о чем»… И переводит тему.

Хотя даже не «ни о чем», а врет. Врезается ложью прямо в сердце. Подтверждает и сомнения, и страхи…

— Нет.

Санта отвечает, хладнокровно глядя в мужское лицо. И получает удовольствие от того, что сама делает с ним то же самое. Разочаровывает. Бьет. Ранит.

Это ужасно. Ещё утром всё было не так. Ещё утром она и помыслить не могла, а сейчас… Ей немного легче, потому что ему — немного хуже.

Она не поехала от Альбины к маме. Всё отменила. Вернулась к себе домой. Она злилась на Данилу. Она ненавидела Маргариту. Она боялась за них… Но она не могла бы вот сейчас сыграть перед мамой счастье. Да и зачем играть, если…

С изменщиком она не останется. Как бы ни любила.

— Прекрасно…

После паузы, в которую они молчали, Данила произнес с явной иронией. На сей раз окну достался уже его взгляд. Потом он выдохнул, развернулся. Рука потянулась к волосам, сам он сделал круг по кухне.

Точно так же, как утром Аля.

Только не в обуви.

Данила остановился на третьем кругу тоже у стойки, за которой сидела Санта, но с другой стороны.

Упер в столешницу руки, посмотрел на неё, чуть склонив голову.

Получи она такой взгляд в той жизни, где он был её кумиром, Санта просто замертво бы рухнула. А сейчас — не страшно.

Он злится. Это хорошо. Она тоже.

— Как мне это понимать, Санта? Как мне, блять, это всё понимать?

Очень злится судя по тому, как говорит. А Санте не стыдно.

Она не отвечает. Просто смотрит, наверняка раздражая больше.

— За что ты меня вот так наказываешь? За то, что пропустил звонок?

Данила продолжает, явно ожидая внятной реакции. Но её нет. Санта моргает просто, продолжая обнимать колено. Смотрит, не давая пробиться его штормовым волнам сквозь свою защиту.

Он бьется раздражением, он достучаться хочет, а ей как бы ровно…

Это очень похоже на то, что она чувствовала, когда позвонила, а «абонент…».

— Ты телефон выключил…

Санта обвиняет, Данила реагирует злой усмешкой. Снова ведет по волосам, потом опускает голову и взгляд в столешницу, трясет.

Когда смотрит на Санту — в нём только больше злости. Яда больше. Разочарования…

— А что дальше будет, Сант? Какой будет твоя следующая отговорка? Что ты ещё придумаешь, лишь бы всё осталось, как есть?

— Ты забыл сказать «тупая»…

Санта произнесла сухо, снова ограничиваясь редкими морганиями, храня на лице безразличное выражение. Данила сжал челюсти.

— Что «тупая»?

Спросил так, что очевидно — ничего хорошего от пояснения не ждет. Не зря, наверное…

— Какой будет моя следующая «тупая» отговорка…

Санта пояснила, Данила совершенно невпопад улыбнулся. Но понятно было обоим: в этой улыбке нет ничего от веселья. Ему горько. Ей тоже.

— Это для тебя самой она тупая, Санта. А мне посрать, тупая или умная. Я просто, как придурок, всё жду, когда в тебе появится желание. Когда ты наберешься смелости. Убеждаю себя же, что это вопрос времени. Стараюсь, блин. Из кожи вон лезу, чтобы ты была во мне уверена. Но, кажется, нет… Дело не во времени, и не в уверенности. Ты не хочешь просто. Но и сказать не можешь…

— С кем ты таким важным встречался, что даже телефон выключил? А если мне нужна была твоя помощь? А если бы со мной что-то случилось?

Слова Данилы ранили сильнее всех прошлых. Потому что именно этих мыслей в его голове Санта боялась. Именно эту вину ощущала. Он никогда свои сомнения не озвучивал. Она раньше могла закрывать глаза на свою же, ранящую его, трусость. Но сегодня облачил в слова.

В тот день, когда она действительно собиралась сделать шаг навстречу! В день, когда не искала отмазки. Просто вот сейчас уже не может закрыть глаза на ту, которую он «очень любил», а теперь встречу с которой скрывает. Потому что…

По скулам гуляют желваки. Мужской взгляд впивается в её лицо.

— Давай, малыш… Бей ещё больнее, ты же можешь…

Слова Данилы — очень тихие.

Он возвращает её в произошедший когда-то давно разговор. Она умеет находить болевые точки и безжалостно бить. Он однажды просил взвешивать, когда ведет себя так.

Но это не отменяет того, что он так и не ответил…

В кухне тихо. Оба знают, что обоим же плохо. Между ними просто стол, а будто пропасть. И из-за этого ещё больней.

Санта прячется за своим непробиваемым стеклом. Данила тоже будто отстраняется. И это ни разу не похоже на их рабочий субординационный игнор «во благо». Это разрушает.

— Я правда собиралась к маме…

Санта шепчет, Данила снова усмехается.

Ведет по бровям, вжимает кулаки в камень столешницы, мотает головой. Так, будто в ней слишком много информаций. Так, будто вечно отгоняет лишнее.

— Но не собралась.

Отталкивается. Делает шаг из кухни, не глянув.

Что будет дальше — Санте понятно. Он уходит просто. Наверное, прав. Наверное, это сейчас — лучшее, что можно сделать. Но чем ближе он к коридору, тем ей страшнее.

Плечи болезненно пощипывает, в груди тесно, у самой сжимаются кулаки…

— Даня!!!

Она окликает громче, чем они разговаривали. Истерично, наверное. Немного отчаянно.

Соскальзывает стопой с табурета и подается телом за ним. Смотрит в спину, чувствуя, как сердце больно бьется.

Мелькает мысль, что если он сейчас так и уйдет — не оглянувшись — она умрет на месте. Но он не смог бы.

Её Даня — нет.

Колеблется секунду. Может две.

Потом разворачивается. Возвращается к ней. Обнимает сильно, не боясь протеста. Вжимается носом в ухо, дышит горячо и громко…

Наверное, чувствует, с какой силой её руки стягивают пуловер на спине, но ничего не говорит.

Вот так им тоже плохо. Но хотя бы не безнадежно.

Когда он обнимает, в нём практически невозможно сомневаться. Санте даже кажется, что час терапевтической близости — и она сама всё победит. Обо всём забудет. Во всё поверит.

— Я так не хочу…

Она снова шепчет, жмурясь с силой, наполняя легкие чистым запахом любимого человека. Без примеси. И без сомнений.

Его сердце тоже бьется быстро. Его боль вот сейчас для неё тоже ощутима.

Она искренна. Он это знает.

Чуть ослабляет хват. Целует в щеку, едет к губам, прижимается к ним, гладит по волосам, по лицу. Отрывается, смотрит. Жрет взглядом…

Душу рвет.

И себе, и ей.

— Я тоже. Так не будет. Я тебя люблю, хорошо? Мы устали просто. Я поеду. Надо отдохнуть, а то разговор не клеится. У тебя всё хорошо? Никто не обидел?

Санте становится стыдно за брошенное сгоряча обвинение в безразличии, горло сжимают слезы. Она не может ответить, только переводит голову из стороны в сторону. Видит, что Даниле чуть легче.

Он даже улыбается, когда она складывает губы в беззвучном «извини»…

Потом снова же целует, нежно гладит по волосам…

— Всё будет нормально, не сомневайся. Просто случаются сложные дни…

И пусть Санте понятно: дело не просто в том, что день «сложный», она кивает. Снова следит, как Данила идет в сторону коридора, как обувается, набрасывает на плечи куртку.

Кивает в ответ на его приказное: «замкнись только»…

Когда Данила с щелчком закрывает входную дверь, квартиру Санты снова заполняет гудящая напряжением тишина. А её саму бьет дрожь. В голове же только глупое: «сегодня всё должно было быть не так».