Игра судьбы

Глава XVII

переломный момент

Аид наблюдал за спящей Персефоной, пытаясь примирить противоречие ее слов и действий. Он напомнил себе, что она была под воздействием не только алкоголя, но и какого-то наркотика. Он почувствовал это на ее языке — металлический, соленый, неправильный. Она была сама не своя ни в лимузине, ни в его офисе, ни в его спальне, а это означало, что ее слова — те, которые она написала в своей статье, — завладели его мыслями, и он прокручивал их снова и снова в голове, пока не закипел.

Он почувствовал, когда она проснулась, потому что ее дыхание изменилось. Она резко выпрямилась, прижимая к груди его шелковые простыни, глаза блестели, а щеки раскраснелись. Ему бы хотелось увидеть ее такой после ночи занятий любовью. Вместо этого он наблюдал за ней после ночи, когда отвергал ее пьяные приставания. Он сделал глоток из своего бокала, удерживая ее пристальный взгляд, яркие глаза настороженно смотрели на него.

— Почему я голая? — спросила она.

— Потому что ты настояла на этом, — сказал он, стараясь, чтобы его голос был как можно более лишен эмоций. Это потребовало усилий, потому что каждая другая мысль была воспоминанием о прошлой ночи — воспоминанием о ее отчаянии услышать, как он говорит, что хочет ее, о призрачном прижатии ее тела к его, о жаре ее губ, заставляющих его раздвинуться.

— Ты была полна решимости соблазнить меня.

Ее и без того раскрасневшиеся щеки стали пунцовыми.

— Мы…

Его смех больше походил на лай. Он не был уверен, на что реагировал, возможно, это был тот факт, что она предположила, что он воспользуется ею в ее нетрезвом состоянии, или что он провел большую часть ее сна, мучаясь над словами, которые она использовала, чтобы описать его.

— Нет, леди Персефона. Поверь мне, когда мы трахнемся, ты запомнишь.

Черты ее лица ожесточились, а губы сжались в тонкую линию.

— Твое высокомерие настораживает.

— Это что, вызов?

— Просто скажи мне, что случилось, Аид! — рявкнула она.

Он встретил ее свирепый взгляд с таким же ядом, прежде чем ответить:

— Тебя накачали наркотой в Ля Роуз. Тебе повезло, что ты бессмертна. Твое тело быстро выжгло яд.

Она на мгновение замолчала, переваривая информацию, которой он поделился. Ее взгляд оторвался от его, словно ища на среднем расстоянии ответы на свои вопросы.

— Адонис, — внезапно сказала она, обвиняюще сузив глаза. — Что ты с ним сделал?

Аид стиснул зубы и сосредоточился на оставшемся ликере в своем бокале, а не на ее взгляде. Он проглотил остаток, прежде чем отставить бокал в сторону.

— Он жив, но это только потому, что был на территории своей богини.

— Ты знал!

Она оттолкнулась от кровати, простыни зашуршали вокруг нее. Он хотел забрать их у нее, бросить ей вызов, чтобы она предстала перед ним обнаженной и уверенной, как прошлой ночью.

— Так вот почему ты предупреждал меня держаться от него подальше?

— Уверяю тебя, есть больше причин держаться подальше от этого смертного, чем благосклонность Афродиты.

— Например, что? — спросила она, делая шаг к нему. — Не ожидай, что я пойму, если ты ничего не объяснишь.

Что мне объяснять? «Он поцеловал тебя, когда ты этого не хотела», — хотела сказать Аид, но, возможно, она не помнила.

— Я ожидаю, что ты будешь доверять мне.

Он встал, взял свой бокал со стола и снова наполнил его в баре.

— А если не я, то моей силе.

Он был более чем осведомлен, что она знала о его способности видеть то, что смертные пытались скрыть с помощью чар и лжи. Это была сила, которую она осудила в своей статье, утверждая, что он использовал ее, чтобы проникнуть в их самые темные секреты.

— Я думал, ты ревнуешь!

Смех, вырвавшийся из горла Аида, прозвучал резко даже для его ушей. Он тоже не был уверен, почему насмехался над ней, но, возможно, это было потому, что он только сейчас осознал свою ревность, теперь, когда он был за пределами гнева и вызова, брошенного прошлой ночью его чувству контроля.

— Не притворяйся, что ты не ревнуешь, Аид. Адонис поцеловал меня прошлой ночью.

Аид грохнул бокалом по столу, выдавая себя, и повернулся к ней.

— Продолжай напоминать мне, богиня, и я превращу его в пепел.

— Значит, ты ревнуешь! — воскликнула она.

— Ревную? — прошипел он, приближаясь к ней. Он наблюдал, как возбуждение от триумфа исчезло с ее лица, сменившись выражением, которое он не мог разглядеть. Он только знал, что это был не страх.

— Этот…пиявка…прикоснулся к тебе после того, как ты сказала ему «нет». Я отправлял души в Тартар и за меньшее.

Он остановился в нескольких дюймах от нее, его гнев был острым, исходящим от него, как жар от солнца Гелиоса.

Пока она не извинилась.

Слова слетели с ее губ, тихие и хриплые.

— Я… извиняюсь.

Он не был уверен, почему она извинялась, но эти слова казались неуместными после его речи об Адонисе.

Его брови сошлись вместе, и он обхватил ладонями ее лицо, шагнув ближе, сокращая расстояние между ними.

— Не смей извиняться. Не из-за него. Никогда из-за него.

Она накрыла его руки своими, и когда он посмотрел в ее глаза, полные доброты и сострадания, он почувствовал, как немного рассеивается эта ярость, и не смог удержаться от вопроса:

— Почему ты так отчаянно ненавидишь меня?

— Я не ненавижу тебя, — тихо сказала она.

Он не мог почувствовать ложь, но он не мог смириться с тем, почему она написала эту статью о нем, не тогда, когда она не ненавидела его. Он оторвался от нее.

— Нет? Мне напомнить тебе? Аид, Владыка Подземного мира, богач и, возможно, самый ненавистный бог среди смертных, проявляет явное пренебрежение к смертной жизни.

Пока он говорил, она, казалось, съеживалась, поднимая плечи, становясь все меньше и меньше под ее собственными тягучими словами.

— Это то, что ты думаешь обо мне? — он бросил вызов.

— Я злилась…

— О, это более чем очевидно, — рявкнул он.

— Я не знала, что они опубликуют это!

— Язвительная статья, иллюстрирующее все мои недостатки?

Он сделал паузу, чтобы горько рассмеяться.

— Ты не думала, что СМИ опубликуют это?

Она использовала статью как угрозу, зная, что Аид ценит свою частную жизнь. Она прекрасно понимала, что это будет желанный материал для средств массовой информации, и все же в ее защите было что-то тревожное, и это заключалось в том, что он не почувствовал лжи. И все же, если она действительно хотела, чтобы это не опубликовали, зачем она написала статью? И как это было опубликовано?

Его сарказм не вызвал к нему никакого сострадания со стороны богини. Ее глаза вспыхнули, и слова сорвались с языка сквозь стиснутые зубы.

— Я предупреждала тебя.

— Ты предупреждала меня?

Аид поднял брови и хрипло рассмеялся.

— Ты предупреждала меня о чем, богиня?

— Я предупреждала тебя, что ты пожалеешь о нашем контракте.

Это были слова, которые он помнил, сказанные, когда она поправляла лацканы его пиджака и убивала цветок в его нагрудном кармане. У него не было сомнений ни тогда, ни сейчас.

— И я предупреждал тебя не писать обо мне.

Он осмелился снова сократить дистанцию между ними, зная, что это было неправильно, зная, что у их гнева был только один выход.

— Возможно, в моей следующей статье я напишу о том, какой ты властный, — пригрозила она.

— Следующая статья?

— Ты не знал? — самодовольно спросила она. — Меня попросили написать серию о тебе.

— Нет.

— Ты не можешь сказать «нет». Ты здесь не босс.

Он покажет ей контроль, подумал он, наклоняясь к ее телу, чувствуя, как она выгибается вместе с ним. Она была гадюкой, откликающейся на его зов, и когда она нанесет удар, он будет ядовитым.

— И ты думаешь, что ты босс?

— Я буду писать статьи, Аид, и единственный способ, которым я остановлюсь, — это если ты разорвешь этот чертов контракт!

Так это была ее игра?

— Ты решила торговаться со мной, Богиня?

— спросил он. — Вы забыли одну важную вещь, леди Персефона. Чтобы торговаться, тебе нужно иметь то, что я хочу.

Ее глаза заискрились, а щеки снова порозовели.

— Ты спросил меня, верю ли я в то, что написала! Тебе не все равно!

— Это называется блефом, дорогая.

— Ублюдок, — прошипела она.

Это было слово, которое сломило его сдержанность. Он притянул ее к себе, зарывшись рукой в ее волосы, и его губы сомкнулись на ее губах. Она была мягкой и сладкой, и от нее пахло им. Он хотел ее всю, и все же он отстранился, разделяя их всего на несколько дюймов.

— Позволь мне прояснить — ты торговалась и проиграла. Из нашего контракта нет выхода, если ты не выполнишь его условия. В противном случае ты останешься здесь. Со мной.

Она уставилась на него снизу вверх, глаза были полны ярости, губы ободраны.

— Если ты сделаешь меня своей пленницей, я проведу остаток своей жизни, ненавидя тебя.

— Ты и так ненавидишь.

Он заметил, как она, казалось, отшатнулась от его слов, уставившись на него так, как будто его комментарий причинил боль.

— Ты действительно в это веришь?

Он не ответил, просто издевательски рассмеялся, а затем прижался горячим поцелуем к ее губам, прежде чем злобно оторваться.

— Я сотру память о нем с твоей кожи.

Он выдернул простыню из ее рук, и она оказалась перед ним обнаженной, как и прошлой ночью, ее глаза были полны желания, и все, о чем он мог думать, было то, что он чертовски хотел этого — ее страсти, ее тела и ее души.

Он схватил ее за ягодицы, приподнимая, и ее тело прижалось к нему без его руководства. Это была молчаливая капитуляция, знак того, что она хотела этого так же сильно, как и он. Его губы прижались к ее губам, и жар расцвел внизу его живота, заполняя пах, пока он не стал твердым и отчаянно хотел быть внутри нее. Он был в бешенстве, и его тело вибрировало от желания, подгоняемое вязкими руками Персефоны, царапающими его кожу головы, дергающими за волосы. Он низко зарычал, прижимая ее к столбику кровати, втирая свой член в ее мягкость. Он наслаждался тем, как ее рот оторвался от его, так что она могла задыхаться, когда он прижался к ней, покрывая поцелуями ее шею и плечо, пробуя на вкус. Он был без ума, а она была заклинанием, контрактом, который он выполнял бы бесконечно, если бы это означало, что она будет такой каждый день до конца его жизни.

Моя возлюбленная, подумал он. Моя жена, моя королева.

Он замер, почти произнеся эти слова вслух, а затем пошевелился, опуская ее на кровать. Он стоял над ней, тяжело дыша, и она посмотрела на него снизу вверх, удивленная, но такая же красивая и чувственная, как всегда, ноги раздвинуты, груди твердые и полные. У него было два варианта, он мог взять ее или оставить ее, и вслед за ее статьей он почувствовал, что лучше всего уйти, потому что единственное, что будет ждать их по ту сторону этого, — это печаль.

Через мгновение он выдавил из себя свирепую улыбку.

— Что ж, тебе, наверное, понравилось бы спать со мной, но я тебе определенно не нравлюсь.

Он едва заметил ужас на ее лице, прежде чем исчезнуть.

Она была права — он был ублюдком.