Истинная дракону: Пламя страсти.

Глава 22

Кэлтан замолчал, ожидая моего ответа. Я чувствовала его взгляд на себе, но не могла оторваться от танцующих языков пламени. Мои мысли были далеко — в том будущем, которое я строила в своем воображении. Будущем без этого замка, без его мрачных тайн, без него.

«Все закончится, — твердила я себе, — и я наконец смогу дышать полной грудью».

— Эйра? — его голос прозвучал тихо, почти неуверенно. — Ты со мной?

Я вздрогнула и встретилась с ним глазами. В его взгляде читалась тревога, словно он чувствовал, куда умчались мои мысли.

— Да, прости, — я сделала вид, что просматриваю страницы книги перед собой. — Просто задумалась. Кажется, мы упускаем что-то важное. Что-то, что лежит на поверхности.

Я солгала. И солгала плохо. Но Кэлтан, казалось, купился на это. Он кивнул, проводя рукой по переносице — жест усталости, который я уже успела изучить.

— Возможно, ты права, — он откинулся на спинку кресла. — Иногда самые очевидные вещи труднее всего заметить.

«Как твою ранимость, — подумала я. — Как ту боль, которую ты прячешь под маской холодности. Как тот факт, что с каждым днем мне все труднее напоминать себе, что это всего лишь пари».

Я встала и подошла к окну, отодвинула тяжелую портьеру. Ночь была безлунной, черной и бездонной. Как будущее без него.

— Знаешь, — сказала я, не оборачиваясь. — Когда все это закончится… что ты будешь делать?

За моей спиной воцарилась тишина. Я слышала, как потрескивают дрова в камине, как тикают старинные часы на каминной полке.

— Я не позволял себе думать об этом, — наконец ответил он. — Думать о «после». Это казалось… несбыточным.

«Для тебя — да, — подумала я. — Для меня — необходимость».

— А ты? — спросил он. — Что будешь делать ты, когда выиграешь свое пари?

Его вопрос застал меня врасплох. Он произнес это так спокойно, так естественно, словно не сомневался в моей победе. Словно не надеялся на иной исход.

Я обернулась и встретила его взгляд. Он смотрел на меня с таким пониманием, с такой… печалью, что у меня перехватило дыхание.

— Я уеду, — сказала я, и голос мой прозвучал чуть хрипло. — Уеду далеко отсюда. Буду путешествовать. Увижу мир. Напишу книгу, может быть.

Я говорила о мечтах, которые когда-то казались такими яркими. Но сейчас они звучали плоскими, пустыми. Как заученные строки из чужой пьесы.

— Это звучит… замечательно, — сказал он, и в его голосе не было ни капли искренности.

Мы снова замолчали. Воздух между нами сгустился, наполнившись всем несказанным, всеми чувствами, которые мы так старательно игнорировали.

— Мы должны продолжать, — резко сказала я, возвращаясь к столу. — Чем раньше мы найдем ответ, тем раньше… все закончится.

Я уткнулась в книгу, делая вид, что изучаю древний шрифт. Но буквы расплывались перед глазами. Все, что я могла видеть, — это его рука, лежащая на столе рядом. Все, что я могла чувствовать, — это мучительное осознание того, что моя «свобода» начинала походить на самую изощренную тюрьму. И что самые прочные цепи — это те, что мы надеваем на себя сами, убеждая себя, что они нам нужны.

Я перелистнула страницу с таким усилием, будто она была вылита из свинца. Древние буквы плясали перед глазами, сливаясь в нечитаемые узоры. В ушах стоял гул, заглушающий тиканье часов и треск поленьев.

*Свобода.*

Я украдкой взглянула на Кэлтана. Он склонился над картой рода, его профиль был резок и прекрасен в мерцающем свете. Он что-то бормотал себе под нос, проводя пальцем по ветви генеалогического древа, ища закономерность, ключ.

И в этот миг я с ужасной, обжигающей ясностью поняла.

Пари… оно казалось теперь таким детским, таким наивным пари. Спором из другой жизни, которую вела другая девушка — легкомысленная, испуганная, убегающая от одной клетки прямиком в другую.

Я не хотела той свободы. Не хотела уезжать. Не хотела мира без него.

Мысль о том, чтобы уйти, когда проклятие будет снято, когда его плечи расправятся, а боль в глазах утихнет… она вызывала тошнотворный приступ паники. Это была бы не свобода. Это была бы казнь.

Я закрыла глаза, стараясь загнать предательские слезы обратно. Я должна была быть сильной. Должна была играть свою роль до конца.

— Кажется, я что-то нашел, — его голос прозвучал приглушенно, словно сквозь толщу воды.

Я заставила себя поднять взгляд.

Он указал на несколько имен, обведенных в кружок.

Я смотрела на пожелтевший пергамент, не в силах понять смысл его слов. Единственное, что я могла осознать — это стремительное биение собственного сердца, выбивающее один-единственный ритм: остаться, остаться, остаться.

— Что это значит? — выдавила я.

— Это значит… — Кэлтан медленно поднял на меня глаза, и в них читалась новая, жуткая догадка, — что у них был выбор. Они предпочли бегство. Не борьбу. Они сломались. Проклятие… оно не просто убивает. Оно отнимает надежду. Заставляет поверить, что спасения нет.

Его рука непроизвольно сжалась в кулак.

В его голосе звучала такая бездна отчаяния, что я не выдержала. Я встала, подошла к нему и накрыла его сжатый кулак своей ладонью.

— Мы не сбежим, — сказала я тихо, но четко. — Мы не сломаемся. Мы найдем другой способ.

Он посмотрел на мою руку, потом на мое лицо. Его взгляд был беззащитным, как у ребенка.

— Почему ты так в это веришь? — прошептал он. — После всего, что ты узнала… почему ты все еще здесь?

Потому что я люблю тебя.

— Потому что я дала слово, — сказала я вместо этого, и мои пальцы непроизвольно сжали его. — И я не из тех, кто отступает.

Он долго смотрел на меня, словно ища в моих глазах подтверждения или опровержения. Потом медленно, очень медленно разжал кулак и переплел свои пальцы с моими.

Его рука была теплой и твердой. И в тот миг вся моя выстроенная башня из рациональных доводов, из планов на будущее, рухнула без единого звука. Не осталось ни пари, ни свободы, ни страха.

Остался только он. И тихий, непоколебимый шепот в глубине души: "где бы ты ни был, это мое место."

Он не отпускал мою руку, его пальцы все еще были переплетены с моими. Тишина в библиотеке стала густой, насыщенной невысказанным. И именно в этой тишине он произнес это, глядя куда-то поверх моего плеча, словне признаваясь мне, а констатируя факт.

— Моя мать… — его голос дрогнул, и он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Она почти не говорит внятно. Но иногда… иногда ее прорывает. И она говорит о тебе.

Я замерла, боясь пошевелиться, боясь спугвать хрупкую нить его откровения.

— Она смотрит на тебя такими… живыми глазами. Такими, какими я не видел их много лет. — Он наконец посмотрел на меня, и в его взгляде была смесь надежды и страха. — И она говорит, что ты… моя истинная пара. Что только такая, как ты, может вынести тьму Роверонов и не сломаться. Что в тебе есть свет, который может развеять самую густую тень.

Он отвел взгляд, снова уходя в себя.

Последнее слово он произнес почти неслышно, словно стыдясь его. Словно это была не надежда, а очередное проклятие, которое он на меня навлекал.

Я слушала, и сердце мое колотилось где-то в горле. Его слова падали в тишину, как камни в гладкую поверхность воды, и расходились кругами, меняя все. Внезапно все взгляды леди Роверон, ее тихие прикосновения к моей руке, ее смутные улыбки — все обрело новый, оглушительный смысл.

Она не просто была добра ко мне. Она видела во мне спасение для своего сына. Последнюю надежду своего рода.

И самое ужасное было то, что в глубине души я всегда это чувствовала. То странное, мгновенное ощущение принадлежности, которое я испытала, впервые переступив порог этого замка. То странное спокойствие, которое я находила рядом с ним, несмотря на весь ужас и тайны.

Кэлтан снова сжал мою руку, и его голос стал тверже.

Но это была моя война. В тот миг я поняла это с абсолютной ясностью. Она стала моей с той секунды, как я решила остаться. С той секунды, как его боль стала важнее моей свободы.

— Она может ошибаться, — прошептал он, и в его глазах снова мелькнул тот самый испуганный юноша с бала. — И я прекращу это. Скажу ей, чтобы она не возлагала на тебя напрасных надежд.

— Не надо, — вырвалось у меня, прежде чем я успела обдумать слова. — Не говори ей ничего.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Пусть верит, — сказала я тихо, сама не веря в то, что говорю, но чувствуя каждую клеточкой, что это — единственно верный путь. — Если у нее есть надежда… пусть она останется. А мы… мы просто продолжим искать. Вместе.

Я не сказала, что верю в слова его матери. Не сказала, что чувствую то же самое. Но я перевернула свою руку и сжала его ладонь в ответ, крепко-крепко, давая клятву без слов.

Клятву, что не сбегу. Что не сломаюсь.