— Войдите.
Родной усталый голос. Счастье и боль.
Я медленно открываю дверь.
— Ида⁈
В голосе радость, неверие, в глазах страх и надежда.
Он изменился. За такое короткое время. Как будто даже похудел. Под глазами тёмные круги, вид невыспавшийся и болезненный.
Филипп встал, судорожно сжимая руки, глядя на меня неотрывно. Жадно. Как будто я собиралась бежать, как будто должна испариться.
— Ида…
— Здравствуй, Филипп. Я пришла поговорить.
Быстрым шагом, почти бегом, он приблизился ко мне и обнял крепко-крепко. Шепча моё имя, сжимая, будто потерял навсегда и не чаял уже увидеть.
— Отпусти! — я вырывалась, отпихивала его руками, но на самом деле желая продлить эти объятья как можно дольше. Как дура. Видно, ничему меня жизнь не учит. Как мотылёк летит на огонь, так и я стремлюсь к тому, что меня уничтожает!
На удивление, Филипп отпустил меня. Но не отошёл далеко, встал вплотную, неотрывно глядя на меня.
Моя дрожь и страх куда-то делись. Вытесненные поднимающейся изнутри обидой, яростью.
Обнимает меня! Как ни в чём не бывало!
— Почему? Почему ты не сказал мне? Знаешь, как неприятно, обидно чувствовать себя обманутой? Использованной? И я не понимаю — зачем это тебе? Зачем нужно было — так? Если есть объективные причины — неужели нельзя было мне рассказать?
— А ты бы мне поверила? Доверилась? — он прочитал вспышку сомнения в моих глазах и покачал головой с горькой улыбкой. — Вот видишь…
— Но зачам? Зачем… всё это?
— Не догадываешься? За столько времени — не догадалась?
Его глаза становятся какими-то больными, сумасшедшими. Он хватает меня за плечи и требовательно смотрит, не отводя взгляда. Не к месту я замечаю, что он очень красив. Несмотря на замученный вид. Завороженная его отчаянными, чёрными, глубокими глазами, чувственными губами я забываю, что он спрашивал у меня и молчу.
Тянется время. Филипп не выдерживает.
— Ну же, Ида! Скажи! Ответь! Только честно — неужели ты не поняла, что я всё ещё люблю тебя???
— Что? — кажется, я произношу это вслух. Сердце делает кульбит. — Что ты сказал?
— Я. Тебя. Люблю.
Горечь и сладость. То, чего я ждала. Чего хотела в глубине души. К чему стремилась.
Но, как мотылёк, стремящийся к свету, бьётся о стекло, так и я, всем сердцем стремящаяся к Филиппу, улетаю, оглушённая, в память.
В мою беспощадную память.
Там две раны. Одна — грудастая девка на нашей с ним кровати. Вторая — слова Дмитрия Егоровича — «почему ты ей не сказал». И я закрываюсь.
— Я думала у нас договор. И просто удобные отношения. — говорю, вздёргивая подбородок, и вижу, как потухает, мертвеет в его глазах неистовая надежда. И мне всё ещё больно вместе с ним. Но я не отступлюсь. — И раз я обещала тебе портрет, то я и дорисую его. Если тебе это, конечно, нужно. Но только портрет, больше никаких личных отношений. Но скажи мне одно…
Я пытаюсь отдышаться, а Филипп напряжённо и бесстрастно смотрит на меня.
— Как ко всему этому относится твоя жена? Ей плевать? Или вы, может быть, давно расстались? — в моём голосе, против воли, прорезается горечь и издёвка, хотя я хотела избежать эмоций. Но не могу. — Или она бросила тебя? Одинокого и несчастного?
— Ида… — Филипп почему-то ошеломлён и ошарашен. Он пятится назад, наощупь держится за стол, и падает в кресло. Не сводя с меня изумлённого взгляда. Что конкретно ты тогда услышала?
— Что я могла услышать? Что ты женат, что же ещё! Мне надо было остаться и подслушивать подробности дальше???
Филипп с глухим стоном закрывает лицо.
— Я идиот…
— Не сомневаюсь!
— Ида. Скажи. После того, как ты подала на развод и уехала — ты же меняла паспорт?
Что за странный вопрос?
— Конечно, меняла! Чтобы ничто не напоминало о тебе! Но какое это имеет отношение к делу?
— Да. Мы с женой давно расстались. Ты права. И жена меня бросила. Хотя я и сам виноват. И эта жена… — он помедлил. — Ты. Я всё ещё женат — на тебе.