Как во сне

Глава 13

Даже сунув в карман телефон и пообещав себе ни за что тот не доставать, если, конечно, не позвонят из хосписа, я не верил, что смогу хоть на минуту расслабиться, не то что забыться вовсе. Но это в какой-то момент случилось…

На концерте чувака, чье творчество мне никогда не нравилось.

Рядом с девочкой, едва не годящейся мне в дочери.

Наблюдал за ней, за тем, как она, забив на все, отрывается, и просто кайфовал, заряжаясь, подпитываясь ее бесшабашностью, свободой и бешеной энергией, свойственной исключительно молодости.

– Чем это в него бросают? – спросил, чуть наклоняясь к Улькиному уху и отмечая в который раз, насколько это удобно – когда твоя девушка высокая.

– Трусики! – проорала Уля в ответ, пританцовывая.

– Трусики? – ошалел я.

– Ага! Эй… – захохотала. – Ты бы себя видел! А-ха-ха. Я не могу…

Я настороженно осмотрелся. Интересно, они их с собой приносят или прям тут снимают? Наверное, эти слова отпечаталась бегущей строкой у меня в глазах, потому что Улька засмеялась еще громче, уткнувшись лицом в мою грудь. Теплое дыхание коснулось кожи. Я машинально зарылся пальцами в ее волосы, прижимая к себе за сотрясающиеся от смеха плечи. И почувствовал, как губы разъезжаются в идиотской улыбке такой ширины, что отвыкшие от этого мышцы лица заныли.

– Уль, там побольше снаряд полетел, – прохрипел я, дернув подбородком в сторону сцены.

– Лифчик, наверное. Их тоже пускают в ход. Ты что, правда, не знал? У-у-у. Да вы, оказывается, еще тот динозавр, Эльбрус Таймуразович. – Девочка откинулась в моих руках, похрюкивая от смеха.

– Но-но, не дерзи шефу, – хмыкнул я, задерживаясь взглядом на ее смеющихся губках.

– А то что? – дернула бровью.

– А то узнаешь…

Зрачки Ули расширились. На долю секунды мы застыли, с болезненной требовательностью вглядываясь в глаза друг другу. А потом она отвела глаза и будто невзначай скинула мои руки:

– Аа-а-а-а! Это же моя любимая! – запрыгала на месте, присоединяясь к многотысячной толпе, хором подпевающей Джареду.

Еще через полчаса концерт закончился, но вместо того, чтобы вернуться в гостиницу, Улька потащила меня к лавкам с сувенирным мерчем.

– Ты решила скупить все? – усмехнулся я, наблюдая, с каким азартом девочка сгребает с полок трехкопеечное барахло с тысячепроцентной наценкой. Вот на чем надо было делать бизнес, оказывается.

– Я бы с радостью. Но на все мне не хватит денег. Постойте! Я ведь первая это взяла, – Уля отвлеклась на быковатого вида мужика, который буквально из-под носа увел у нее какой-то брелок.

– Да пошла ты, – ухмыльнулся тот.

– Эй! – рявкнул я. – Отдай девочке подвеску.

– А то что? – загоготал тот.

– А то я тебе твои руки загребущие оторву и затолкаю в гнилую пасть.

Агрессия вспыхнула в воздухе, как искра в бензобаке. Хотя обычно у меня не возникало проблем с контролем, иначе я бы ничего не добился в спорте. Тут же я как будто только и ждал повода сорваться.

– На надо, Эльбрус. Пойдем, – дернула меня за руку Уля.

– Ты же хотела эту хрень? – сощурился я.

– Я лучше возьму медиатор. Он гораздо интереснее, – зачастила, поглядывая с опаской мне за спину.

– О, так ты тот боксер? А я смотрю – лицо знакомое, – переобулся мужик. – Вот так встреча. Какими судьбами здесь? Тоже с дочкой? – кивнул на Ульку.

Я отвернулся, не желая продолжать разговор. Взял Улю за руку, утягивая к другой палатке, но не тут-то было.

– Эй, ты че морду воротишь? Я вообще-то с тобой разговариваю, – взвизгнул мужик, хватая меня за рукав поло. Ткань протестующе затрещала. – Наташ, подтверди, я нормально спросил?

– Пап, пойдем, ты чего до людей докапываешься? – испугалась девочка, подхватывая выпившего отца под локоть. Уходя от попыток дочери его обуздать, мужик дернул рукой, отмахиваясь от нее как от мухи. Только жалость к девочке, для которой поездка на концерт кумира наверняка стала целым событием, удержала меня от того, чтобы съездить этому мудиле по роже в ту же секунду. Вместо этого я вполне миролюбиво заметил:

– Я здесь с коллегой. И мы очень торопимся…

– М-м-м. С коллегой, значит. Торопятся они… – передразнил меня мудак, оскаливаясь в похабной улыбке. – А что так? Не терпится коллегу оприходовать? – загоготал.

– Что ты сказал? – подобрался я.

– Не надо, Эльбрус Таймуразович. Он же ничего не соображает, – взмолилась Уля.

– Кто не соображает? Я?!

– Угомонись! – рявкнул я с неприкрытой угрозой.

– Ты это бабе своей скажи. А лучше займи ее рот, а то что-то он больно разговорчивый.

И вот тут я ему втащил. Один короткий джеб, а мудак посыпался. Даже обидно. Я-то только вошел во вкус. Но не бить же лежачего. Да и как быть, если Улька у меня на руке повисла?

– Не надо, перестань, пожалуйста! Ты ничего не докажешь пьяному… – торопливо зашептала она, умоляюще на меня глядя. Я, соглашаясь, кивнул. Игнорируя кучу пялящегося на нас народа, подтолкнул Улю к прилавку.

– Бери что хотела.

– В другой раз, – пролепетала она.

– Бери, сказал! Заверните ей все… – велел молоденькой продавщице.

– У меня столько денег нет, – зашептала мне Улька в ухо, обдавая горячим срывающимся на нервах дыханием. Я поежился, вытаскивая из кармана карту. Где-то мигнула вспышка. Возможно, узнав меня, нас стали фотографировать. Я отточенным за годы публичности движением нашарил капюшон и, натянув на голову, опустил тот на лицо.

Не знаю, почему я не увидел в происходящем абсолютно никакой угрозы. Должно быть, это как-то связано с тем, что я привык к повышенному интересу к себе. И научился не обращать на него внимания, занимаясь своими делами.

– Все? Можем возвращаться в гостиницу? – спросил, забирая огромный пакет.

– Ага, – пролепетала Уля.

– Ну что ты дергаешься? Все нормально с ним.

– А с тобой?! Неужели нельзя было обойтись без кулаков?

– Можно было. Но он очень настойчиво нарывался. Слушай, Уль, а зачем тебе столько хлама?

– Сувениры друзьям, – шмыгнула носом. – Нас фотографировали!

– И что?

– Я на это не подписывалась – вот что.

– Нашла насчет чего париться, – отмахнулся я, набирая горсть снега, чтобы стереть кровь с костяшек – мы как раз вышли на улицу.

– Скажи спасибо, что нас не загребли в полицию.

– За что?

– За драку в публичном месте! – закатила глаза Уля.

– Да какая же это драка? – отмахнулся я.

– Точно. Никакая. Так, избиение.

Возмущенная Улька являла собой довольно комичное зрелище. Ну просто боевой еж. Ощетинилась вся, фыркает.

– Тебе смешно?

– Да. Очень, – не стал скрывать я, беспечно забрасывая лапу Ульке на плечи. Девочка запыхтела пуще прежнего. Я улыбнулся, запрокидывая лицо к звездному небу, по которому ветер гнал обрывки серых облаков.

– Мы идем в противоположную от отеля сторону.

– Я знаю. А ты не хочешь пройтись? – скосил взгляд на притихшую девочку.

– Да нет, почему? Давай пройдемся, если остались силы.

– Мне сорок, а не девяносто.

Улька улыбнулась. Я увидел, хотя она так на меня и не посмотрела, делая вид, что ее крайне занимает то узор на брусчатке, то архитектура старого города. Несмотря на всю сложность обстоятельств, в которых мы оказались, я и не припомню, когда у меня на душе было так светло. Я шел вперед по незнакомому городу, слушал Улькину болтовню о его достопримечательностях, останавливался, когда ей приспичивало сделать фото, и послушно пробовал сладости, которые Уля покупала в многочисленных уличных палатках, встречающихся у нас на пути.

– Это что?

– Мармеладный червяк.

– Мои трехлетние племянники были бы в восторге.

– Ты тоже будешь. Это очень вкусно, – усмехнулась девчонка, активно работая челюстями.

– Даже не думай. Я не буду это есть.

– Трусишь? – сощурилась Уля, грозно размахивая у меня перед носом мармеладной херней. Что это было, если не вызов? Который я, естественно, не мог не принять. Выхватил сладость из ее рук и, запрокинув голову, сожрал червя целиком. Улька захохотала громче уличного оркестра, что играл в двух шагах от нас. М-да. Местечко для привала мы выбрали сомнительное…

– Не замерзла? Там вон глинтвейн продают.

– Эй! А кто мне клялся не пить? – возмущенно топнула ногой Уля.

– Да мне один стаканчик как слону дробина. Или ты за себя не ручаешься? – провокационно вздернул бровь я. А что? Не все же ей меня провоцировать.

–Я не ручаюсь?! Давай, покупай! – царственно махнула рукой, будто холопа отсылая, ей богу.

Стаканы под глинтвейн полагались щедрые. Поллитровые. В легкий морозец горячий пряный напиток шел за милую душу.

– Вот мы и пришли, – вздохнула Уля, запрокидывая лицо к зданию, где располагалась наша гостиница.

– Хочешь, еще погуляем?

– Да нет. Нужно отдохнуть. И запилить сторис с концерта.

Сторис, блин…

– Иди, я подойду чуть позже.

Улька послушно взлетела вверх по ступеням, оглянувшись, перед тем как пройти во вращающуюся дверь, и пропала из видимости.

Сторис…

Шестнадцать лет между нами. Помимо всего прочего.

Достал телефон. Никаких сообщений из клиники.

«Сладких снов, малыш. Я тебя очень люблю».

Ответа не было. Да я и не ждал. Наверняка Римма давно спала под препаратами. Она и на мой звонок днем не ответила. Пришлось просить медсестру оставить телефон на громкой у ее уха…

Пока я копался, пошел снег. Интересно, а какая погода дома? Что Римма видит у себя за окном? Метель? О чем думает? Что чувствует, кроме боли? Когда она была в себе, мы много разговаривали о том, что нас ждет. Римма как будто готовила меня к тому, что будет. Не понимала дурочка, что к этой раздирающей боли, к этому космическому одиночеству просто невозможно подготовиться.

Когда я поднялся в номер, Улька лежала в постели, накрывшись одеялом до самой шеи.

– Душ твой, я его после себя помыла.

И хоть она в этот момент больше походила на мумию в саркофаге, чем на женщину, я залип. Потому что это была первая женщина в моей постели, с тех пор как я женился на Римме.

– Это было лишним, – хмыкнул, стаскивая куртку. – Мы уже обменялись всеми бактериями, какими только могли.

– Ну… В тот момент мы не ведали, что творим.

– Думаешь, бактериям было до этого дело?

– Я здорова, – буркнула Уля.

– Я тоже. Поэтому вообще не парься.

Отвернувшись к шкафу, я стащил через голову поло и нагнулся, чтобы взять чистые трусы. Уля за спиной вздохнула. Я обернулся без задней мысли. Потом только догадавшись, что как бы девочка ни храбрилась, реагировала она на меня ровно так, как и полагалось реагировать на мужчину. Что я в ее глазах… привлекателен.

Ой, как будто ты не для этого играл мышцами, старых хрен!

Нет!

Ага. Расскажи…

Зыркнув на втыкающую в телефон Ульку, я захлопнул шкаф и пошел в душ. Выкрутил на максимум холодную воду, наказывая себя, и стоял так, пока вся дурь не вытекла из башки в слив. Стуча зубами, вернулся в спальню.

– Спокойной ночи.

– И вам, – вновь обозначила дистанцию Уля. Смешно.

Я отвернулся, накрываясь своим одеялом. К счастью, второе нашлось в шкафу, и нам не нужно было делить еще и его, иначе мне пришлось бы совсем уж туго.

Не спалось. Я прислушивался к движениям Ули за спиной. К ее тихому хихиканью – очевидно, в ответ на какие-то комментарии, к тому, как она почесала щиколотку одной ноги пальцами другой, вздыхала… Хотелось на нее даже прикрикнуть. Но я не стал. В конце концов, девочка не виновата ни в том, что для меня не оказалось свободного номера, ни в том, что я изголодался настолько, что готов был наброситься на первую встречную… Хотя кого я обманываю? Губа у меня, как оказалось, не дура.

– О-о-о-о, нет. Нет-нет-нет! Только не это… – раздалось за спиной минут через сорок. И столько отчаяния было в голосе Ули, что я даже не потрудился сделать вид, что спал. Повернулся рывком к девочке с требовательным вопросом:

– Что?

– О нас пишут! – схватилась за голову Уля.

– Где? Что именно? – включился я, сгребая с тумбочки телефон.

– В одном известном телеграм-канале! Всякие… гадости.

– Ну, это не проблема, – расслабился я. – Сейчас подниму на ноги своего пиарщика. Он пригрозит им каким-нибудь иском, и те все удалят как миленькие.

– А толку?! Ты что, не знаешь, что интернет помнит все?! Да тут уже перепостов сто штук… Тему подхватили другие… – губы Ульки дрожали, со словами чередовались всхлипы. Совершенно не зная ее такой ранимой, я с ужасом думал о том, что могло довести смешливую бойкую девочку до отчаяния. И чем дольше думал, тем сильнее мрачнел.

– Уль. Погоди. Дай мне все-таки почитать, что пишут.

– Что вы с любовницей – то есть со мной, развлекаетесь, пока жена умирает в хосписе! – со слезами в голосе прокричала Ульяна. – О господи… Мне папа звонит.