Как во сне

Глава 16

Я всегда считал, что нерешительность свойственна лишь слабакам. Мне были чужды сомнения, метания, перестраховки. Я так думал – если мужик что-то решил, то на этом он и должен стоять до победного. Но тут… Тут меня на части рвало, как тряпку.

– Эльбрус Таймуразович…

– М-м-м?

– Честное слово, от того, что вы тут сидите, ничего не изменится.

– Я понимаю, – растер пекущие глаза. – Но переночую все-таки здесь.

– Может, кофе вам сварить? – покачала головой врачиха. – Кто-то из девочек принес пирожки. С капустой! Вы целый день ничего не ели.

– И не хочется. Если только кофе, да… Тут не откажусь.

Ноги в мягких тапочках практически бесшумно ступали по полу, когда Юлия Сергеевна уходила. Наверное, этому уделялось особое внимание. Пациентов хосписа не хотели тревожить, когда они отдыхали. Но в другое время здесь, как ни странно, кипела жизнь – даже устраивались фортепианные концерты и совместные чаепития. Римме бы тут понравилось. Если бы она попала сюда в качестве мецената, то наверняка бы пришла в восторг от того, на каком уровне здесь оказывается паллиативная помощь. В этом я был уверен практически так же, как и в том, что я ни черта не знал о ее чувствах в качестве пациента. Мою жену очень сильно изменила болезнь, да… Возможно, ее переполняла злоба, или агрессия. А может, до предела вымотавшись, Римма пребывала уже на той стадии, когда смерти с нетерпением ждешь.

Хуже только, если предстоящее ее пугало… Вдруг ей было страшно? Вот вдруг! Моей маленькой смелой девочке… и страшно. Не давая ей остаться наедине с этим страхом, я от нее и не отходил. День сидел рядом, два… Римма уже практически не приходила в себя. А когда приходила, то ничего не могла сказать. Просто смотрела затуманенным пустым взглядом перед собой, не проявляя никакого интереса к окружающей обстановке, и я не мог отделаться от чувства, что она парализована ужасом.

– Ваш кофе, я взяла на себя смелость плеснуть туда коньяка.

– Спасибо, – забрал огромную чашку из рук докторицы. Сделал большой глоток. – Ух ты. Больше похоже, что в коньяк плеснули немного кофе.

Юлия Сергеевна заулыбалась:

– Ну, раз вы еще способны шутить, значит, все не так плохо, – она ободряюще сжала пальцы на моем плече.

– Да какие уж тут шутки? Крепко, зараза… Я вам теперь бутылку должен.

– Перестаньте. Этого добра у любого врача – вагон. Не оскудеют мои запасы.

Я уже хотел вернуться в палату, когда из соседней вышла девушка с малышом на руках. Не знаю, сколько тому было. Может, полтора года, может, два. Я залип на его улыбающейся мордашке. Или ее. Так сходу было не разобрать.

У меня мог бы быть такой же.

Но не случилось.

Какая же лютая херня – это утверждение, что отцовские чувства возникают со временем. В нашего с Улькой ребенка я влюбился мгновенно. Точнее, в одну только мысль о нем, ведь никакой уверенности в том, что она забеременела, у нас до последнего не было.

Так вот, возвращаясь к теме сомнений… Я же понимал, что нужен Уле. Осознавал, что это сложное время ей будет гораздо легче пережить рядом со мной. Но я не мог оставить Римму. По факту это был выбор без выбора. Мое сердце рвалось на части, а вина поджирала ошметки, не оставляя шансов когда-нибудь залатать раны. Или хотя бы себя простить.

Никогда… Никогда в жизни я не чувствовал себя настолько беспомощным. Ситуация требовала от меня принятия и смирения, которых я не мог в себе отыскать. Потому что я… Ладно. Хрен с ним. Пожил хорошо, хватит. Но Уля… Ей-то эта боль зачем? Зачем ей переживания? Нервы, слезы. За что? Согласен, это самый глупый вопрос из возможных. Но, тем не менее, его себе задает каждый человек, оказавшийся в патовой ситуации. Я не исключение. Да и Уля наверняка не раз им задавалась. Искала какую-то причину в себе. И чем черт не шутит, возможно, даже, глупая, находила! У меня мозг взрывался от того, что я не мог ее разуверить – настолько это было неправильно. Не находил времени даже просто поговорить. Узнать, как она.

Если бы еще месяц назад мне кто-то сказал, что наступит день, когда я буду разрываться между двумя женщинами, я бы рассмеялся ему в лицо.

Допив кофе, прилег в палате Риммы на диванчик. Зачем-то открыл Улькину страничку и вдруг увидел ее онлайн.

«Почему не спишь?»

Девочка не ответила. Обиделась. Ну, это понятно. На ее месте даже святая бы сдулась.

Проворочавшись, я все же забылся тревожным сном. Проснулся от какой-то непонятной суеты. Римме опять стало плохо.

– Она уходит.

Вот так уверенно. Так просто… Она уходит.

Давя дурацкое желание заорать – она уже ушла, давно ушла, вы что, не поняли, я подошел к кровати. Опустился на колени. Взял прохладную руку Риммы в свою, уткнулся в нее лбом и заплакал так горько, как не плакал, кажется, никогда. Слезы лились из глаз, сопли стекали по усам на бороду. Плечи тряслись так, что кровать подпрыгивала. А из глубин души рвались совершенно нечеловеческие звуки. И никак это было не обуздать. Никак не пережить по-другому. Тут либо захлебнуться чувствами, либо выпустить их. И кажется, мне даже позволили прорыдаться без свидетелей, проявив удивительную тактичность.

– Эльбрус Таймуразович, все. Нам нужно зафиксировать смерть…

Это был полнейший сюрреализм. Выбирать цветы на похороны одной женщине и букеты, чтобы хоть так поддержать другую. Организовывать поминки по жене и завтраки-ужины для той, которая совершенно неожиданно стала моей любовницей, заплатив за эту ошибку самым дорогим. Держать под контролем прессу, отбиваться от нападок и попыток сместить меня с должности, пользуясь моментом, когда мне было совершенно не до работы.

Я был полностью опустошен, когда все наконец-то закончилось. Я так долго во все впрягался и рвал вперед, что тупо не понимал, что мне делать дальше.

– Сыночек, может, ты бы отпуск взял?

– Зачем? – обернулся к матери.

– Отдохнул бы. Домой приехал. Мы бы тебя с сестрами отогрели…

– Нет, мам. Дел полно. И так столько пропустил. Может быть, теперь летом.

– Загонишь себя. Смотреть на тебя больно. Один нос остался…

– Ты преувеличиваешь, – криво улыбнувшись, поцеловал маму в лоб. Она тяжело вздохнула.

– Неужто правду говорят, сынок?

– О чем?

– О тебе и твоей секретарше.

– Мама! – вмешалась одна из сестер. – Мы же договорились в это не лезть.

– А как не лезть, когда имя моего сына и любимой невестки на каждом углу полощут из-за какой-то девки?!

– Это все неправда. Уля – порядочная девочка. Если кто и пострадал в этой ситуации ни за что ни про что, то только она.

– Ну-ка посмотри на меня. – Мама обхватила мои бородатые щеки сухонькими ладошками: – Что же ты с такой горячностью ее защищаешь, если сказанное – неправда?

– Потому и защищаю!

– Ох, мальчик мой. Никогда ты не умел врать.

– В офис я еду исключительно потому, что за время моего отсутствия скопилось много работы. Уля вообще сейчас на больничном, не придумывайте. Лиан… – с отчаянием обернулся к старшей сестре. – Хоть ты ей скажи.

– Мам, они взрослые, сами разберутся. Давай лучше собирать чемоданы. И сообразим, чего Эльбрусу наготовить впрок. В морозилке у него мышь повесилась.

– Отличный план, женщина, – я с благодарностью приобнял сестру.

– Люблю тебя, братик. Горжусь тобой очень… Пусть что хотят эти гады пишут. Мы-то знаем, что ты у нас никогда бы так не поступил. Я тебя всем в пример ставлю!

У меня в ушах эти слова гремели всю дорогу до офиса. Как насмешка, ей богу. А ведь я сам еще совсем недавно считал себя абсолютно непогрешимым. Наказание не заставило себя ждать. Это ведь тоже своего рода тщеславие.

За время, что меня не было, в офисе ничего не изменилось. Все было на своих местах, и даже аромат кофе, которым меня встречала Уля каждое утро, витал в воздухе, как обычно.

Толкнул дверь в приемную. И обалдел.

– Уля?! Ты почему здесь?

– Работаю, – откашлялась девочка, не меньше меня, по-видимому, впечатленная встречей. – А вы?

– Дома тошно без Риммы, – отмахнулся. – Да и работы полно.

– Это точно. Всю неделю разгребаю.

– А как же больничный? Ты почему нормально не пролечилась?!

– Да мне и не назначали какого-то особенного лечения, а дома… Дома не одному тебе тошно, тут хоть думать некогда о… – Шумно вздохнув, Ульяна отвернулась.

– Прости.

– Ну хватит! Уже ведь решили, что никто не виноват в случившемся. Было и было.

Дулась? Или правда так думала? Ох, вряд ли.

– Я очень жалею, что не смог вырваться.

Уля кивнула, так и не обернувшись. Вздохнула пару раз…

– Спасибо за цветы и еду. Но я правда в порядке. Может быть, поработаем?

– Конечно. Перешли мне все зависшие документы. Как в соцсетях?

– Понятия не имею. Я в них не заходила.

Так, может, поэтому она и не ответила на мое сообщение? Впрочем, какая разница, что ею двигало?

– Уль, я рядом. Если тебе хоть что-то понадобится, ты только скажи. Я так перед тобой виноват, что… – не нашел слов, чтобы продолжить.

– Давайте просто забудем.

Вот как? Она правда этого хотела? А я? Я разве был готов броситься в омут с головой в новые отношения, едва похоронив жену? Вряд ли. Скорее, я просто оказался не в силах смириться с болью и пытался заместить одно другим. Но это было совершенно невозможно, учитывая, что надо мной довлела вина.

– Как скажешь.

– Сварить вам кофе?

– Нет, я за эти дни столько кофе выпил, что мне нескоро его захочется.

– Тогда чай. Хотите с мелиссой? Говорят, успокаивает.

– Давай.

И закрутилась. И понеслась… Жизнь.

В феврале по Римме справили сорок дней. И провели юниорский турнир. Все прошло гладко. Во многом благодаря Уле. Какую работу проворачивала эта девочка – словами не описать. Мне даже не приходилось озвучивать ей своих просьб – Уля схватывала их на лету. Я ничуть не соврал бы, если бы сказал, что на ней держалась если не вся наша работа, то огромная ее часть. Она могла подменить кого угодно на любом этапе, притом оставаясь совершенно незаменимой самой.

– Уля, найди мне, пожалуйста, сметы… О, ты куда это? – замер в дверях, разглядывая прихорошившуюся девочку.

– Домой. Мой рабочий день закончился пару часов назад.

– Не помню, чтобы это становилось преградой для твоего энтузиазма, – усмехнулся я, сложив руки на груди.

– Ну-у-у. Сегодня у меня появились кое-какие планы.

– Какие же?

– Личные.

– Личные? – чуть сощурился.

– Именно так.

– У тебя появился мужчина?

Улька покраснела до корней волос. Так что ответ был очевиден, хотя она упрямо молчала, комкая в руках небольшой клатч.

– Я пойду.

– Ну, пойди…

Девочка вскинула на меня удивленный взгляд.

– Вы же сами… – начала и замолкла.

– Что сам?

– Ничего! Ничего, в том-то и дело.

– Я жену похоронил два месяца назад.

– Да, конечно, – пролепетала Ульяна. – Извините. Я не то имела в виду. Тогда до понедельника.

– Хорошего вечера, Уля, – кивнул я, захлопывая за собой дверь кабинета. Огляделся. Поймал в отражении зеркала свой бешеный взгляд. Хорош! Ничего не скажешь… Ну, и какого хрена, Эльбрус Таймуразович, а? Ты сам сделал выбор, так? Погряз в своем горе, а девочка что? У девочки лучшие годы. Несправедливо, не находишь, ей что-то предъявлять? И уж тем более втягивать ее в отношения, когда не отболел по другой. И неясно совсем, отболеешь ли. Потому что рядом с Риммой прошла большая часть жизни. Потому что и теперь, что ни сделаешь, оглядываешься на то, что бы она сказала. А закрыв глаза, вспоминаешь – свадьбу, медовый месяц, победы, что с ней разделил. Свои самые больше победы в жизни…

Упал в кресло. Открыл папку с документами. Не нашел нужного и снова вскочил. Вот куда она в этой юбке короткой поехала? А если ее обидят? И вообще на улице март! Какие, на хрен, капронки?! С ума она, что ли, сошла? После выкидыша, и капронки.

Схватил телефон и набрал Улькин номер. Но где там. Эта зараза включила автоответчик, лишая меня возможности все исправить.