Когда плачут цикады

Глава 15

Прошлое — полтора года назад

Рэм

— Итак, лощина — это лучшее место, чтобы искать их, — говорю я, останавливая грузовик рядом с силосной ямой.

— Лощина?

— Ну да, — я указываю глазами прямо перед собой.

— Что такое лощина?

— Ты в ней, милочка.

— О, — она оглядывается, словно изучая местность. — Ну, я не думаю, что у нас в Западной Омахе есть что-нибудь под названием лощина.

Я смотрю на нее с чертовски удивленным — я уверен в этом — выражением лица.

— Девочка, можно подумать, что ты выросла в Нью-Йорке. Я знаю, что в окрестностях Омахи есть кукурузные поля. Конечно, у вас должно быть то, что вы называете лощиной.

Она сквозь зубы втягивает воздух и качает головой.

— Я так не думаю.

— Правда?

— Я имею в виду, да, у нас много кукурузных полей, — говорит она, — но ты же не становишься экспертом по женской части только потому, что тебя окружает много девушек, не так ли?

— Ну… — я склоняю голову набок. Она просто шутит. — Все верно, все правильно. Ты уела меня, — уступаю я.

— А если серьезно, — продолжает она, — люди могут подумать, что Омаха — маленькое захолустье, и кроме кукурузы, мы ничего не знаем. Но, если честно, я даже никогда не была на кукурузном поле. И совершенно уверена, что не знаю, что такое лощина.

Я просто смотрю на нее и улыбаюсь.

— Ну ладно, городская девушка, вытаскивай свою красивую задницу из машины, потому что я собираюсь преподать тебе урок о жизни в провинции.

Она хихикает и соскальзывает с сиденья. Я тоже выхожу и встречаю ее возле капота грузовика.

— Итак, — говорю я, указывая прямо перед собой, — это и есть лощина. Мой дед обычно пас тут свиней. А сейчас здесь почти ничего не осталось, кроме нескольких старых построек и множества деревьев — идеальное место для грибников.

— Но что это означает? Лощина? — она снова произносит это слово так, словно оно иностранное. На самом деле, я никогда не думал, что слово «лощина» может звучать так сексуально. И тут же попытался затолкать эту мысль на задворки своего сознания, когда заметил, как она смотрит на меня.

— О, — начинаю я, — знаешь, что? — я частично прикрываю рот ладонью. — Думаю, это что-то вроде долины, — я оглядываюсь вокруг. — Но знаешь, что? Мы на самом деле не в долине, так ведь?

Она оглядывается вокруг и просто улыбается.

— Не думаю.

Я всерьез озадачен.

— Мой дед всегда называл это место лощиной. Отец тоже. И за все это время я ни разу не поинтересовался, почему.

Ее тихий смех отвлекает меня на секунду.

— Как ты собирался объяснить мне все это, если даже сам не знаешь.

— О, милочка, — говорю я, даря ей самонадеянную улыбку. — В этом вся прелесть жизни здесь. Довольно быстро ты поймешь, что названия некоторых вещей — просто слова, передающиеся из поколения в поколение. Здесь не так много любопытствующих людей. Теперь, как любой ребенок, ты можешь спросить: почему? Но немногие люди смогут тебе ответить. И мне неизвестно: это потому, что они не знают ответа, не хотят отвечать или просто забыли?

Улыбка расплылась на ее красивом лице.

— Не знаю, должна ли я смеяться над этим или плакать.

— Как я уже говорил, мы простые люди, мисс Уэскотт.

Ее голос затихает. Я слышу, как он повисает в воздухе, и пытаюсь уловить каждый его нюанс.

— Ладно, — говорю я, когда звук ее голоса полностью растворяется, — мы ищем только те, что похожи на маленькие елочки.

— Елочки, — повторяет она. — Понятно.

Мы разгребаем ногами сырую листву, скрывавшую землю на протяжении всей зимы. Солнце уже поднялось и проглядывает сквозь ветви деревьев. В воздухе пахнет весной.

— А вот это дуб, — я останавливаюсь и касаюсь рукой высокого толстого ствола. — Если ты видишь один из них, то нужно хорошенько посмотреть вокруг. Дуб любит солнце. Так же, как и сморчки.

— Дуб. Солнце. Грибы. Понятно, — она разгребает листву за деревом, а я просто смотрю на нее. Видно, что она возбуждена и взволнована. Такой взгляд у нее всегда, когда она волнуется. Словно прикладывает все усилия, чтобы сдержать улыбку, но все равно улыбается. И глаза так искрятся, будто она все видит впервые.

— Рэм!

Я вырван ее возгласом из своих мыслей. Обхожу дерево, направляясь к ней.

— Нашла?

— Нет, но нашла потрясающий камень.

— Камень?

— Смотри, — она протягивает его мне. — Точь-в-точь сердце.

Она переворачивает его в руке. Глаза светятся счастьем.

— Ты уверена, что не высекла его сама прямо сейчас? — спрашиваю я, рассматривая камень.

— Ну, полагаю, я тебе еще не рассказывала о своих отличных навыках в обработке камней, — смеется она и ловит мой взгляд.

А потом мы затихаем, и все, что мне хочется сделать — это поцеловать ее. Я придвигаюсь ближе, но прежде, чем успеваю коснуться ее губ, замечаю, что она на чем-то остановила взгляд.

— Постой, это он?

Я смотрю туда, куда она показывает.

— Что ж, проверим. Думаю, мисс Уэскотт, вы только что нашли свой первый гриб.

Она широко улыбается, но потом я замечаю, как эта улыбка медленно исчезает.

— А что мне делать теперь?

Я пытаюсь подавить поднимающийся изнутри смех.

— Теперь сорви его.

Она смотрит на гриб, потом на меня, потом снова на гриб. Можно подумать, я сказал поднять с земли ядовитую змею или что-то в этом роде. В итоге, она придвигается ближе к грибу, низко наклоняется к земле и заставляет себя медленно протянуть руку к сморчку.

— Это ужасно, что я боюсь к нему притронуться? Он выглядит… сопливым… и странным.

Я ничего не могу с собой поделать и начинаю смеяться.

— Сопливый и странный! Но на вкус он очень хорош. И он не укусит тебя, — я отворачиваюсь. — Хотя, как-то раз один ужалил меня.

Она отдергивает руку быстрее, чем кошка выпрыгивает из ушата с холодной водой.

— Я просто пошутил, — говорю я.

— Рэм! — она шлепает меня по штанине, выбивая из нее облачко пыли.

— Прости, я больше не буду, — обещаю я.

Она шутливо закатывает глаза, а потом одним быстрым движением выдергивает гриб из земли. И когда она подносит его ко мне, я не могу оторваться от ее взгляда. Она выглядит такой гордой… и такой счастливой. И снова в моем сознании проносится: я люблю эту девушку, я люблю эту девушку, я люблю эту девушку. Наклоняюсь к ней и целую эти счастливые губы, а когда наш поцелуй разрывается, прижимаю ее к груди и легко целую в макушку.

— Ладно, — говорю я, вдыхая сладкий запах ее волос, — давай найдем их побольше, и тогда сможем приготовить самые вкусные сэндвичи из всех, что ты когда-либо пробовала.

— Ты не будешь против, если мы приготовим их у моих родителей?

— Твоих родителей?

— Да, это недалеко отсюда. Плюс, я почти уверен, что у меня нет яиц… и муки… и сковородки.

Она смеется, и я вместе с ней. Я мог бы купить все это заранее, но мне очень хочется, чтобы Эшли встретилась с моими родителями. Думаю, это больше похоже на я-просто-хочу-показать-ее-всему-миру.

— Но я не одета для встречи с родителями.

Я оглядываю ее внешний вид: синие джинсы, розовые теннисные туфли.

— Лошадиное дерьмо! — восклицаю я. — Ты выглядишь прекрасно!

Ее глаза мгновенно устремляются к моим. На лице такое огромное удивление, словно при ней никто никогда не произносил «лошадиное дерьмо» или не называл ее прекрасной — знаю, что последнее предположение — неправда.

— Тогда ладно, — соглашается она, с улыбкой вздыхая.

— Ты боишься?

Она сжимает губы и закрывает глаза.

— Возможно, немного.

— Моих родителей?

— Я не знаю. Да?

— Не бойся. Ты им понравишься. Если тебе от этого станет легче, моя мама — учитель. И она питает слабость к детям, которые пытаются есть камни на детской площадке и за ее пределами.

— Я похожа на ребенка, который ест камни?

— Не совсем, — отвечаю я с совершенно каменным лицом.

Она немного надулась.

— Я шучу, детка.

— Детка?

Мой взгляд мечется между ее лицом и дорогой. Было рискованно назвать ее деткой. Это может ей не понравиться. Секунды тянутся. Она реально заставила меня вспотеть. И только когда я уже собираюсь вернуть свои слова обратно, ее вопрошающий взгляд сменяется улыбкой, а я облегченно выдыхаю. Она устраивается на пассажирском сиденье, поглядывая на меня. Что-то есть в ее взгляде, и это сводит меня с ума. Черт, эта девушка действительно завладела мной! Я бы прямо сейчас остановил машину, если бы не день за окном… и для остановки есть места получше, чем обочина…

Дерьмо! К черту все!

Я останавливаю грузовик прямо посреди дороги. И вот так запросто ее милый взгляд превращается в манящий. Словно мы оба думаем об одном и том же. А потом, не раздумывая и не говоря ни слова, я скольжу ближе к ней. Она встречает меня на полпути, и в это мгновение наши губы соприкасаются. И прежде, чем я это осознаю, одна моя рука подхватывает ее под спину, а другая запутывается в ее волосах. Мое внимание привлекает тот факт, что одной рукой она сжимает мою рубашку, а другой притягивает за шею ближе к себе. Мои губы усиливают давление. Она жадно обхватывает их своим ртом. Поцелуй становится более глубоким. Я привык к медленным и нежным поцелуям с этой девушкой. Но сейчас это — огонь, страсть, жар, и я влюблен в каждую секунду происходящего, пока нечто не останавливает нас. Это производит эффект, подобный тому, как если бы чертов шар бульдозера рассек кабину и влетел внутрь. Громкий монотонный сигнал заставляет нас вздрогнуть. Наши взгляды быстро перемещаются в сторону звука, чтобы увидеть дурацкий пикап, стоящий прямо за нашей машиной.

— Проклятье, — выдыхаю я.

Я нежно прижимаюсь к ее лбу своим и, не знаю, почему, но на моем лице появляется улыбка. Она опускает глаза и начинает смеяться.

Еще один гудок.

— Чтоб его черти взяли! — снова ругаюсь я, качая головой. Если бы дорога была достаточно широкой, я просто махнул бы ему, чтобы объезжал. — Мы можем продолжить это позже? — спрашиваю я, все еще пропуская пряди ее волос сквозь пальцы. Ее глаза встречаются с моими, и сначала она просто улыбается, а затем кивает. — Хорошо, — говорю я, словно пытаюсь этим словом приободрить себя, убедить себя, что на самом деле смогу отпустить эту девушку и вернуть свою задницу за руль, хотя готов дать себе пинка даже за одну подобную мысль. — Хорошо, — снова повторяю я перед тем, как вернуться на водительское сиденье и оставить ее в покое. Просто, чтобы успокоить парня позади нас. Но меня он не слишком волнует. На самом деле, думаю, что до сих пор молча проклинал бы его имя — кем бы о ни был — если бы не она. Я смотрю на Эшли. Она проводит пальцами по волосам и сжимает губы. Поймав мой взгляд, улыбается.

Черт, я люблю ее… и ее нежные губы… и ее гладкую кожу… и ее длинные спутанные волосы.

— Ну вот, мы и на месте, — говорю я, съезжая с окружной трассы на дорогу, ведущую к дому моих родителей.

— Уже?

— Эй, — говорю я, привлекая к себе ее внимание, — ты им понравишься.

Она глубоко вдыхает и слегка улыбается, пока мы едем по дороге. Примерно минуту спустя мы выбираемся из машины и входим внутрь. Зайдя в дом, я зову маму и папу, но никто не откликается.

— Ну, они точно здесь, — говорю я, — просто не знаю, где конкретно. Они появятся. А для начала, давай займемся грибами.

Мы порезали и помыли грибы, обваляли их в муке и несколько минут обжаривали на сковороде.

— Ну вот, — говорю я, кладя жареные кусочки грибов между двумя кусками белого хлеба. — Твой первый сэндвич с жареными сморчками.

— Постой, ты ничего сюда не добавишь?

Я покачал головой.

— Неа. Без всего вкуснее.

Она улыбается и кивает.

— Без всего вкуснее, — повторяет она и берет сэндвич. Смотрит на меня, потом на сэндвич, а затем откусывает. Не знаю, почему, но я внезапно начинаю нервничать. У меня нет ни одного объяснения тому, почему мне так сильно хочется, чтобы ей понравился этот дурацкий бутерброд. Она недолго жует, а затем закрывает глаза и сглатывает. Когда же она снова открывает глаза и смотрит на меня, я просто не могу этого больше вынести.

— Ну, скажи же мне, женщина! Разве это не самый лучший сэндвич из всех, что ты пробовала?

Она смеется, а затем, наконец, кивает.

— Ты хочешь знать правду?

— Да, правду, — требую я, едва сдерживаясь.

— Это лучший сэндвич из всех, что я пробовала.

— Рэмингтон! — я слышу, как мама зовет меня со ступенек подвала.

Эшли смотрит на меня. У нее нос в муке. Я целую ее туда, где муки больше, а затем стряхиваю остальное подушечкой большого пальца.

— О, привет, — мама останавливается на верхней ступеньке, увидев нас вдвоем.

— Привет, — говорит Эшли, тут же протягивая руку.

Секунду мама смотрит.

— О, сладкая, здесь у нас принято обниматься.

Она обхватывает Эшли руками.

— А ты, должно быть, та самая Эшли, — говорит она, отстраняясь.

Эшли смотрит на меня. На ее лице играет легкая улыбка, словно она не знает, что ответить, и это не вызывает у нее восторга.

— Ой, да ладно. Я не рассказывал о ней… или?

Мама закатывает глаза. Эшли поддерживает ее, даже не взглянув на меня.

— Ладно, может, я рассказывал о тебе совсем немного, — говорю я, показывая щелочку между сближенными указательным и большим пальцами.

— Синди, куда я положил эту проклятую дрель? — мой отец несется вверх по лестнице, и через каких-то пару секунд он уже в кухне и смотрит на нас, как на двух инопланетян, вторгшихся в его дом. Ну, или что-то в этом роде. — О, — говорит он, — не знал, что у нас гости. Я бы надел парадную кепку.

Я смотрю на него с выражением полнейшего недоумения на лице.

— Папа, что за чертова парадная кепка?

— Да ты знаешь. Это та, «Кардиналс», которую ты мне подарил. Я берегу ее только для гостей, — говорит он, горделиво сидя на корточках.

— Тогда почему я никогда не видел, как ты ее надеваешь?

— Не знаю. Видимо, потому что ты не гость.

— А что насчет Джека и Майка?

— Ха, — говорит он, — ты имеешь в виду тех двоих мальчишек — как это ни странно, я не помню, когда их привезли из роддома — тех, что каждую субботу совершали рейд к моему холодильнику и съедали весь мой сырный соус?

Я просто опускаю голову и смеюсь сам с собой.

— Папа, — говорю я, снова взглянув на него, — это Эшли.

— Здравствуйте, мистер Джуд, — говорит Эшли, протягивая руку.

Мой папа берет и пожимает ее.

— Просто Кен. Мистер Джуд — это только для Джека и Майка, — он подмигивает Эшли, и она слегка улыбается.

— Вы, ребята, что-то готовили? — спрашивает мама.

— Мы просто пожарили немного сморчков, — говорю я.

— Ну, если получится, оставьте мне немного, — вставляет папа. — Я должен найти эту чертову дрель.

И с этими словами он выходит.

— Ну, было приятно познакомиться, Эшли, — говорит мама. — Я хотела бы остаться и поговорить подольше, но у меня подключен поливочный шланг, и, к тому же, надо принести мужу дрель, — она прикрывает рукой рот и продолжает шепотом: — Я прячу ее, потому что он всегда ее теряет. Таким образом, я всегда знаю, где она, когда это нужно.

Эшли дарит маме широкую улыбку.

— Нет, все нормально, — говорит она вежливо. — Было приятно познакомиться.

— Мы скоро обязательно поболтаем, — уверяет ее мама, даря еще одно объятие. Затем, пройдя пару шагов, кричит отцу: — Я нашла ее, дорогой.

И, мгновение спустя, уходит. Поэтому мы с Эшли снова оказываемся в кухне вдвоем. И я не в силах сопротивляться желанию прижать ее к себе.

— Видишь, я же говорил, что ты им понравишься.

Она шмыгает носом:

— Ты думаешь?

Тогда я притягиваю ее в свои объятия, прижимая ее голову к своей груди. Мне это приятно.

— Я хочу познакомиться с твоей семьей, — шепчу я ей на ухо.

Она отстраняется от меня.

— Ты хочешь познакомиться с моей семьей?

— Да, — говорю я. — И я хочу увидеть, где ты выросла.

— Правда?

— Да, — уверяю я ее.

Она словно обдумывает это несколько секунд, а потом, улыбнувшись, кивает.

— Ладно, — шепчет она.

— Да? — спрашиваю я.

— Да, — подтверждает она с широкой улыбкой на прекрасном лице.