Прошлое
Рэм
— Рэм.
Она поднимается на три ступеньки по лестнице крыльца и подтаскивает шезлонг, ставя его напротив меня.
После кладбища я пришел сюда и с тех пор не двигался. Сижу в этом кресле уже несколько часов, глядя вдаль, на синий горизонт, и думаю — назад, вперед, назад, вперед.
— Рэм, ты должен поговорить со мной. Должен объяснить мне, что происходит.
Ее глаза красные. Похоже, она проплакала весь день.
Я ничего не говорю.
— Рэм, — говорит она, на этот раз более строго.
— Что ты хочешь знать? — мои слова рассекают воздух. Они злые. Мне грустно, что они злые, но я не могу сейчас чувствовать себя иначе. Я просто не понимаю, как случилось, что я ничего не знал. Я просто не понимаю, как она могла прийти сюда, понимая, что все знала, но ничего не говорила.
Она делает вдох и медленный выдох, пока ее глаза разглядывают что-то в районе моей груди.
— Это была его куртка, не так ли?
Я бросаю взгляд на свою старую кожаную куртку, прикрываю глаза и медленно киваю.
— Да.
Она сжимает губы, словно пытается сдержать эмоции.
— Как твоя фамилия? — спрашивает она.
Я сглатываю. Действительно не хочу говорить об этом.
— Его отец и моя мать были влюблены в старшей школе. Потом они поженились, и родился Оуэн. Но вскоре после рождения Оуэна его отец умер. Потом, пару лет спустя, моя мать вышла замуж за моего отца, и родился я. Мой отец воспитал Оуэна как собственного ребенка, но на самом деле он мой сводный брат.
Я вижу, что ее рот приоткрывается, и она подносит ладонь к губам.
— Как? Как умер его отец? Он никогда не говорил мне.
— Сердечный приступ, — коротко отвечаю я.
Я бросаю на нее взгляд только для того, чтобы снова увидеть слезы, наполняющие ее глаза. Я отворачиваюсь и сосредотачиваю свое внимание на птичьей кормушке во дворе. В горле появляется болезненный ком. Я часто сглатываю в надежде избавиться от него. Никогда ни перед кем не плакал. И сейчас не буду.
Тишина. Она молчит. Я молчу.
— Зачем ты приехала сюда, Эшли? — даже обращаясь к ней, я избегаю на нее смотреть. Но поскольку сейчас она ничего не говорит, я понимаю, что мои глаза возвращаются к ней.
Она смотрит на меня грустным озадаченным взглядом.
— Рэм, нам нужно поговорить об этом. Мы должны все выяснить. Я совсем запуталась. Не знаю, как мне чувствовать себя.
— Нет, — говорю я, — зачем ты приехала в Аву? Ты знала, что он был отсюда родом?
Сейчас я смотрю на нее. Она прикусывает губу и отводит взгляд куда-то вдаль.
— Он говорил об этом, — ее слова звучат, как признание. — Это место мне представлялось таким волшебным, таким мирным. И, не знаю, может, я просто хотела узнать о человеке, которого в действительности так и не узнала. Мы были вместе всего несколько месяцев. Он был таким тихим, таким загадочным, таким …
— Я знаю. Он был моим братом, — мои слова звучат слишком холодно. Я слышу, как они срываются с моих губ, и тут же жалею об этом. Но слышать ее разговор о моем брате … Она знала его. Она любила его.
— Рэм, ты думаешь, мне легко?
Я ничего не отвечаю, по-прежнему не глядя на нее. А потом чувствую прикосновение ее руки к моей, и, словно рефлекторно, я отдергиваю руку и поднимаю на нее взгляд. Слезы — одна за другой — катятся сейчас по ее щекам. Глаза красные. Она трясет головой. — Не надо, — просит она. — Не уходи, как сделал он. Не отталкивай меня.
— Нет, — я встаю и подхожу к ступенькам, ведущим на задний двор. — Ты не можешь сравнивать нас. Он мог бы любить тебя, но … — я останавливаюсь и тру рукой шею. — Я — нет.
И если по выражению лица человека можно определить, что его сердце разбилось, то, думаю, я только что видел, как сердце Эшли Уэскотт раскололось надвое.
— Что? — слово прозвучало тихо и с надрывом.
— Я никогда не любил тебя.
А потом я отворачиваюсь.
И это все.
Как только я уйду, мой мир разрушится.