Когда плачут цикады

Глава 37

Пять месяцев спустя

Рэм

— Расскажи что-нибудь о моем брате.

Сейчас середина мая. Голова Эшли покоится на моих коленях. Солнце опускается к линии горизонта, оставляя после себя поток ярких красок. И кажется, будто мир медленно погружается в сон.

— Ты помнишь легенду о том, почему плачут цикады? — спрашивает она.

— Да.

— Он рассказал мне ее однажды. Мы тогда учились в колледже.

Я улыбаюсь и позволяю себе на минуту погрузиться в ее слова.

— Я помню, как сказал тебе, что забыл, от кого слышал эту легенду, — каюсь я. — Но я помнил.

И помню.

Она смотрит мне в глаза.

— Он рассказывал ее, когда мне было семь, — продолжаю я и смахиваю волосы с ее лица. — Мама говорила, что это была любимая легенда его отца. И, думаю, поэтому стала его любимой, — я перестаю улыбаться. — А потом и моей, потому что нравилась ему.

На мгновение мы оба замолкаем, и я глажу кончиками пальцев нежную кожу ее живота — ту часть, которая не прикрыта футболкой.

— Он говорил, цикады желают того, что есть у нас, — говорит она, словно цитирует его слова. — Они хотят чувствовать радость в душах, боль в сердцах, слова на губах — даже если эти слова исчезнут, в конце концов, навсегда.

Ее взгляд перемещается на подсвеченное вечерними красками небо, и я следую за ним.

— Они хотят быть смертными, потому что видят в этом больше жизни. Видишь ли, в бессмертии мгновения перестают быть ценными. Но каждый миг имеет значение — счастливый и тягостный. Каждый. Последний. Единственный. Только через них мы понимаем, что все это сто́ит.

Я проглатываю смех.

— Черт, он всегда был более красноречив, чем я.

Вижу, что она тоже старается не смеяться, и глажу ее красивые длинные волосы.

— Могу я сказать тебе то, что ты и так, наверняка, уже знаешь? — спрашиваю я.

— Валяй, — говорит она, глядя на меня.

— Я никогда не был хорош в том, чтобы говорить с тобой о своих чувствах.

Она приподнимает брови, словно соглашаясь с моим утверждением.

— Но можно я скажу тебе что-то, чего ты, скорее всего, не знаешь? — спрашиваю я.

— Хорошо, — шепчет она.

— Я люблю тебя всем сердцем. Даже когда сказал, что нет — даже когда произносил эти слова — я любил тебя.

Она делает глубокий вдох, а затем медленно выдыхает. Я наблюдаю за тем, как приподнимается и медленно опадает ее грудь.

— Эшли Уэскотт, не было дня, чтобы мое сердце не возвращалось бы к тебе.

Она улыбается, а я продолжаю:

— Не было дня, чтобы я не чувствовал запах твоих духов в воздухе. Не было дня, чтобы, увидев маленький белый «Шевроле», я не думал бы о тебе и не хотел бы догнать. Но, думаю, я просто боялся. Мне было страшно от мысли, что я предаю Оуэна. Я боялся, что ты все еще любишь его. Боялся, что ты никогда не полюбишь меня так, как любила его.

Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями.

— Но дни тянулись, и все это действительно перестало иметь значение. Потому что в окружении всех страхов, преследовавших меня, я забыл об одном маленьком факте — я люблю тебя.

Я улыбаюсь, глядя на нее сверху вниз.

— Я. Люблю. Тебя. И пусть я опоздал стать твоим первым, — продолжаю я, — но прямо сейчас я готов стать твоим последним.

Кончиками пальцев я нежно провожу по ее руке от плеча до запястья.

— Я считаю, ты должна знать об этом.

Она дарит мне понимающий взгляд, находит мою руку и крепко прижимает ее к своему сердцу.

— Я знаю это, — говорит она и прижимается щекой к моим джинсам. — Кажется, какая-то часть меня всегда знала об этом.

Я смеюсь.

— Тогда зачем мы потратили столько времени?

Она смотрит на меня и улыбается.

— Потому что мы всего лишь простые смертные, любимый.

Я заправляю еще одну прядь волос ей за ухо. А потом наступает тишина, которую нарушает только плач цикад в окружающих нас деревьях.

— Рэм? — ее голос тихий.

— Да?

— Думаю, я знаю кое-что еще о твоем брате.

Ее слова звучат почти как исповедь.

— Что? — спрашиваю я.

— Я думаю, он был влюблен в Кристен Сойер.

Я тут же перевожу взгляд на Эшли.

— Что? Откуда ты знаешь?

Она слегка пожимает плечами.

— Женская интуиция.

Я смотрю на ее розовые губы с чуть приподнятыми уголками.

— Когда я приехала сюда, — продолжает она, — то сложила все части вместе. Он упоминал ее однажды. И, помимо того, что он вообще ее упомянул, у него еще был такой взгляд, когда он произносил ее имя.

Я смотрю вдаль, прокручивая в голове ее слова. Понимаю, мы все немного подозревали это, но не думаю, что когда-то по-настоящему в это верил.

— Это просто еще одна причина того, — говорит она, — почему в глубине души я была уверена, что твой брат и я, никогда не станем чем-то большим, чем просто двумя людьми, которые некоторое время разделяли часть этой жизни.

Я нахожу ее прекрасные глаза и нежно кладу свою ладонь на ее руку.

— Наверное, я чего-то не понимаю. Он ведь мог быть с ней, если бы захотел.

Она качает головой на моих коленях.

— Нет, не мог.

— Что ты имеешь в виду?

— Кристен влюблена в Джека, — говорит она и добавляет: — Всегда была.

— Да, — говорю я в каком-то раздумье, с глубокомысленным видом закидывая голову назад. Я знал, что Джек ей нравится. Даже подозревал, что у Кристен что-то есть к нему, но, думаю, просто не понимал, насколько глубоко это зашло. Я снова опускаю голову. — И Оуэн знал об этом?

Она просто кивает.

— Вау, — говорю я, все еще изучая ее взглядом. — Так плохо, что Джек этого не знает.

Ее голос сразу переходит в мягкий смех.

— Я уверена, рано или поздно они поймут это.

— Да, — тоже смеясь, соглашаюсь я. — Уверен, что поймут.

Я медленно провожу пальцем вдоль ее руки. Просто не могу удержаться от прикосновений к ее мягкой и нежной коже, и уверен, что никогда не смогу.

— Рэм?

— Ммм?

— Грибная охота? — спрашивает она, вдруг посерьезнев. — Ты ведь ходил за грибами не только со своим отцом?

Сейчас я чувствую напряжение в груди.

— Нет, — признаюсь я, качая головой.

— Он был с тобой, не так ли?

Я киваю.

— Да.

— И это стало твоим любимым воспоминанием, потому что там вы втроем, да?

— Да, — подтверждаю я.

— Почему ты не упоминал о нем? — спрашивает она.

Я смотрю на небо — туда, где оно из синего становится розовым, — и обдумываю ее вопрос.

— Не знаю, — шепчу я. — Может быть, по той же причине, по которой он никогда не упоминал обо мне. Я скучал по нему … Я скучаю по нему.

Я смотрю на нее и замечаю взгляд, который говорит, что она понимает меня и, возможно, чувствует себя так же. В конце концов, ее взгляд тоже обращается к горизонту. Я следую за ним и вижу, как большое оранжевое солнце словно погружается в землю. И тут я кое о чем вспоминаю.

— Зачем ты оставляла открытки?

Она отворачивается так, что я больше не могу видеть ее лица. Но я слышу ее улыбку.

— Мы говорили о кругосветном путешествии, когда можно увидеть все самые красивые места. Говорили о том, что сделаем это когда-нибудь. Но пока это когда-нибудь не наступило, мы будем просто смотреть в это большое небо и притворяться, как два больших ребенка, что мы на пляже Фиджи или на какой-нибудь из Альпийских вершин.

Я позволяю ее словам затихнуть, прежде чем сам открываю рот:

— Мы по-прежнему говорим о моем брате, верно?

Она смеется.

— Он бывал романтичным … временами.

Я откидываюсь назад на спинку скамейки и опускаю руку на изгиб ее талии. На ней одна из моих старых футболок. Эшли буквально тонет в ней, но вряд ли смогла бы выглядеть прекраснее. Мы сидим в состоянии абсолютного покоя, загипнотизированные сонным гулом цикад, льющимся сквозь деревья и заполняющим наш слух.

— Рэм, почему они плачут?

Я смотрю на тени под кронами больших дубов перед нами и улыбаюсь.

— Потому что они хотят иметь то, что есть у нас, — говорю я.

Небольшая пауза. А потом раздается ее голос, звучащий игриво, но, в то же время, с намеком на серьезность.

— Я по-прежнему предпочла бы бессмертие.

Я смеюсь и сжимаю ее плечо, после чего она переворачивается и смотрит на меня. В ее глазах я почти вижу океан вокруг Фиджи с той самой открытки.

— Они хотят то, что есть у нас, — говорю я, пытаясь убедить ее в том, что ей и так известно. — Поэтому они плачут, — шепчу я.

Она поднимает руку и начинает вырисовывать кончиком пальца маленькие круги на моем предплечье. Она делает это так сладко и успокаивающе, что мне хочется удержать этот момент навсегда. Но потом ее пальцы неожиданно останавливаются.

— Рэм? — ее глаза смотрят прямо на меня. — Ты прав, — тихо говорит она, — на их месте я бы тоже завидовала нам.

Я улыбаюсь и притягиваю ее ближе к себе. Она смеется и морщит нос.

— Знаешь, детка, — говорю я, — уверен, что эта наша любовь досталась нам нелегко, — я целую ее сладкие мягкие губы. — И совсем не безболезненно, — шепчу я ей в ухо.

Она глубже зарывается в мои колени, а потом переворачивается и смотрит в закатное небо.

— Но оно того сто́ит, — говорит она в вечерний ветер. Я слышу улыбку в ее голосе. — Очень сто́ит, — шепчет она.