Коварная одержимость

34

— Ну что, малышка, не думаешь, что ты мне кое-что должна объяснить? — Высокомерно спрашивает Лука, облокотившись на край столика в ванной, скрестив руки на груди. Кровь капает ему на грудь. Поездка до его квартиры прошла в молчании. В моей голове мелькали сотни планов, как бы посеять раздор между братьями Армани, заставить прилететь Ивана, а Луку вернуть в Италию.

— Тебе нужно наложить швы, — говорю я, доставая из аптечки что-то, похожее на медицинский набор, который Лоренцо нашел для меня. Несмотря на предложение Лоренцо помочь, Лука отправил его домой.

— Обойдусь, бывало и хуже, — пожимает он плечами так, будто пару часов назад я не видела его в ринге, где он выглядел настоящим королем на арене для бойни.

— Сядь, — указываю ему на край ванны. — Ты слишком высокий, мне не дотянуться.

Он послушно садится. Даже сидя, он едва ниже меня. Смачиваю ткань теплой водой, осматривая глубокий порез, который явно нужно зашить. Но мне начинает казаться, что этот засранец бессмертен и все заживет само собой к утру.

Я прижимаю теплую ткань к месту раны, вытирая кровь. По крайней мере, его разбитая губа перестала кровоточить. Лука хватает меня за запястье, его пронзительные синие глаза впиваются в меня.

— Ответы. Сейчас же, — жестко требует он.

И вот тут начинается самое сложное — правда и ложь. Сколько он уже знает? Что ему рассказал Дмитрий? Частичную правду, наверное.

Я вздыхаю и сосредоточенно вытираю его бровь. Я еще никому не рассказывала всю правду. Это была наша семейная тайна, которая со временем становилась все больше и глубже. Все просто пытались забыть. Кроме меня.

— Когда мне было двенадцать, в наш дом вломились. Мой отец был в очередной командировке, — я пожимаю плечами. — Ты, вероятно, уже знаешь эту историю, так что даже не понимаю, зачем рассказываю.

Его рука мягко касается моего локтя, и я возвращаю взгляд к нему.

— Я хочу услышать ее от тебя, — тихо говорит он.

Я чувствую, как в груди скручивается узел из облегчения и вины. Говорить об этом сложно, но я пытаюсь.

— В ту ночь меня разбудили странные звуки. Я вышла из комнаты, чтобы найти маму. Когда я нашла ее… — Я пытаюсь прочистить горло. — Над ее неподвижным телом на кухне стоял мужчина. Кровь растекалась по полу, и я подумала, что она, наверное, пыталась схватить нож, но он опередил ее.

Я продолжаю бережно протирать края его раны, погруженная в воспоминания. Те самые, которые преследуют меня каждый раз, когда я закрываю глаза перед сном.

— Мы с мамой были очень близки. Я всегда ею восхищалась, и в каком-то смысле она была моей лучшей подругой. Я тогда не до конца осознавала, что видела. Помню, я позвала ее, но она не пошевелилась. Я ждала, что она встанет и скажет, что все будет хорошо. Но этого не произошло. Она так и не встала. Зато я привлекла внимание того мужчины…

— Когда он повернулся, на нем была белая маска, а за ней прятались темные, почти черные глаза, — рассказываю я. Лука молчит, но наверняка уже догадался, что это как-то связано с его людьми в белых масках. У семейства Армани существует давняя традиция — команда из пяти человек, которых называют «Гончие». — Когда он подошел ближе, я даже пошевелиться не могла. Ноги словно приросли к полу. Он казался… довольным. Я стояла, просто смотрела на безжизненное тело мамы.

— Когда он наставил на меня нож, я испытала такой страх, что знала — надо бежать, спасаться. Но мое тело будто отказало, я не могла сдвинуться с места. Словно находилась в ужастике. — Я отодвигаю кожаный ворот рубашки, показывая трехдюймовый шрам. — Вот что осталось от той ночи.

— Не знаю почему, но вместо того чтобы убить меня, он просто рассмеялся и ушел. Не знаю, сколько времени прошло, пока меня нашли — я сидела, обняв маму. Я уже выплакала все слезы и просто ждала, что проснусь и все окажется сном.

Лука неожиданно подтягивает меня к себе, усаживая на колени. В его жесте есть какая-то странная интимность, как будто его присутствие делает мою уязвимость безопасной. Это и есть то, что терапевты называли бы «травмой». Но, несмотря на всю жестокость Луки Армани, он — единственный, кому я смогла рассказать это и не утонуть в этой памяти с головой. Словно он удерживает меня на поверхности, помогая не сбиться с пути. Это то, что все эти годы питало мою жажду мести. Единственное, что придавало смысл моим дням.

— Вскоре после этого мой отец снова женился и стал жить дальше. А я… не могла. Со временем, когда я выросла, о матери, казалось, стерли все воспоминания, словно ее никогда не существовало. Полиция назвала это случайным ограблением, но я не могла поверить, что дело было лишь в этом.

— Годы я провела, пытаясь разобраться в том, что случилось. Занималась учебой, делала все, что хотел отец. Но постепенно поиски правды стали смертельной одержимостью. Сначала я не знала, с чего начать, но с годами начала проникать в дела отца, разузнавать о его партнерах. Я поняла, что перед тем нападением его финансовое положение было далеко не лучшим. После смерти матери на его счет поступила крупная сумма, спасшая его от банкротства. Я не знала, было ли это наследство со стороны мамы, потому что о ее семье я знала мало. Или он сам как-то участвовал… Возможно, это было заказное убийство.

Я смотрю на Луку, осознавая, что уже машинально вытираю кровь у его губ. Его челюсть напряжена, он молчит, просто слушает.

— Лишь когда я встретила Дмитрия, мои подозрения подтвердились: только одна известная семья носила маски. — Его взгляд становится мрачнее. — Я заключила с ним сделку, чтобы разрушить одного из его конкурентов. Мистер Далиан вел темные дела с отцом Дмитрия. Ему нужен был кто-то, кто сможет подступиться к нему, незаметно добыть доказательства для передачи в полицию. Это разрушило его бизнес. Он едва избежал тюрьмы, его репутация была уничтожена, и легальные партнеры отвернулись от него после громкого скандала.

— Я знаю, что отец Дмитрия связан с Братвой, но я готова пойти на все, чтобы найти нужную мне информацию. В конце концов, кто бы вообще подумал, что такая женщина, как я, способна в одиночку погубить столь могущественного человека. И в этом кроется его слабость.

— Мой отец очень строго следит за тем, куда я езжу, — продолжаю, пока Лука молча следит за мной. — Особенно за пределы страны. Я никогда не могла исследовать наследие матери, не знаю никого из ее семьи, если кто-то из них вообще существует. Поэтому пришлось быть хитрой, чтобы уговорить его отпустить меня сюда, в Нью-Йорк. Мне нужно было остаться здесь на два месяца, поэтому я прикинулась, что хочу следить за учебой своего сводного брата. Он увлекается спортом и занимался здесь в летнем лагере. Поэтому я сказала, что присмотрю за ним. Я знала, что мачеха, Сара, подтолкнет отца разрешить мне остаться. Она всегда мечтала, чтобы мы стали хоть чем-то похожим на семью.

С тех пор как умерла мама, отец, мягко говоря, потерял контроль. Он делал то же самое и с новой женой, зато обещал своему сыну все богатства мира. Я почти уверена, что он просто не хотел, чтобы я отходила далеко, из-за того, что случилось с мамой и его собственного участия в этом. Мне только нужно было окончательно подтвердить свои подозрения.

— Когда я все-таки добилась своего, Дмитрий рассказал мне кое-что о семье Армани — с дружеским предупреждением, — усмехаюсь я. — Которое, как я вскоре и сама поняла, в полной мере относится к тебе, главе мафии здесь. Хотя он никогда не говорил об этом открыто, только что ты опасен и мне лучше держаться подальше. — Я вытираю кровь под его подбородком. — Когда ты нашел меня в особняке в ту ночь, я искала хоть что-то — контракт, трофей, белую маску, одного из Гончих — хоть что-то, что помогло бы подтвердить мои подозрения о причастности отца. Подозревать его и обвинить — вещи разные. Мы с отцом договорились, что у меня есть только один год, чтобы доказать свою состоятельность перед перспективой замужества. У меня осталось всего несколько месяцев, чтобы доказать его вину. Ты, возможно, считаешь меня глупой. Но это единственное, за что я держалась с тех пор, как у меня забрали маму. Я была единственной, кому было не все равно. Я должна упечь этого ублюдка за решетку.

Моя рука опускается по его груди, но он останавливает ее на уровне своего сердца.

— Так ты охотишься на человека, убившего твою мать? — Лука спрашивает осторожно.

Конечно, охочусь. Но если я откроюсь Луке, это станет смертельным риском. Я знаю, кто ее убил. Если бы Лука знал, кто моя конечная цель, меня бы уже не было в живых.

— Я хочу ясности. Хочу разоблачить отца как чудовище, которым он и является, — в моем голосе звучит ненависть. — Изо дня в день люди превозносят его успех. Успех, который он построил на костях моей матери, отнявший у меня даже самую малость безопасности и заботы в детстве. Я его ненавижу и не успокоюсь, пока он не сядет за решетку. Я хотя бы этим обязана маме. Чтобы она знала, что ее не забыли. Я хочу уничтожить его.

Мой выдох выходит прерывистым. Словно я снова в кабинете психолога, куда отец отправлял меня, платя баснословные деньги, лишь бы «исправить» свою дочь.

Лука кажется невозмутимым после моего признания.

— Я могу сделать это за тебя, — произносит он. — Могу заставить его стоять перед тобой на коленях и умолять о прощении. Черт, да я с удовольствием сам пущу ему пулю в лоб. Только вот тайные сделки существуют не просто так. Не все можно отследить, Ара.

— Если бы ты мог… Чего бы ты хотел взамен? — Тихо спрашиваю я. — Все, чего я достигла, с помощью лжи и интриг. Я разрушала чужие жизни, чтобы довести дело до конца. И даже если приставить мне пистолет к виску, я не остановлюсь.

— Ты просто сменишь одни кандалы на другие, — с усмешкой говорит он, отодвигая мой парик цвета клубничного блонда. — Кажется, ты все еще что-то от меня скрываешь. Но запомни, Арабелла Бароне, ты от меня не сбежишь. Ты можешь прожить всю жизнь, так и не найдя искомого подтверждения. Я не говорил, что я добрый. Я говорил, что ты моя. Мне не нужно ничего сверх того, что ты уже отдала, Ара. Потому что теперь ты — моя.

Ненавижу его высокомерие. Он так уверен, что я, как послушная собачка, приду по первому его зову. Между нами повисает странное напряжение. Не знаю, игра ли это или пожизненный приговор. Я стараюсь подавить в себе то тревожное чувство, что Лука во мне пробуждает, смесь ненависти, желания и чего-то еще, в чем не хочу признаваться. Не могу признаться, потому что не будет ли это значить, что я готова отдать дьяволу то, чего он жаждет?

Я, может, и не знаю наверняка, что чувствую к этому монстру. Но я точно знаю одно.

— В конце концов, твоя семья убьет меня, как и мою мать, — говорю я.

Его губы поджимаются, но он наклоняется ко мне, как будто его притягивает моя уязвимость. Пугающая реальность проникает в меня. Смерть моей матери могла произойти не от рук Луки, и, возможно, он не был тем незнакомцем, который приставил лезвие к моему горлу. Но он точно будет тем, кто сломает меня.

— А если я пообещаю тебя защитить? — Спрашивает он, так близко, что его нижняя губа касается моей верхней. Я даже не успеваю ответить.

— Тогда я назову тебя лжецом, — шепчу, ощущая, как его язык мягко касается моего. Я чувствую его вкус — кровь и мужскую силу. Дикое, невысказанное обещание и предупреждение.

Я не должна испытывать к нему влечения.

Мое тело не должно жаждать его.

И я не должна чувствовать себя в его руках в безопасности.

Но он — единственное, что снова зажгло во мне огонь с тех пор, как умерла моя мать.

А играть с огнем — опасно.