Ло. Лётная школа

ГЛАВА 10. Большой и бесполезный

— Ты богач? — спросила Роза-Линда.

Мы смотрели, как ее братец заталкивает моего командира в черный, пыльный и мятый внедорожник. Тот оступился сослепу на подножке, упал в проход между сиденьями и не поднялся. Дверь автомобиля лязгнула замком по нервам, затворяясь. Обдав нас вонючим выхлопом, машина скрылась в путанице переулков.

— Не-а, — призналась я. В носу прочно застрял тухлый запах.

— Тысяча крон — приличные деньги.

За молодого мужика без документов столько платят только вдовы и очень старые девы. На рынке можно найти человека постарше, дешевле и покладистее. Конечно без татуированного барса на весь живот и галифе. Ты что из этих? — женщина оглядела меня с ног до головы придирчиво. Что увидеть мечтала?

— Из каких? — я не поняла.

— Ну из этих, — большая женщина смутилась, смешно наморщив нос. Оглянулась по сторонам. Все ее прелестное семейство вытянуло шейки и ждало продолжения. — Ну, когда мужик с мужиком живут. Тьфу, гадость!

— Мама! Что ты говоришь? Это ты сериалов у Еленки насмотрелась. А там всегда показывают жизнь, какой на самом деле не бывает, — рассказала все та же милая крошка лет десяти. — Разве ты не заметила, что у нашего Лео такой же серебряный знак на кителе, как у того несчастного мужчины на плече?

Малышка глядела серьезно. Никто здесь не заметил. Только мы двое.

— Вот все ты знаешь, золотко мое! Я внимания не обратила, — призналась матушка Роза-Линда. Притянула ребенка к большой груди. — Моя младшая дочка. Последыш. Умница, все книжки в доме прочитала.

— Все шесть, — не промолчала мамина радость. Выворачивалась осторожно из крепких объятий.

— Это мой товарищ. Я пришел за ним, чтобы освободить, — я решила, что пора признаться. Мне нужна помощь. К тому же, один соратник у меня точно есть.

— Товарищ? — мать семейства смерила меня недоверчивым взглядом. Подумала. Поглядела на младшую дочь. — Ладно, будем считать, мальчик, что ты правду говоришь. А я говорю сразу, чтобы не было между нами недомолвок: твоему имперскому летчику помогать я не стану, не проси. Не было такого чуда за последние двадцать лет, чтобы я жалела этих гадов.

— А мне? — я в умильной просьбе сложила ладошки возле серебристого сокола на груди. — Мне помоги, мама Роза-Линда.

— А ты разве не из этой надутой компании? — хозяйка дома глядела на меня с забавной смесью материнской жалости и планетарной подозрительности.

— Нет! — отказалась я гордо. По большому счету, это правда. — терпеть имперских не могу! Но своего товарища я выручить обязан. Долг чести. Как бы денег раздобыть, дорогая Рози, научи, а?

Она помолчала. Думала. Ее младшенькая нетерпеливо подергала материнский рукав.

— Стрелять умеешь? — задала вопрос примирительно мадам.

Я умела.

У старика Мартина шкалили продажи. Все столики в его кондитерской забиты посетителями в два этажа. А также возле мясной лавки, зеленой и даже аптеки. Весь городок сошелся здесь на Центральной площади.

Ничем запредельным шоу герра Мосина не удивляло. На краю площади у глухой стены он поставил фургон, открыл боковой ставень, и там обнаружился тир с целями разной степени заковыристости. Чего тут только не было! На любой уровень и кошелек. От ярко раскрашенных тарелок, по которым даже незрячий не промажет, до хитровымудренных механизмов, которых следовало запустить метким выстрелом в неизвестную точку. Два огромных битюга с шорами на глазах мирно дремали в упряжке. Фонарики и колокольчики украшали их могучие крупы и спины. Щелчки мелких пулек, то и дело улетавших в молоко, звери смахивали расчесанными хвостами, как насекомых.

Публика попивала кофеек и сидр. Закусывала горячими плюшками и чесночной колбасой и мелкими ставками не интересовалась. Успеется. Встречи дружественных компаний, новые наряды, сплетни и стрельба глазами. Известная здесь всем и каждому девичья команда заняла один из лучших столов. Роза-Линда уселась в лично доставленное ей Мартином кресло и развлекалась комментариями в адрес начинающих стрелков и весьма немолодыми шутками.

Простенькие мишени, детские правила, копеечные ставки. Состязание стрелков слабо занимало кавалеров и их дам. Переживали только родные и близкие дуэлянтов.

Время не ждет. Намекает прозрачно: пришла пора общество взбодрить. Я стала здесь той самой темной лошадкой, которую все мечтают научить жевать сено. После десяти точных попаданий от желающих меня уделать отбою не стало. Мелкие монеты перекочевывали в мой карман. Но медленно, Неназываемый, медленно!

— Послушай, парень, — герр Мосин улыбался доброжелательно слишком, — у нас здесь праздник, а не расстрел. Может быть, присядешь за столик, отдохнешь, выпьешь стаканчик сидра за мой счет. Не надоело избивать младенцев? Дождись взрослую лигу.

— У меня нет времени, — призналась я, кивая согласием очередному учителю по стендовой стрельбе. На этот раз это оказался серьезный толстопузый дядя в жгуче-малиновом жилете и цепочке от часов такого размера, что ею можно швартовать корабли.

— Сколько тебе надо? — сразу перешел к делу букмекер.

— Тысяча, — я порылась в карманах, — хотя нет, уже только восемьсот двадцать.

— Ты ненормальный! — презрительно скривил губы герр Мосин, — иди погуляй, пока я патруль не вызвал. Вернешься к главному призу. Если повезет, войдешь в тройку.

Из-за его спины на меня выразительно глянул дюжий возница фургона.

Я развела руками толстяку, мол, увы и адью. Тот без интереса вернулся на свое место.

— Спорим, что ты не попадешь белке Тирле в левый глаз, — вдруг раздался насмешливый голос моей взрослой подруги.

Роза-Линда небрежно покачивала туфелькой серьезного размера на соблазнительной ножке. Улыбчивый кондитер что-то шептал ей в ушко, ухмыляясь и прихватывая ласково за плечико. Теплый ветерок приподнимал кружевной воротник нехрупкой прелестницы и нахально щекотал ему бороду.

Герр Мосин с шумом втянул в себя воздух через сердитый нос.

— Это ты мне, моя дорогая Рози?

— Ну что ты, Мос! — она небрежным жестом смахнула губы Мартина, подобравшиеся опасно близко к ее шее.

Тот обиженно выпрямился. Глянул на конкурента волком.

— Я обращаюсь к этому нахальному парнишке. Слабо тебе, мой меткий, сбить флюгер на крыше банка выстрелом белке в правый глаз? Сто монет!

Она выпрямилась во весь свой замечательный рост, развернулась на каблуках. Юбки взлетели к коленям, обнажив крепкие загорелые икры и трогательно тонкие лодыжки. Бросила большую желтую монету в сто крон на круглый поднос булочника.

— Слабо! Никогда этот дрищ в Тирле не попадет, — подхалим Мартин добавил от себя стольник. Получил звонкий поцелуй в щечку от заводилы.

Бедный герр Мосин задергался, поглядывая в небо на конек крыши. Желание получить поцелуй от предмета своих мечтаний боролось в нем со здравым смыслом. Я больше часа расстреливала его тир без единого промаха.

— Никто не может сбить с высоты символ нашего города! — важно заявил толстун в жилете с якорной цепью. Бросил деньги в поднос. — я с тобой, Роза-Линда.

— Спасибо, советник! Ты подлинный патриот! — моя прекрасная подруга наградила и его коротким лобзаньем.

Тот раскраснелся и чуть было не выложил еще сотню, но белая пухлая ручка супруги поставила разгорячившегося мужчину назад в семейное стойло.

Посыпались деньги на поднос. Мама Роза-Линда знала всю площадь по именам, со всеми была на «ты», смеялась и целовала желающих без разбора. Раскраснелась, стряхнула небрежно двадцать лет жизни на вытертую брусчатку.

— Л-ладно! — не выдержал герр Мосин, — пусть будет по-твоему, моя дорогая Рози! Целуй!

Он аккуратно положил бумажную ассигнацию на приличную кучку металла.

— Всегда ты был жмотом, Мос, — сказала негромко красивая женщина, подходя вплотную к мужчине, — потому и не женат до сих пор.

— Я всю жизнь жду тебя, — ответил он, подставляя ей лицо. Закрыл глаза.

— Никогда! — рассмеялась Роза-Линда и чмокнула букмекера в лоб.

Вокруг раздались аплодисменты и свист. Люди веселились и поднимали бокалы. Выпечка и колбаса шли на ура. Часы в здешних хронометрах пробили без четверти. Время Че.

— Никто в меня не верит, — я притворно возмутилась. Вывернула карманы на пустую тарелку рядом с подносом. — Тогда я ставлю на себя.

— И я, — Алинка подошла сзади. Вынула из кармашка клетчатого фартука монету. — Вот, Левушка.

Я слегка растерялась. Она ведь злилась. Когда я появилась в компании барышень под предводительством мамы Роза-Линды, девушка совсем перестала меня замечать, словно не знала никогда. И вдруг. О, женское сердце! Пути твоей симпатии неисповедимы.

— Спасибо, милая Алинка! — я обняла девушку за талию и сильно притянула к себе. Тут нужен хороший поцелуй в губы, да где ж его взять? — Я тронут. Ты не сердишься на меня?

— Девочки рассказали мне твою тайну, — прошептала Алинка. Глаза ее сияли восхищением. Это лишнее. — Ты спасаешь друга из лап бандитов! Какой ты смелый и благородный…

— Эй, ты, френч и галифе! Ты готов? — герр Мосин кивнул на винтовку. Пневматика. До бронзовой белки на крыше метров тридцать, не меньше.

— Спасибо, — засмеялась я. Он за дурачка меня держит? Совсем не уважает. — У меня есть кое-что получше.

Я вытащила револьвер. Стало тихо. Только щелкал мух хвостом по крупу тяжеловоз.

— Бамм! — сказали часы на башне.

Время вышло. И вряд ли Блоха его соблюдал. Таким всегда плевать на договоры. Я прицелилась и выстрелила.

Крики «попал!» и «патруль!» раздались одновременно. Поднялась не то что бы суета. Отнюдь. Просто некоторые люди вставали из-за столов и уходили прочь. Атмосфера праздника исчезла. Я сунулась было к деньгам.

— Не так быстро, малыш! — поймал меня за рукав владелец тира. Смотрел с холодным любопытством. — Надо еще поглядеть, куда ранена наша старушка Тирле. А заодно узнать, что ты за ком с горы. Патруль!

Я без затей двинула его сапогом в середину голени и сразу в пах, чтобы уж наверняка. Цапнула пригоршню монет, сунула за пазуху. Могучий возчик уже летел хозяину на выручку. Со стороны Банка на площадь ступили люди в черной форме. Четверо. Их автоматы пока смотрели короткими дулами в землю. Эх! Прости меня, старый Мартин! И все мирные люди здесь. В два прыжка я очутилась возле битюгов. И дунула им в пахучие теплые носы, сначала одному, потом второму. Здоровенные животные очень медленно подняли тяжелые головы на толстых кормленных шеях. Их инстинкт жизни был слишком сыт и отвык прочно от потрясений. Но запах зверя нашел лазейку, проник в бесхитростные души и расписал все ужасы салями. Кони выдали горестный вопль и поперли буром домой. Все полетело к черту! К Неназываемому! Дамы, не дамы, столы, стулья, посуда, плюшки, колбаса. Все орало, бегало и билось друг о друга. Из болтающегося в разные стороны фургона раздавалась заводная музыка и сыпались монеты, но никто их не подбирал.

— Вот это да! — Алинка появилась в дверях булочной. Судя по зеленым бутылкам в обеих руках, она за сидром спускалась в подвал, теперь смотрела на площадь, открыв рот. — Я же только пять минут назад…

— Проводи меня к Городским воротам, милая, — полупопросила, полуприказала я. Схватила забывшую сопротивляться барышню за руку и потащила в ближайший переулок.

Люди, с одинаковым рвением бегущие с площади и наоборот. У большинства на лицах застряло удивление, смешанное с испугом и еще чем-то, сильно смахивающим на злорадство. Мы лавировали между ними с ловкостью карманников. Алинка громко дышала, прижав к груди в клетчатом фартучке две бутылки шипучки, как талисман. Не отставала.

Дома скоро стали ниже, а прохожие попадались все реже. Солнце уверенно двигало к закату. Картинки вычурных крылец и палисадников сменили заборы сплошняком.

Никто больше не топал громко за спиной. Я опоздала безнадежно и решила перейти на шаг. Алинка благодарно кивнула и пошла спокойно рядом.

— А не больно-то жалуют герра Мосина в ваших местах, — заявила я, отбирая у Алинки из рук бутылку с яркой фольгой на горлышке. Холодная.

— Дед говорит, что у него денег куры не клюют. Дом трехэтажный с лифтом, представляешь? Сад и даже фонтан есть. А тотализатор он держит для прикрытия, чтобы разговоры городские подслушивать и сливать имперским. Руки у тебя, Левушка, как у девушки, — она с улыбкой смотрела, как я некрасиво расковыриваю обертку.

— Нормальные руки, — пробухтела я. Оставила бутылку в покое.

Внезапно улица уперлась в высоченные, окованные железом ворота. Лес, из которого их сделали, навевал инопланетные фантазии. Заклепки размером с мою голову.

— А где кабак? — я огляделась. Ничего, кроме глухой стены в обе стороны не обнаружила. Где-то жарили мясо на углях. Я сглотнула голодную слюну.

— Никаких кабаков здесь нет, и не было никогда, — спокойно заявила Алинка, с трудом открывая калитку в исполинской створке.

— А с той стороны? — не желая верить, я вышла вслед за девушкой за городскую черту.

Ничего. Стена из серьезных каменных блоков и обрыв. Мясом несло оттуда. Я подошла к краю и заглянула. Дым клочковато-красный. Солнце почти село.

— Где тошниловка? — спросила я у сырого тумана. Ерунда какая-то!

— Все, дальше я не пойду, — подошла Алинка. Села на траву, закуталась плотнее в шаль. — Ты прости, Левушка, но правда, нельзя дальше. Если меня поймают, у деда будут неприятности…

— Да ладно тебе, я справлюсь, — я села рядом, обняла подругу за плечи. Она с привычной ловкостью открыла яблочную шипучку. Вкусно!

Двадцатилетней давности воронка от многотонной бомбы поросла степным разнотравьем. Ее плоское дно виднелось в дыму костров не слишком понятно. Что там?

— Это Гетто. Там внизу твоя тошниловка, просто больше негде ей быть, Левушка, — Алинка вздохнула, взяла меня за руку. Теплые пальцы, трогательная ладонь. — В конце каждого месяца звери слетаются сюда. Откуда, как, мы не знаем. Наверное, это неправильно с точки зрения Империи и противозаконно, но наш город имеет большущие деньги за эти короткие три дня. Край воронки — это граница. Ни мы туда, ни они к нам. Ни разу за десять лет никто не нарушил Правила, — моя добрая подружка глядела на меня серьезно до невозможности.

— Так уж и никто? — я глотнула шипучки, сунула в рот травинку. Даже не смешно. Вспомнила Блоху и барона на поводке.

— Люди ходят, бывает, это правда, — согласилась неохотно Алинка, — но зверям нельзя!

— А как же вы их распознаете? — мне стало весело. Грызла пушистый зеленый колосок.

— Так ведь индикатор все носят в кармане, — небрежно, как о неинтересном и каждодневном сообщила внучка своего деда. Вытащила из потайного кармана в складках широкой юбки знакомую жестянку определителя. Та равнодушно выдала синий лучик. — Вот видишь: синий, значит, все в порядке.

Я подставила ладонь под самое окошко датчика. Свет даже не дрогнул. Дела.

— А другая лампочка в нем есть? — спросила я, ухмыляясь. Коварная шипучка тянула уголки губ предательски в стороны. Кругом окончательно стемнело. Разбегаться пора.

— Конечно, есть, дурачок Левушка, оранжевый луч он выдает, если рядом зверь. Иначе, какой бы из него вышел индикатор? — снисходительно, как взрослая тетя малышу, улыбнулась Алинка. Обняла крепко. Расцеловала в обе щеки. — Желаю тебе удачи, мой хороший. Тебе и твоему товарищу. Возвращайся, Лео. Не пропадай!

Я неторопливо пошагала вниз.

Есть места, где не жалуют торопыг. С равнодушной ленивой прохладцей на лице и во всем теле я вынырнула из ореховых зарослей, сунула руки в карманы по локоть и пошла сквозь толпу.

Мужики. Бородатая толпа в камуфляже самых немыслимых раскрасок, кожаных жилетах на голое тело и вечных берцах. Трезвых нет. В безветренной ночи прочно повисла вонь морских грибов, перегара, нечистого тела, машинного масла, цветочных духов и ночевки у костра. Джентльмены удачи. Шляп с плюмажем им серьезно не хватало. Впрочем, красные банданы на немытых головах светили тут и там.

Женщин не заметно. Мангалы и жаровни издавали удушающе жирный запах. Торговцы быстрой, горелой и полусырой едой, беспардонно вопя, расхваливали товар и недостатка в желающих не испытывали.

— Эй, красавчик! Ищешь кого? — редкозубый мужичок ухватил меня за локоть, заглядывал снизу востренькой мордочкой. — Купи беляш!

— Блоху не видел? — я с отвращением посмотрела на коричневые куски теста, шипящие на железном противне. Кошка там у него или крыса? Сглотнула предательскую слюну.

— Купи беляш, тогда скажу, — он ухмылялся широкой дырой на фасаде.

— Мерси, переживу как-нибудь без твоей отравы.

— Бери! Чистая человечина, вырезка, клянусь мамой! — щербатый вцепился в мой рукав грязными пальцами.

— Отцепись, чумазый!

— Дай монетку, малыш, а я тебе — пирожок. Ты же от мамочки сюда удрал человечинки попробовать, давай, не стесняйся! Давай-давай, выворачивай карманы! — мерзкий продавец разошелся ни на шутку. Орал в полный голос и кривлялся. Надо было сразу его пристрелить.

— Отвали от меня придурок! Местным будешь втирать своих крыс! — я попыталась вырваться, да он сильнее оказался раз в сто. Поцарапал грязным ногтем до крови.

Нескончаемо длинный день выморозил навязчивым и пошлым финалом. Я взбесилась! Развернулась к крысиной вонючке и показала свое истинное лицо.

— Ментальная атака! — ударил по ушам чей-то истошный вопль.

Сквозь застилающую глаза красную муть просочилась картинка. Застыли в ужасе торговцы и прохожие. Искаженные страхом лица и недоделанные жесты. Площадь словно накрыла невидимая оторопь. Я моргнула. Кто-то повалился на колени, кто-то в обморок. Но мой кормилец-надоеда выдержал, обмочил штаны и стоял, поджав левую ногу, как аист. Скучное, безволосое личико терзала бесполезная злоба. Я засмеялась и очнулась.

— Патруль! Где стража? Ментальная атака! Кто посмел?! — площадь возбудилась. Торговый люд стряхивал наваждение и заглядывал друг другу в лицо.

— Это он! Я знаю, это он! — крысожор тыкал в мою сторону пальцем. Прикасаться не рисковал больше. Воняло гадостно. — Я свидетель! Где патруль?

— Закрой рот, гаденыш! — прошипела я и резко развернулась, чтобы уйти.

Здоровенный детина с мордой центуриона в танковом шлемофоне встал на пути. Короткоствольный автомат держал небрежно под мышкой.

— Ты кто? — прогудел он басом.

— Я ищу Блоху, — никакого ответа получше я не придумала.

— В баню надо ходить, — толи пошутил, толи нет, громила-центурион. — Ты провел атаку?

— Нет, — я отказалась сразу.

— Пошли. Разберемся, — велел здоровяк. Дуло автомата теперь глядело мне в лицо.

— А почему я? — я попробовала возмутиться, — че некому больше, вон народу сколько!

— Этих я всех знаю, — спокойно пресек мои жалкие попытки стражник, — а тебя вижу в первый раз.

Он сделал шаг вперед, прямо ко мне. Я невольно попятилась, потом повернулась и пошла. Железо неотступно тыкалось между лопатками. Физиономия центуриона напрягала смутным чувством. Будто я ее видела раньше.

Любопытные с приятной скоростью уступали нам путь. Я учуяла полустертый аромат безнадежной белой сирени и позволяла подталкивать себя в спину здоровяку с автоматическим оружием. Наши направления совпадали чем дальше, тем верней.

Пресловутая тошниловка нашлась и гордо именовала себя таверной «Последний приют». Я хмыкнула, оценив чувство юмора местных ребят. Автомат мягко железом между лопаток направил внутрь. Мужчины за столами без скатертей с интересом следили, как стражник уводит меня в неприметную дверь между кухней и лестницей на второй этаж. Переговаривались негромко между собой на смеси многих языков. И не все они были людьми.

В комнате без окон, куда привел меня центурион, витал запах белой сирени. Моя цель рядом. Ждет меня за боковой перегородкой, буквально. Я сделала несколько шагов влево. Запах стал глуше. Я вернулась назад к двери. Ощущение присутствия усилилось. Двинула вправо. След барона побледнел.

— Ты че бродишь? — удивился большой мужчина. Опустился тяжело на массивный табурет у входа. — Садись, не маячь.

Я уселась на такой же по другую сторону двери.

— Ты знаешь, парень, что ментальные атаки запрещены? — поинтересовался стражник.

— Какие атаки? Я про такое даже не слыхал, — сказала я правду. Не знала, что мое настоящее лицо так называется. — Не я это. Как бы я смог?

— Вот и я так думаю, — он пощупал меня цепким взглядом от сапог до макушки, — жидковат ты для такой мощной штуки. Ну-ка! Забыл совсем…

Из кармана на желтый свет появился знакомый приборчик. Не подвел, выдал синий огонек.

— Не понятно, — заключил задумчиво детина. Махнул рукой, — Ладно! Наше дело маленькое. Начальство прибудет, пусть оно и разбирается с тобой, пацан.

Я кивнула согласно. Здесь у двери присутствие барона ощущалось особенно уверенно. Словно я стою в полуметре. Шорох.

— Мыши? — я показала под ноги.

— Ага. Там у нас одна мышка сидит. Ждет, как и ты начальства, — хохотнул стражник. Из темноты коридора послышались шаги. — Дай-ка мне руку.

Я протянула ладонь. Мужчина ловко защелкнул на запястье нагретый чужой браслет. Интересно, что это должно значить?

Знание пришло ко мне через пару минут банальной электромагнитной колотушкой. Мышцы словно взорвались и отказались слушаться. Я упала прямехонько лицом в заплеванные доски пола.

— Эт-то еще кто? — раздался грубый, сердитый голос. Слух, как ни удивительно, остался со мной.

Я попробовала открыть глаза. Опция недоступна. Нет.

— Парнишка искал Блоху. У него на кителе знак имперского сокола, — доски под моим лицом заметно прогнулись. Это дюжий патрульный поднял себя на ноги. — Похоже, это тот самый человек, про которого говорил Блоха. Не соврал.

— Соврал, не соврал — это больше значения не играет, — вошедший обошел вокруг моего обездвиженного тела. Мелкий мусор поскрипывал под его поступью. — Переверни его, Маркуша.

Меня играючи уложили на спину. Свет потолочной лампы просвечивал сквозь веки красным.

— Действительно имперский курсант. Очень интересно. Особенно интересно узнать, как он сюда попал. Он человек?

— Человек обыкновенный, я проверял.

— Так как же он сюда залетел? Через половину мира? На метле?

— Может быть, есть еще одно кольцо перехода?

— Может и есть, — начальник центуриона беззастенчиво залез мне в карманы. Проверил все без исключения. Спасибо сердечное, что раздевать не стал. — Но как, скажи мне на милость, брат Маркуша, этот женоподобный красавчик смог его разглядеть? Как?

Он спокойно позвенел моими деньгами, отправляя в собственный карман.

— Н-да! Есть тут занятный моментик. Пусть… — тут он осекся, проглотил слово, — пусть сам разбирается! Наше дело — монету вовремя получить…

Мой наган запахом оружейной смазки перекочевал к брату Маркуше. Тот щелкнул барабаном, пересчитывая патроны.

У меня зверски зачесался нос. Умру, если не дотронусь. Пальцы скрючились от напряжения. Работают.

— Так что там сказал покойник? Мальчишка хотел выкупить барона? — по хриплому кашлю я догадалась, что старший смеется. Удивительно чисто говорит на имперском языке. Я отвыкла за сегодняшний перенасыщенный событиями день от такого произношения.

— Штуку крон грозился внести, — подтвердил с готовностью страж.

— Смотри-ка, не обманул, имперская задница, — начальство смеялось и бренчало моими кровными. — Ладно, пошутили и будет. Сажай пацана в клетку, пока не до него.

— Так в клетке барон сидит, — удивился Маркуша.

— А вторая? У нас же две клетки было. Или даже три.

— Нету. Ты, эта, в крайний наш раз человечка забрал, а тару пустую потом не вернул.

— Неназываемый! Я забыл. Ладно, запихни мальчишку к Кей-Мереру.

— Так там же места нету совсем! Барон бедный один еле помещается.

— Ничего, постоят вертикально, не рассыпятся. Не баре! — заржал старший в голос. Собственная шутка явно пришлась ему по душе. — Я пошел в машину, догоняй.

— А че, эта, делать станем, если твой заказчик и завтра не объявится? — заинтересованно-напряженно спросил центурион.

— Вот признайся, Маркуша, хочешь вскрыть блондина, а? даже денег тебе за него не надо?

— Хочу! клал я на имперское бабло! Он двух моих ребят уложил! Я с ними за старушку Империю воевал и против нее, и сбоку. Двадцать лет! А этот гад за полминуты лишил меня бойцов! — здоровенный кулак вошел в дощатую перегородку.

— Ладно. На том и порешим. Если завтра до обеда не сбагрим барона, ты его печенку вырежешь прямо из живого, пусть смотрит, и на сковородку сразу. С лучком! — главный мужчина громко сглотнул слюну. Каннибал?

— А сливки? А шампиньоны? — вдруг засуетился вопросами младший.

— Не надо лишнего, — я слышала, как поморщился начальник. — лук, соль, перец. Пусть будет натюрель. Этот напыщенный индюк так гордился, что не употребляет алкоголь. Молодец! Спасибо ему. Здоровая печень молодого аристократа, что может быть вкуснее! Остальное разделаешь, как положено, и на лед.

— А второй? Может, эта, пусть пока посидит? Такой свеженький, безволосый и румяный, как девочка. Придумаем потом что-нибудь. Веселенькое. А? — душка центурион сглотнул мечты в свою очередь.

— Нет. Я не люблю загадки и неожиданности. Уберем обоих сразу. Честный бефстроганов, мой хороший, не убегает и не болтает лишнего.

Центурион без напряга взял меня за шиворот и поволок к люку. Я чуть приоткрыла веки, силясь разглядеть второго. Не повезло. Шаги в мягкой удобной обуви удалялись прочь.

— Не шали, — предупредил Маркуша. Показал барону шокер.

Точным, давно отработанным движением сунул кулачище Кей-Мереру поддых. Пока тот глотал воздух, запихнул меня в клетку и провернул дважды ключ в навесном замке.

Хлопнула с деревянным скрипом крышка люка, отрезав желтый свет и внешний мир.

— Привет, Петров!

Барон обнял меня обеими руками, кашлял в сторону, чтобы раздышаться. Тесно здесь ужасно. Говорил весело:

— Это все-таки ты! На кой черт ты приперся?! Я, когда твой голос услышал днем, то ушам не поверил. Где ты научился местному языку? Как вообще сюда попал?

— За тобой пришел, командир, — промямлила я в голое плечо барона. То самое, что охраняла нарисованная кошка. Оно имело запах исключительно прекрасный. Пот, кровь и пыль дорог.

— Зачем? — барон откровенно ухмылялся.

— Чтобы спасти, — я ответила еле слышно. Прозвучало глупо ужасно. Идиотски-пафосно. Я торопливо добавила: — Ты слышал, что они сказали? Про завтрашнее утро…

— Ну да, здесь абсолютная звукопроницаемость, — барон перебил и покончил с обнимашками. Встал боком. Жаль. — Печень а-ля натюрель, бефстроганов и румяное-веселенькое на десерт. Я все меню их выучил и запомнил, не сомневайся. Выберусь из клетки и бефстроганов нарежу не хуже. Ты не ответил, Петров, как здесь очутился?

— Почему украли именно тебя? Кто этот таинственный заказчик? — я накидала вопросов. Интересно, что он ответит. О себе мне хотелось рассказывать меньше всего.

— Понятия не имею, потом разберусь, — отмел мои глупости командир, — у тебя есть план спасения, Петров?

Я молчала в темноту виновато. Нету.

— Но как-то ведь ты планировал меня спасти и — самое главное! — вернуться обратно? — попытался подтолкнуть мой мозг Кей-Мерер, — рассказывай, Петров, не тяни кота за… за хвост.

— Я помню место, где выпрыгнул сюда, в этот городишко. Я думал, что мы там же прыгнем назад, возьмемся за руки и впрыгнем…, — я затихла, осознав полную свою несостоятельность по части планов.

— Впрыгнем-выпрыгнем — это интересно. Это даже свежо. Ладно! Я буду думать, а ты рассказывай все по порядку, — велел с начальственным нажимом комэск.

— Это история длинная, — я вздохнула.

— А мы не торопимся, курсант, — он снова меня приобнял дружески. Сделался прост и улыбчив. Приятно зверски. Может быть, ради этой минуты я нырнула в Кольцо перехода? — До утра время есть. Поговорим, подумаем. Или ты мечтаешь выспаться перед смертью?

Я отрицательно помотала головой. Рассказала про Кацмана и биплан. О ненавязчивом совете старухи Бланш распространяться не стала. Про Кольцо перехода наврала, что якобы заметила вспышку света над Заливом. Кей-Мерер слушал и не перебивал. Только руки убрал, отодвинулся в самый угол клетки и больше не хмыкал.

— Чертов браслет царапается, — пожаловалась я, когда повесть моя, слегка отредактированная и адаптированная для понимания баронами, закончилась.

— История твоя странная и, мягко говоря, завиральная. Если бы я не сидел с тобой сейчас в клетке, не поверил в нее никогда, — задумчиво проговорил Кей-Мерер. Замолчал.

— А браслет? — я живенько попыталась переключить его на другую тему.

— Я попробую его снять, но это будет больно. Терпи, Петров, — приказал командир.

Я не успела мяу сказать, как он сжал мою руку, вдавил сустав большого пальца в ладонь. Боль стеганула незаслуженной обидой.

— А-а! — я заорала. Слезы выскочили из глаз.

— Че ты орешь, как девочка, — недовольно заметил Кей-Мерер, — все закончилось, держи.

Он постучал браслетом меня по плечу. Я отвернулась, растирая левую кисть. Хорошо, что в подвале темно, хоть глаз выколи. Плакала беззвучно.

— Твоя игрушка наощупь смахивает на ментальный блокиратор, — решил просветить меня гадкий барон. Говорил близко, тревожа волосы над левым ухом. — Весьма недешевый и редкий гаджет, между прочим. Мне такого не надели.

— Можешь оставить его себе, Кей-Мерер. Для красоты! — прошипела я. И неожиданно для себя самой, громко всхлипнула.

— Что, действительно, так сильно болит? Вывих? — удивился мужчина, — я не мог, я бы почувствовал…

Он отобрал мою бедную руку. Стал растирать осторожными круговыми движениями. Потом перестал.