Ло. Лётная школа

ГЛАВА 8. Свой среди чужих

Иван сидел на гальке. Сжимал руками бритую голову и раскачивался. Рукава комбинезона спущены на бедра. Кровь везде. Темно и красно она блестела глянцево на овальных камушках. И особенно много на лице побратима. Воняла тошнотворно-сладко.

— Привет, — сказала я и присела на корточки рядом. Ничего лучше в голову не пришло. — Где?..

Я огляделась. Никого. Стол завален на бок. Кругом еда, затоптанная в осколки фарфора и стекла. Только барбекюшница осталась оплотом прежней беззаботной жизни. Опрятная, на своих ногах, крышка плотно опущена. Большая, пятилитровая бутыль Черного Уокера, видать, та самая, зарыта по плечи в крупный гранитный песок. Я с усилием вытащила ее на свет. Виски честно плескался у горлышка. Значит, до него дело дойти не успело. Откопала стакан и нацедила до половины.

— Возьми, Ванюша, выпей. Где все? — я прикоснулась к побратиму.

Он очнулся. Узнал, кажется. Отвел мою руку.

— Черт, сколько крови. Сейчас, Ленька. Я хочу отмыться. Все нормально, брат. Все нормально, все уехали. Безопасники, Эспо, девчата. Мы с Максом всех затолкали в бронированный хаммер. Близнецы удрали на джипе. Успели. Все нормально.

Все нормально. Его заклинило. Ваня стянул комбез. Остался в чем мать родила и пошел большими шагами в мартовский океан. Все нормально.

Я посмотрела на Юнкера. Он долго, обстоятельно докладывал по телефону. Наклонился и белыми пальцами счищал красноватый песок с лакированных черных туфель. Поймал мой взгляд, выпрямился и отошел в сторону. Секретные секреты? Ладно. Я пошла к синей платформе. Никаких других средств передвижения не сталось больше на плотно утоптанной дорожке, петляющей к трассе.

Ванин баул лежал там, где мы забыли его пару часов назад. Здесь нашлось все, что должно было найтись. Полный комплект обмундирования, НЗ и аптечка. Иван себе верен: запас карман не тянет.

Я завернула его чистое белье в белое полотенце. Зачем? Не знаю. Повесила пятнистый мешок на плечо и пошла к обратно. Подошва вязла глубже. Прилив идет.

Синий от холода Иван стоял по пояс в океанской воде, скреб яростно руки, отмывая.

— Выходи, Ваня, простудишься, — попросила я. — вот чистая одежда.

Он кивнул и послушался. Брел к берегу, расталкивая собой волны, тяжело и низко наклонив лобастую голову вниз

Стараясь не замечать его обнаженность, я оттирала со всей силы холод с избитого тела, потом мазала прозрачным гелем из синей тубы его ободранный бок. Соленая вода пополам с антисептиком наверняка неслабо тревожила края грубых царапин. Но мужчина не чувствовал. Шкура на правом плече распадалась чересчур глубокой бороздой. Меч, нож, ятаган? Лазер?

— Надо срочно ехать в лазарет, — наградил откровением герр Юнкер. Подобрался незаметно с тыла. Заглядывал через мое плечо, вплотную приближаться не спешил. — Но сначала ты должен…

— Дай мне трусы, — велел мне старший лейтенант. Шарил по песку, как слепой.

Я помогла Ване надеть белье. Его правая рука отказывалась слушаться, висела плетью и кровила.

— Говорить можешь, Преображенский? Ты меня слышишь? — снова начал капитан. Стоял где-то за моей спиной слева.

Я нашла в аптечке степлер и клей. Иван кивнул согласно и, как мне показалось, вполне осознанно. Догадливый Юнкер быстро налил в стакан виски до краев и протянул раненному. Тот снова не пожелал принять обезболивающее.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — произнесла я древнее заклинание сестер милосердия.

Я успела сделать три щелчка. Два в центре раны и один мимо. Ваня зарычал от боли и расшвырял нас с Юнкером, как котят. Пришел в себя. Обвел бледно-голубым взглядом мир кругом. Что-то искал, не нашел, потух заметно и сел обратно на песок.

— Заканчивай, братка, — он подставил мне плечо. Нашел стакан с алкоголем и пил его как лимонад. — Чо те надо, Юнкергрубер? Хочешь знать, как вели себя твои бойцы невидимого фронта? Нормально себя вели. Все вели себя нормально…

— Рассказывай, старший лейтенант, хватит истерить.

Я оглянулась на Юнкера. Он глядел на Ивана холодно. Как бы даже презрительно. Только руку из правого кармана брюк не вынимал.

— Я читал позавчерашнюю ориентировку, капитан. Ничего похожего с происшествием в Ханне-Голд здесь не было, — Ваня сделал хороший глоток виски, глянул на остаток и допил залпом. — Классика жанра, все, как в учебнике и двадцать лет назад: белым кольцом открылась дыра. Оттуда вылетел ржавый в хлам сортир с тремя вонючими уродами. Трупоеды-клоуны! Как они умудряются передвигаться на этой хрени? Не понимаю. Никто не понимает! Кей-Мерер сразу уложил одного из револьвера. Даже «хэнде хох!» не стал им зачитывать, потом я, потом Эспо…

Моего побратима заметно развозило. Веки с рыжими ресницами закрывались. Тяжелая башка ткнулась мне в висок. Я сделала ему инъекцию против всех известных зараз. Ваня кивнул в сотый раз согласно.

— Макс погиб, Ленька. Пока мы девчат грузили в хаммер, он нас прикрывал. Я дверь заднюю в броневике захлопнул, оборачиваюсь: все. Пусто. И тишина. Ни барона, ни хомо верус. Ничего. Р-раз и нету. Ему сегодня двадцать один год должен был исполниться…

— Есть ведь примета: нельзя заранее днюху гулять. Это все Эспо, латинская душа, все бы ему карнавалы фестивалить, поехали, погуляем, трындел, я девчонок классных подгоню, сколько можно Кей-Мереру в девственниках ходить. Напоим парня в честь совершеннолетия и закончим его дурацкий целибат, — бормотал Иван, когда я стаскивала с него берцы.

Два дюжих парня в черной форме донесли командира до койки. Его родная эскадрилья невозмутимо делала вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. Стояла строем три на пять под окнами палаты и ждала указаний. Юнкер вперся вместе с нами в лазарет, желал, видно, дослушать все, что гонит бесконтрольно обессиленный комэск.

— Знаешь, Ленька, твой чертов барон мо-ло-де-е-ец! Сразу стал главным. Разрядил наган в пузо людоеду, и всех нас наладил по местам, потом прикрывал меня и Эспозито, пока мы грузили девчонок в хаммер. Двойняшки-ирландцы! Зачетное звено! Гоняли по песку на джипе туда-сюда, мешая целиться всем, отчаянные пацаны, мать их! Макс…

— Ладно, Ванечка, ладно, не переживай, — уговаривала я.

Иван затих. Полезли капли по круглым щекам. Что-то там было в синей ампуле для лечения запредельных микробов, меня на берегу еще насторожило. Запах неприятный. Медперсонал, три сестрички и старенький фельдшер, сочувственно прижали лапки к зеленым халатам. Вот тут я опомнилась. Что я делаю? Неназываемый! Причитаю над ним, как баба. Покойников не видно, пока. Отодвинулась.

— Сделайте так, чтобы старший лейтенант успокоился и уснул. Пойдем, Лео. Я утром его допрошу, — капитан подхватил меня за локоть и вывел из палаты.

В коридоре уже никого не осталось. Где остальные? Куда подевались? Только приглушенная череда ламп на потолке.

— Все уже спят. И ты отправляйся, Лео, отдыхать. Утро вечера мудренее. Ничего не поделаешь, мальчик мой. В этой жизни случается всякое. Смерть ходит рядом, но ты хорошо держишься, Лео, я впечатлен, честное слово. Тебя проводить? — тепло зудел в ухо голос чиновника по чрезвычайным ситуациям. Рука цепко прихватывала предплечье.

Треск телефонного зуммера спас меня от дальнейших разглагольствований. Начальственный бас в трубке приковал капитана к месту. Я изобразила преданный кивок на прощальный жест Юнкергрубера и быстренько слиняла. Его разочарованное бледное лицо я постаралась не заметить.

Верно подметил внимательный офицер безопасности. Я не чувствовала ничего. Абсолютно не испытывала ни возбуждения, ни горечи потери, ни растерянности. Слегка тревожилась за Ваню, да и то не сильно, он парень реальный, придет в себя, никуда не денется. Барон меня совсем не волновал. В конце концов, так ему и надо, этой безупречной заднице. И уж тем более я не ощущала паники и страха. Ничего, кроме обыкновенного голода и желания остаться одной.

— Привет, курсант. Пошли покурим.

Я обернулась. Толстый мой знакомец по испытательной борьбе стоял в шаге. Заметно потел в душноватом тамбуре санчасти и глядел вопросительно.

— Пошли, — я улыбнулась. Интересно, у него есть хоть какая-то еда? И он забавный.

Рада была выбраться на волю.

Свежий ветер с невидимого в черноте безлунной ночи Залива холодил горячие щеки. Я потянулась вверх с наслаждением.

— Жан-Жак, — вытерев ладонь о темные брюки, парень протянул руку.

— Да, ладно, — я засмеялась и не спешила пожимать красную конечность, — из тебя что Жан, что Жак, как из меня…

Я поискала сравнение. Не нашла.

— Жан-Жак Русс, мамой клянусь! — уперся жирный. Обиделся и спрятал руку в карман. Посопел. Вытащил оттуда сигареты и закурил. Табак его вонял гадостно.

— Леонид Петров, — я протянула ладонь честно. — Ленька. А ты?

— Израэль Герш.

— Как громко! А на самом деле? — я слегка толкнула его плечом в плечо и встала от его сигареты с подветренной стороны.

— Изя, — признался он со вздохом. Закашлялся. Выкинул, наконец, вонючее курево в ночь.

— Желаете получить наряд на уборку территории, мсье Кацман? — неизвестный говоривший из темноты сделал ударение на последний слог. Вернее, говорившая. Голос, что двигался к нам в круг света, был женским. Глубоким и совсем не юным.

— Пардон, мадам Буше. Все исправлю в момент! — Изя соколом нырнул к дотлевающему окурку. Поплевал и бросил в урну. Промахнулся снова. Запыхтел в тени, ища и чертыхаясь.

Дама вступила в белый круг фонаря. Никакого намека на известное пирожное, даже мотива. Больше всего она смахивала на трехсотлетнюю черепаху без панциря. Огромное тело в бежевом плаще. Зонт в сине-желтую клетку и замшевые туфли на толстом каблуке непостижимого для дамы размера. На непропорционально маленькой голове длинная шпилька удерживала круглую шляпку. Я загляделась откровенно бестактно.

— Никогда не видела вас на своих лекциях, курсант, — она смотрела в упор, мигая с частотой в полминуты и сразу обоими морщинистыми веками.

Я убрала взгляд в утоптанную землю, но могла бы поклясться, что зрачок в круглых глазах большой дамы висит вертикально.

— Замыкающий пятого звена Универсальной эскадрильи курсант Петров. У нас сейчас теория, потом физподготовка…, — начала я наивно.

— Ничего не знаю. Учащиеся школы «Имперские соколы» обязаны прослушать весь курс и сдать экзамен. Никто вас и ваших коллег не освобождал от занятий. Никакой форс-мажор здесь не играет. Даже исчезновение комэска. — Черепаха раздраженно сделала сухими пальцами жест. Словно проткнула невидимо всех наглецов-прогульщиков разом длинным акриловым ногтем. Я невольно втянула живот к безопасному позвоночнику. Изя шумно сглотнул. — Вы видите пятно напротив левого берега, Петров?

Я проследила за поворотом старой головы. На фоне бледной горы из песчаника и темных сосен переливалось кольцо. Я знала, что это.

— Нет, — сразу отказалась я. Признаваться в таком невозможно. Равносильно самоубийству. Это во всех учебниках записано.

— Хорошо, — спокойно согласилась со мной мадам Буше.

Вытащила из объемистого ридикюля сначала длинный мундштук, потом мягкую пачку сигарет без фильтра. Кацман пулей метнулся дать даме прикурить. Мой нос уловил черный запах кубинского табака.

— А вы, Кацман, замечаете хоть что-либо в окружающем мире? — она бесцветно усмехнулась. Убедилась, что Изя деморализован ее вопросами полностью и даже не сглатывает. Медленно наклонила голову в кивке. — Еще лучше. Впрочем, ничего другого я не ждала. Очень надеюсь, что моими лекциями вы больше манкировать не станете, Петров. Иначе — берегитесь. Всего наилучшего.

Старая дама повернулась и, медленно переставляя ноги в громадных туфлях, двинулась к корпусу администрации. Там в левом крыле располагались квартиры для преподавателей, тех из них, кто не желал или не мог себе позволить жить в городе.

— Как я ее боюсь, черт! Старое земноводное. Чуть не упустил, когда она на меня глядела, — пробулькал захлебывающейся скороговоркой Изя. Разморозился, сунул свое гадкое курево в рот и хлопал по карманам в поисках зажигалки. — Читает лекции по культуре и этике. Б-ррр! Кей-Мерер у нее в свое время в любимчиках ходил. Чуть ли не единственный, кто сдавал ей предмет с первого раза.

Кацман передернул зябко узкими плечами в помятом пиджаке. Его невнятного цвета галстук прочно повис распущенным узлом под левым ухом.

— Комэска твоего жалко, эх! Дельный был мужик, красивый, и барон к тому же! — попыхивая сигареткой, вытащил неприятную тему толстяк.

Я смотрела, как переливается белым перламутром кольцо входа-выхода в ночи. Ничего собой не освещает, дергается и рябит, как голограмма в дешевом кино. Я не делала ничего в таком роде уже очень давно. Я не помнила толком, когда. И не буду.

— Вот почему одним достается все, а другим — че попало? — риторически обратился Изя к звездам. — Одним…

— Имеешь ввиду героическую гибель от зубов хомо верус? — перебила я оду профессионального неудачника.

Мой приятель сник и отвернулся.

— Откуда такая повсеместная безнадега, Кацман? Все твердят: погиб и траурный венок повесили. Не понимаю! Надо же искать. Ведь барон не поломойка, за плинтус не завалится, — я ухмыльнулась. За такое замечание легко схлопотала бы от зануды Кей-Мерера по губам. Хоть поговорить свободно в его отсутствие.

И да. Мне не читали лекций на эту тему в Сент-Грей.

— Разумеется, данные комэска сразу ушли в базы всех поисковых служб на полях Содружества. Только шансов обнаружить его в пределах нашей Системы — ноль целых, пара десятитысячных, — сказал толстяк.

Я достала смартфон и полезла в Сеть.

— Вот, глянь, Изя: известны сотни случаев спасения. Статистика обнадеживает.

— Брехня все это, Леня. Ну какие случаи? Прецеденты сплошные. Через десять-двадцать лет наследникам потерпевшего сваливался на голову чужой и странный человек. Начинал плести небылицы и откровенный бред. А в финале требовал свое хозяйство назад. Вот статистика судебных процессов имеется. За всю историю подобных дел, якобы вернувшиеся назад выигрывали всего два раза. И то только потому, что их признавали жены. В смысле, вдовы. А эти дамы, сам знаешь, не имеют привычки отказывать, если мужчины их просят. Особенно в любовной форме, — Кацман прикурил одну сигарету от другой. — Есть случаи другие, но там вообще все на уровне «мой дедушка рассказывал, когда я еще под стол пешком ходил». Я интересовался этой проблемой, когда думал поступать в Академию СБ…

— А зачем этим людоедам Кей-Мерер? — я снова перебила.

— Сожрать, конечно! Барон — мужик здоровый, килосов девяносто, а то и все сто живого веса потянет, — тут же отозвался умник. Повороты тем не мешали его пытливому воображению ничуть.

— Он старый и невкусный. И драться полезет. Одна морока с ним, — ляпнула я. Не подумала.

— Ты так на это смотришь? — оживился Изя, сунул в рот кончик воротника сорочки и стал грызть. Второй уголок выглядел измочалено, но был пока сухой. — Свежий взгляд на проблему, незамыленный. Старый и невкусный? Если подходить с точки зрения говядины, то такие тренированные мышцы, как у нашего двадцатиоднолетнего самца, имеет смысл только варить. Или тушить, причем в течении долгого времени…

— Кацман! — оборвала я теоретический вираж мыслей.

— Да! Так вот, — вынырнул толстяк с готовностью из кулинарного дурмана, — есть масса самых завиральных концепций нашего с тобой пространства. От могучей теории струн до безобразия чувственных пульсаций. Я лично поклонник сырной парадигмы.

Я высоко подняла в вопросе брови. Чем только не пичкали меня в любимой Сент-Грей, но только не отгадками Мироздания. Там всецело полагались на Создателя и не засоряли мозг чем ни попадя.

Я выслушала захлебывающийся и страстный доклад о том, как удачно состав, вид, а особенно отверстия в различных сортах сыра иллюстрируют Общую теорию Преодоления. Нуль-переходы, порталы, лифты, скачки в гиперпространстве и еще дюжина разных штук, что придумали люди для передвижения в понятных им участках Содружества.

— О, маасдам! — булькал, брызгая слюной доктор Кацман. По всему видать, что без ужина осталась не только я. — Ровные, часто идеально круглые отверстия на срезе. Понятный вход, предсказуемый выход гиперскачка! Любой сложности лифт обречен здесь на гарантированное попадание в точку доставки. Старая Империя и Содружество стоят на этом расчетно-надежно и взаимовыгодно. Но хомо верус! Тут мы имеем полное отсутствие системы и банальных принципов связи. Вот ты любишь деликатесные сыры, Леня?

Я неопределенно пожала плечами, не так-то много встречала их по жизни.

— Перемещения хомо верус сродни горгонзоле; никогда заранее невозможно угадать, чем обрадует блюдо: пищевой эйфорией или поносом и несварением. Остро, страшно вонюче и непонятно, куда выведет. Все отверстия в их ткани бытия залеплены плесенью и собственными их… мн-э-э-э… ферментами. Сам Создатель не в силах угадать, куда и с какой целью забросит их Неназываемый несчастного пленника, коему не повезло очутиться в нечистых, алчных лапах каннибалов-насельников тупиковой ветви плодоносного древа номо…

Я не слушала. Смотрела, как звезды просвечивают сквозь подвижную блестящую ленту над невидимой в ночи водной гладью.

— Да ты поэт, Изя, кто бы мог подумать. И хватит о еде, я умоляю. У тебя есть самолет?

— Не-а. Мой дед сказал: Изя, если ты будешь такой дурак, и поступишь на летное, то я тебе таки куплю старый «Ан» у герра Риддика. Но я пролетел, если ты помнишь, мимо заветного мундира. Метеорология — судьба моя…

— И добрый дедуля купит тебе агентство по обещанию погоды, — я теперь не перебивала Изю, я заканчивала за него мысль.

Он кивнул и вытащил из кармана брюк коробочку с мятными леденцами. Я угостилась. Мы молча брели вдоль обрыва, благоухая зверски ментолом.

На стоянке для транспорта руководства Школы мирно пасся древний «У-два». Его плоскости, обтянутые камуфляжной тканью, неплохо маскировали аппарат. Алые звезды зацепили край сознания, иначе я легко прошла бы мимо.

— А это чей биплан?

— Это любимец начальника Школы. Коллекционный экземпляр. Почему ты остановился, Леня? Пошли, спать пора.

— Он на ходу, не знаешь?

— Обязательно! Вот будет Первый вылет через неделю, сам увидишь, что на нем выделывает бригадир. Если он будет, конечно, ваш вылет…

Изя что-то еще говорил, рассуждал о жизни Школы после гибели комэска. Я не слушала. Я думала.

Никто в этой Вселенной не знает, что там. По другую сторону Круга. Никто не вернулся назад. А если таковые выжили, то помалкивают в тряпочку. Ибо «Святая Каталина» не отказывает в гостеприимстве никому. Звездных странников она обожает с особым пристрастием.

Вот чую я: не надо соваться в кольцо на биплане. Расстояние от серебристого пятна Входа до белесого песчаного берега слишком маленькое, не отвернуть. Или получится? Или пролечу насквозь и врежусь в гору? По всему выходило, что нырять в Круг перехода проще одной, без техники. Прыгну ласточкой с фанерной плоскости «У-два». Получится — вылечу за Грань. Не выйдет, упаду в море и при благоприятном раскладе через полчаса выберусь на сушу и лягу спать в родную постель. Так нужен мне помощник? Или обойдусь? Никого из своих я привлечь не могу. Все они в лазарете под черным оком Юнкергрубера. Как довериться этому болтливому повелителю погоды? Да он застучит меня Юнкеру раньше, чем я в кольцо попаду. А Кей-Мерер пусть сдохнет? Или из него уже сварили суп? Или продали на расплод? На кой он вообще мне сдался, этот солдафон-садист?

Влажно-черный ветер с Залива шевелил мои отросшие кудри на затылке. Тыкался в ладони и под коленки ласковым щенком. Кольцо перехода переливалось, подмигивая. Неназываемый! Ладно.

— Послушай, Изя, — прервала я третью по счету версию похорон барона в исполнении соратника, — а слабо тебе угнать это чудо?

На удивление, Кацман замолчал. Поскреб в спутанных волосах грязной пятерней. Сунул в рот уголок воротника, обошел машину кругом. Потом резко крутанул лопасти винта. Ничего. Спросил, не оборачиваясь:

— У тебя есть план?

— А у тебя есть честное слово? — я решилась. Пора.

— Есть. Ты веришь в честь, курсант? — мужчина не оборачивался. Со стороны, наверное, казалось, что он разговаривает с пропеллером.

— Верю, — ответила я. Четыре года назад Андрей мне объяснил, что она существует. — Дай мне честное слово, Израэль Герш, что все, что случится сегодня, останется между нами.

— Даже под пытками? — голос Изи дрогнул.

— Хорош делать драму, толстый! Просто пообещай мне не трепаться направо и налево, — терпение мое истончилось в ноль.

Рассвет приближался, а ветер крепчал.

— Да бери ты, Ленчик, мое все, что захочешь: жизнь, слово, насморк, мозоли на пятках. Вплоть до девственности. Все забирай, только скажи, ты его видишь? Кольцо перехода? — вот тут Кацман ухватил меня за руку всерьез.

— Да, — я призналась.

— Черт! Я читал про такое, думал, выдумки. Значит, есть оно. Интересно, Леня! Какой план?

— Ты приводишь «У-два» в точку, что я укажу. Я прыгаю. Все.

— А если не сработает?

— В любом случае ты возвращаешь аппарат на место. А там, как душа ляжет. Можешь спать идти, можешь меня в Заливе искать.

— Гениально! Незатейливо, как песня селянки. Тогда чего ты ждешь, мой героический товарищ? Мы вольные птицы, пора, брат, пора! — скомандовал счастливо-сердитый Изя, как будто я сама напросилась, а теперь даю задний ход.

Дыр-дыр-дыр. Зацепилось. Мотор подергался в пределах нормы, потом выдал ровный звук. Мой отчаянный помощник полез в кабину. Я увидела, что шасси прикручено здоровенной цепью к чугунной банке забора. Определенно, начальник школы летчиков не вчера на свет народился.

— Где ты там застрял? — вопил Изя. — Быстрее!

Двигатель раскручивал обороты.

— Во! — показала я на впечатляющий бридель.

— Наплюй, он пластиковый! — махнул рукой отважный командир воздушного судна. Сегодня определенно был его день, — Настоящий железный разобрали на звенья выпускники прошлого года. Традиция!

Я метнулась на свое место.

— Поехали! — солидным басом проорал заветное слово Изя.

«У-два» стряхнул небрежно оковы. Проковылял по асфальту стоянки и оторвался от грешной земли. Скорость ударила холодом, отправила волосы назад. Дыхание сбилось и захлебнулось приступом свободы. Небо.

— Впервые в жизни лечу на настоящем биплане! — крикнула я. Не рискнула назвать «У-два» кукурузником. Все же мы в воздухе. Вдруг машина обидится?

— Я тоже! — осчастливил признанием напарник.