Ло. Лётная школа

ГЛАВА 17. В замке

Это было чудесно! Неназываемый! Так прекрасно, что хотелось разрыдаться от восторга. Шикарно до одури.

Белоснежный бизнес-джет идеальным тридцатиметровым телом ждал нас на скромном летном поле Школы. Знакомая пятнистая кошка обнимала черной когтистой лапой золотой герб семьи Кей-Мерер на фюзеляже. Траповая лестница ждала гостей господина барона. Два поджарых седых летчика и две безумно красивые стюардессы стояли навытяжку рядом. С белизной их костюмов могли поспорить только их же безупречные улыбки. В полированном золоте двойного ряда пуговиц отражалось полуденное солнце. Май заканчивается. Жарко.

— «Гольфстрим Джи-тысяча», — сказал Эспозито, повернулся ко мне: — недурно, да?

— Это потрясающе! Как бы я хотел, — я заткнулась. Летчик-стрелок раптора не должен млеть перед пафосной игрушкой, будь она трижды реактивной.

— Расслабься, Лео, — комэск улыбнулся, — я бы тоже порулил этим аппаратом с удовольствием. Но иногда приятно побыть пассажиром, правда?

Пассажиром? Вот уж нет! Я нехотя согласилась.

Кей-Мерер отклеил от себя подругу и подошел к летчикам. Поздоровался со всеми за руку. Девчата сделали, розовея от удовольствия, книксен. На правах хозяина барон поднялся в самолет первым.

— Интересно, бизнес-ланч нам положен? — почесывая в затылке от смущения, бормотал Ваня, шагая по трапу ввысь.

— Добро пожаловать, дорогие гости, — очаровательно картавя, прелестница в белом поддержала здоровенного лейтенанта под локоток, — у нас на борту прекрасные буфет и бар.

— Почему я вечно мятый какой-то? — вопросил едва слышно у синих небес Ваня. Красота бортпроводницы явно вгоняла его в умственное отчаяние, — все люди, как люди…

Ловко избежав помощи персонала, я последней из нашей команды вошла в самолет.

Бизнес-уют. Шесть пар кресел лицом друг другу через дубовую полировку столешниц. Добрый Эспо усадил меня к иллюминатору. Через стол, забитый льном, хрусталем и серебром, мило щебетала Вероника.

Через пару минут к ней присоединился Кей-Мерер. Наша с брюнетом злая чашка ревности грозила наполниться еще до взлета. Заботливая стюардесса, заметив мою забинтованную руку, застегнула изящными пальчиками привязной ремень. Я откинулась в мягчайше-удобнейшем кресле и закрыла глаза. Последнее что я видела, это коготки Вероники, вцепившиеся в локоть барона. Впервые в воздухе?

— Почему ты закрыл глаза? Рука болит? — спросил Эспо. Мужественно наблюдал плотное общение парочки на другом краю стола.

— Леньку укачивает на взлете, — пояснил Ваня, всунув конопатое лицо между сиденьями. Не шутил.

— Тошнит? Как же ты летаешь? — искренне удивилась Ви. — Разве так бывает, Кей?

— Бывает, когда сам не держишься за штурвал, — голос Макса прозвучал неожиданно мягко.

Я не повелась и глаз не открыла.

Легкая, едва заметная вибрация. «Гольфстрим» вышел на рулежку. Вальяжно. Как самолет оторвался от грешной земли, мы скорее догадались, чем почувствовали.

— Кла-а-асс! — выразил общее мнение Иван. Отщелкнул замок ремня безопасности, освобождаясь. Объявил во всеуслышание: — Пора бы нам выпить и закусить, ребята. Командуй, Кей!

— Все для вас, — рассмеялся барон. И сказал: — Эспо, пересядь на мое место. Если не возражаешь.

— С удовольствием, — ответ не заставил ждать.

Я не подняла веки и не стала смотреть, кто и как переживает просьбу хозяина белоснежного джета.

— Но, Кей, — начала все же свою арию наша общая подруга, — зачем пересаживаться?

— Успокойся, Ви.

Голос Кей-Мерера снова поплыл в бархатной тональности. Мои веки зачесались, так хотели подняться и открыть его физиономию при этом. Барон сказал:

— Я никуда не ухожу. Я рядом.

Белая сирень. Робко доносится, трогает чуть-чуть мое острое обоняние, будто мизинцем. Стесняется? Плечо коснулось плеча. На мою многострадальную конечность на подлокотнике легла сверху теплая осторожная рука. Оторвала от кресла и поднесла к влажным губам. Что за?! Он свихнулся, что ли? Сирень била по ноздрям.

Я вытащила себя и спрятала за спину для верности.

— Действительно укачало? Ты как? Больно? — услышала я мягкие губы на виске.

Что происходит? Что за игры? Перезагрузка? Я отодвинулась от странного мужчины в соседнем кресле к самому иллюминатору. Неназываемый! Поглядела на мир кругом.

Эспо, с преувеличенным интересом изучал карту вин. Его неприступная избранница смотрела на меня исподлобья внимательно и хмуро. Словно это я хватала барона за руки. Не наоборот. Макс улыбался теплыми губами. Глаза смотрели непонятно.

— Нормально все, — сказала я и стала смотреть в окно.

Зенит солнца засвечивал землю внизу, отражая в стекле салонную жизнь.

Эспо решительно подозвал барышню в форме. Стал с пристрастием допрашивать о ненужном. Вроде года розлива мартини. Ловко втянул в этот разговор остальных. Только Вероника не поддавалась. Пялилась на то на меня, то на барона. Мигать забывала.

— Как это называется? — начал после паузы Максим. Очень тихо. Губами в затылок. — Выйти из шкафа?

О чем он? Ничего не понимаю. Причем здесь шкаф? Ненормальный. Я испугалась.

— Если ты хочешь…

Его сердце стучало быстро, рядом и в унисон. С моим. Я чувствовала его горячие удары через воздух между нами. Что за бред? Я не хочу!

— Я не хочу! — тут же отказалась я. От всего. Вышло громко.

— Не хочешь, не надо, — засмеялся Ваня в своей теме, появился перед нашим столом, — Слушай, Кей. Давай я возьму Леньку на колени, рыжие сядут на какой-нибудь ящик с торца, и мы все будем за одним столом, а? Девчата! Организуйте нам выпить и закусить!

— Я сам могу взять Петрова на колени, — немедленно возразил Кей-Мерер.

— Не-не-не! — могучий Ваня уже тулился между нами в широкое кресло. — Не хватало еще тебе парня на колени сажать, Кей! Что про нас стюардессы подумают? А мне можно, я брат.

— Да иди ты к черту! — разозлился барон. Встал во весь рост. Уперся башкой в обивку потолка. Бизнес-джет при все своей крутизне оказался ему коротковат сантиметров на пять. — Петров, встань!

Не хватало здесь еще разборок на тему, вроде, кто подержит мальчонку на ручках. Я стекла под стол и вынырнула по другую сторону.

— Подвинься, подружка, — попросила я.

Ви просияла и облегченно кивнула. Мы чудесно угнездились в одном кресле на двоих. Жаль только, что с Эспо я их разделила.

Сердце колотилось и трусило.

Желание Вани сбылось. Красавицы бортпроводницы уставили стол тарелками густо и без пропусков. Кудрявые деликатесы и закуски всех мастей. Подкатили тележку с напитками и табурет для близнецов. Рассказали заодно про высоту, скорость и время полета. Иван присвистнул:

— Час двадцать? Прилично. Больше тысячи кэмэ. Мы летим на другой континент? — он весело подмигнул.

— Что вы, сэр, — девушка не приняла шутки, — наш перелет проходит в пределах имения семьи Кей-Мерер. Предлагаю полюбоваться в иллюминаторы на чудесную панораму владений господина барона.

Вероника отнеслась к предложению равнодушно, зато мы с ребятами не заставили просить себя дважды.

Пэчворк. Аккуратное многоцветие лоскутов сельской жизни. Все оттенки земли, травы и солнца. Зеленые усадьбы с голубыми крыльями оранжерей. Прянично-кремовые городки в брызгах цветников и палисадников с непременной площадью в центре. Тяжелые барские дома в классическом стиле с идеальной геометрией парков и прудов. Золотые луковицы церквей. Лайнер снизил высоту до трех тысяч, чтобы мы могли насладиться.

— У-ух, — выдохнул шумно снова в общем стиле большой Ваня, — а ты, оказывается, настоящий буржуй, Кей-Мерер.

— Производит впечатление, да? — сказал мне негромко Эспозито, глядел из-за моего плеча в иллюминатор неясными ярко-черными глазами, — чем-то смахивает на мои родные фавелы

— Фавелы? — удивился чуткий на ухо барон. Очень медленно ел клубнику. Сдувал лениво перья взбитых сливок в сторону. Те повисали на краях тарелки смешными фигурами.

— Ну да, — засмеялся Эспо. Откинулся на спинку сиденья и глотнул мартини. Он себе не изменял, — Так же пестро, только в тысячу раз больше.

— Ну ты сравнил! — не согласился Иван, — здесь такая красотища, а ты про трущобы.

— Эспозито имел в виду разнообразие красок, Ванечка, — вдруг встала на защиту моего комэска Вероника, — а вовсе не уровень жизни. Известно, что в нашем государстве он один из самых высоких в имперском рейтинге. Ты жил в большой семье, Эспо?

Я максимально вжала себя в кресло, чтобы не мешать их общению. Ждала, когда брюнет, словно лампочку, включит свое знаменитое обаяние. Но нет.

— Это неинтересная история, Ви, — он отвернулся и заговорил с близнецами про виноградных улиток. Добывание их из панциря — тема вечная.

Девушка заметно обиделась. Кей-Мерер давал разъяснения Ивану в особенностях использования старинных водяных мельниц и откровенно ловил мой взгляд. Это было зверски приятно и заставляло отворачиваться. Остальные пытали щипцами эскарго.

— Я в своей семье один-одинешенек, — я решила поддержать барышню в семейной теме. С ужасом обнаружила, что чуть было не ляпнула «одна», — у меня никогда не было родных. Кроме отца, конечно, но мы видимся редко.

— А у меня есть два брата, — Вероника улыбнулась, стала делиться: — один старше на десять лет, а другой младше и тоже на десять.

— Прикольно, — я забрала из рук Эспозито щипцы с улиткой, аккуратно и ловко добывала серебряной вилочкой мясо. Милая Сент-Грей, как ты там без меня? И кормила комэска буквально с рук. — Твоя мать выдает по ребенку каждые десять лет?

— Да, — ничуть не смутившись, согласилась подруга.

По подбородку пограничника текло зеленое масло. Мы одновременно протянули руки. Я — с салфеткой, Вероника — чистый палец и успела. Сняла жирную каплю с кожи и сунула командиру в рот. Он на этот раз не растерялся, облизал не спеша. Ви смутилась, как роза. Глянула из-под длинных ресниц на Кей-Мерера.

— Иногда пожалеешь, что не в фавелах родился, — заметил с усмешкой барон, — Эспо! Ты занял лучшее место в салоне.

— Ты сам мне его уступил, — ухмыльнулся брюнет. Отобрал у меня салфетку и гладил драгоценный пальчик своей красавицы.

— Кстати, о родственниках! Вероника, закрой уши, — заявил хозяин всего здесь. Девушка послушно накрыла ушки ладошками. — Парни. У меня восемь сестер. Огромная просьба: не влюбляться и в себя не влюблять! У каждого из вас будет своя комната и своя горничная. Эти женщины доступны, считайте это моим особым подарком. Поэтому, давайте обойдемся без лишнего романтизма в эти два дня. Ок? и это всех касается.

Тут он, конечно, обвел всех нас пятерых страшно серьезным взглядом и остановился на мне, как на самом разнузданном любителе чужих сестер.

— Ты меня понял, Эспо? — проговорил Макс, сверля меня прозрачными глазами. Белая сирень тревожила еле-еле. Злится? За что?

— Мне нравится Вероника. Очень, — сделал свой шаг из пресловутого шкафа мой командир, — что скажешь, Кей?

— Ради бога, — блондин сделал небрежный жест пальцами. Кивнул чуть приятелю, разрешая, — удачи.

Вот как они, оказывается, делят нас между собой. В три слова. Занятно.

— Заметано, комэск! Никаких сестер. Наконец-то у меня будет собственная комната! — радостно воскликнул Левый и приложил братана по спине, — хоть на пару дней избавлюсь от тебя, рыжий.

— Рад, что угодил, — улыбнулся вежливо барон. Перегнулся через стол и собственноручно снял руки своей как бы нареченной с головы, — спасибо тебе, милая, за терпение. Я больше так не буду.

Вышло смешно и по-детски. Стюардессы принесли мороженое и ледяное шампанское, объявили посадку через пятнадцать минут.

Я люблю мороженое, особенно шоколадное. Ваня выбрал для себя фисташковое, близнецы — какое-то подозрительное, угольно-черное, Эспо окучивал Веронику разноцветным ассорти. Игристое вино покалывало сладкими пузырьками губы и щекотало нервы. Я затеяла эту игру. Первой начала пробовать десерт из чужих креманок. За мной Пит и Пул, потом Ваня, потом Ви. Эспозито то и дело стучал по настойчивым чужим ложечкам, нахально ворующим у его девушки фруктовый десерт. Макс заморожено завис и не снял с меня взгляда.

— Перестань так смотреть, барон, — не выдержала я. — я подавлюсь.

Кей-Мерер вздохнул и отвернулся. Не пожелал принять игры. Если, честно, веселиться остальным это ничуть не помешало.

Посадка всех отправила пристегивать ремни. Кей-Мерер вернул меня в кресло подле себя. Отобрал руку и переплел наши пальцы. Малютка Вероника, опутанная надежно обаянием пограничника, ничего кругом не различала. Я попыталась высвободиться.

— Отпусти.

— Нет.

— Я не хочу.

— Чего?

— Что бы ты так держал меня за руку при всех.

Он железными пальцами за подбородок повернул мое лицо к себе.

— Я тебя сейчас поцелую. При всех, — он смотрел серьезно до полной прозрачности, — пусть знают.

— Мне больно. Я не хочу! — после шумного веселья истерика прикатила вмиг. Я испугалась. — Не хочу ни-че-го!

Он с минуту смотрел, как мои глаза наполняются слезами. Потом убрал руки. Скрестил их на груди и стал смотреть вперед.

Эспозито, слегка придерживая девушку за локоть, увлеченно рассказывал и показывал что-то в смартфоне. Ничего не замечал убедительно.

Шасси мягко побежало по идеально ровной полосе. Прибыли. На аллее, идущей зелено и параллельно летному полю, нас ждали самые настоящие ландо.

— Ой! — сказала я, любуясь четверкой вороных и четверкой белых, запряженных цугом лошадей.

— Вот это да! — восхитился Иван. Близнецы цокали радостно языками.

Похоже, что нас встречали по генеральскому артикулу. Или по сенаторскому.

— Это мои сестры затеяли торжественный выезд. Девочкам скучновато здесь в каникулы, — улыбнулся Кей-Мерер. Стоял позади меня и за руку, Неназываемый, спасибо тебе, не цеплялся. — Я вас сейчас познакомлю.

Я даже не пыталась подойти ближе. Мои отношения с копытными достаточно широко известны. Вот крайняя кобыла задрала хвост. Пока помалкивала, но глазом косила испуганно-яростно. Явно собралась дорого жизнь молодую продать.

Барон перечислял имена девчонок и парней. Белые наряды и книксены. Резкие махи головой и щелчки пятками. Запах нежных духов, веселого любопытства и тестостерона. Смех.

— Почему ты застрял? — мой странный сегодня кавалер вернулся. Говорил снова в затылок, касаясь дыханием и тканью мундира. Я заметила: чем меньше людей вокруг меня, тем он добрее.

— Я боюсь лошадей, ты же знаешь, — заявила я. И сделала крошечный шаг назад. Грудь барона уперлась в лопатки, эрекция в копчик. — Я не поеду.

— Это ведь коляска, а не верхом. Что тут страшного? — он не двигался. Пара секунд и мягкие губы дотянулись до виска.

Я отстранилась. Махнула рукой всем людям, красиво сидящим в шикарных ландо, и крикнула:

— Не ждите меня, я не поеду, я боюсь.

— Тут пять километров топать до крыльца, — судя по голосу, Кей-Мерер совсем не возражал, — мы опоздаем к торжественной части.

— Вот и прекрасно, — я засмеялась, — я не люблю торжественных речей.

— Я тоже, — он махнул возницам, отпуская экипажи, — проблема в том, что главный герой шоу — это я. Это ведь праздник в честь моего совершеннолетия. Я люблю тебя.

Я сделала вид, что не услышала. Пять километров — это действительно долго. Если бежать в привычном ритме марш-броска, уйдет минут тридцать пять или сорок. Кей-Мерер по телефону вызывал машину нам навстречу.

Шагала впереди. Засунула руки в карманы поглубже и насвистывала. Вот-так-так. Любит. М-м-м, ваше сиятельство. Сдуйся, красавчик Эспо! Барон мне никогда не даст? Ха! Захоти я сейчас, он в речку прыгнет с моста. Вот!

Ладно. Надо с ним поговорить. Немедленно. Сейчас очень удачный момент. Никого нет на дороге, и барон не успел наделать глупостей. Вот сейчас, прямо тут, останавливаюсь и. Говорю. Рассказываю, кто я на самом деле. Потом имею два варианта развития событий. Либо он радуется от привалившего счастья, либо надувается, как мышь на крупу, и берет свои последние слова обратно. На-все-гда. Лично я бы поставила на вторую концовку нашего недоделанного романа. Не хочется, Неназываемый! Как же не хочется! Макс такой милый, когда влюбленный. На нормального человека похож…

Надо. Надо, моя дорогая я. Надо. Одно радует, по лицу он меня бить больше не станет. Хотя…

Он догнал меня. Мы целовались взасос, как полные придурки, стоя на шоссе. Как в кино, на разделительной полосе.

Степь, ровная, как стол. Видно во все стороны света до горизонта. Мелко щелкали ровно над нашими головами невидимые глазу винты дрона. Квадрокоптеру вторила пара веселых птах на тополе у дороги. Воздух пах майским солнцем и близкой озерной водой. В дрожащем мареве нагретого асфальта послышался шум автомобиля. Приближался быстро.

— Я люблю тебя, — повторил Максим сухими губами мне в лоб. Держал близко в ноль и крепко. Не отдерешь. — Ты мне скажешь хоть что-нибудь?

— Машина идет. Давай потом поговорим, — я стала отдаляться.

Он резковато схватил меня за плечи и встряхнул. Глядел в лицо. Отчаянно?

— Добрый день, — сказал улыбчивый темнокожий водитель, появляясь из черного тела лимузина. — С приездом, господин барон.

Тот кивнул. Стоял, пропуская меня вперед. Из просторного салона тянуло парфюмированной прохладой.

— Машин, я надеюсь, ты не боишься? — сказал Макс с плохо скрытой досадой.

— Нет, спасибо, — рассмеялась я. Соски больно терлись о белую рубашку. Ладони приходилось постоянно вытирать о штаны.

Я потянулась в удобной машине к барону, но он не позволил. Убрал от себя мою руку прочь неприятно сильно. Опустил глухое стекло и семь минут поездки обменивался с водилой местными новостями.

— Я хочу тебе сказать, — я решилась.

— Говори, — он тут же сменил гнев на милость. Взял руку в прохладные сухие ладони. Взгляд сделался теплее. Человечнее.

Машина подъехала к крыльцу. Шофер распахнул дверь с его стороны.

Я никак не могла выдавить заветной пары слов. Глотала воздух.

— Ладно. Я понял, — он провел пальцем по моей щеке нежно, — пойдем, я представлю тебя матери.

Мадам Наталья Август Кей-Мерер оказалась, как и следовало, красивой дамой с располагающим выражением лица и приятного женского роста с мягкими округлыми формами и движениями. Солнечный свет, проходя сквозь ее волосы цвета меда, создавал легкое свечение вокруг гордо посаженной головы. Если бы ни эти мелкие золотистые спирали, убранные в мягкую косу у одной и туго стянутые на затылке у другого, никогда я не приняла бы их за родственников. Другие черты, движения, запах — все в этой женщине отличалось от барона. Сделать расхожий комплимент про старшую сестру не пришлось.

— Мадам, вы прекрасны, — с армейской прямотой заявила я, — я восхищен!

— Кто этот милый юноша, сын? Неужели он поднимает в воздух настоящие самолеты? — добрый смех лучиками тонких морщинок разбежался от зеленовато-коричневых глаз баронессы. Выдал возраст на раз-два.

— Позвольте представить вам, мама, этого нахала, — хозяин местных красот наградил меня крепким толчком между лопатками, — курсант первого года Летной Школы Лео Петров. Я обязан ему жизнью. Трижды.

Немая пауза. Все стоявшие на широком крыльце посмотрели в нашу сторону. Вдруг ставшая в момент серьезной мать своего сына, его прелестницы-сестры, их кавалеры, многочисленная челядь и даже мои друзья.

— Он шутит, мадам, — я грубовато рассмеялась, — ваш сын и барон любит приколоться над безоружным мной. Могу ли я рассчитывать на вашу защиту от его произвола хотя бы в этих гостеприимных стенах?

Я согнула руку в локте и предложила вельможной даме. Она охотно приняла и повела меня в дом, бросив негромко сыну через плечо:

— Он милый и забавный, твой приятель, Кей.

— Вы даже не представляете себе насколько, мама, — донесся до меня ответ.

Замок, как замок. Огромный и с башнями. Внутри царит откровенное барокко музейной ценности и сохранности, изящно присыпанное благами современной цивилизации. За золочеными рамами портретов и средневековой гастрономии прячутся ванны с гидромассажем, и нитки Всемирной сети распугивают вековые привидения. На кровати под балдахином я могла бы улечься, не выходя из своего раптора.

Без всякого стука в комнату просочилась долговязая дама. Очень прямая спина, тонкие губы, седина благородного голубоватого оттенка. На поясе ее коричневого платья красовалась изрядная связка ключей. Не надо пылиться четыре года в Лучшей школе для девиц, чтобы понять: это не горничная. Где же обещанная мне доступная девица? Следом за коричневым платьем из щели в гобеленах вышел седой дед. Лет семьдесят, не меньше. Оказывается, он станет помогать мне принимать ванну, бриться и облачит в подходящий костюм для вечеринки. Я оценила чувство юмора владельца замка.

Дед оказался бесценным. Ему было категорически плевать, парень я или девица. В полном молчании, под щебет птиц в цветущих яблоневых деревьях за открытым окном, он снял с меня одежду. Я пыталась возражать. Ноль. Наверное, он глухой и немой. Корыто ванны всклянь пузырилось пахучей пеной. Я пожалела, что барона здесь нет. Славно было бы поплавать вместе! Чудо-дед размял мои плечи и ступни, как-то так ненапряжно-деликатно прошелся мягкой губкой по всему уставшему телу. Прав был Эспо: день выдался бесконечным. И еще не закончился. Я нахлебалась мыльной воды, запоздало осознав, что засыпаю. Заботливо обернутая в халат и поддерживаемая за талию, я доковыляла до кровати. Снова пожалела о душке Кей-Мерере. Почему я не воспользовалась моментом? Его пара поцелуев, а лучше все сто, мне совсем бы не помешали. Чихала я на все секреты!

— Господин, просыпайтесь! Господи-и-ин, — женский веселый голосок.

Я открыла глаза. Черные кудри, атласная лента. Смеющиеся черные глазки, острые и быстрые. После такого взгляда поневоле хочется проверить карманы. Круглые, как мячики, грудки выпрыгивают, буквально навстречу, из низкого корсажа. Я отчетливо видела темную ареолу правого соска. Особый подарок барона? Мне?

— Ваш костюм, господин.

Широкая юбка с белыми кружевной отделкой взлетала то и дело, открывая взору розовые коленочки в ямочках и даже пару раз край белого чулочка. Горничная кружила по комнате, что-то переставляя и поправляя. Стреляла глазками с игривым любопытством. Я натянула покрывало до самого подбородка.

— Велено вам вставать немедленно, господин. Наряжаться и спускаться в сад. Там уже гости собрались. Все ваши товарищи давно там…

Пришли на ум рыжие братья. Не знаю, как Левый, с тем все может быть, но Правый наверняка еще девственник. Управился бы он с такой веселой егозой? Все горничные в этом доме такие? Доступные, как сказал здешний хозяин. Если да, то как барон умудрился соблюсти целибат до почтенного совершеннолетия? И оставить его на мне, с гниловатым привкусом смерти в клетке для диких. Да он затейник еще тот, мой владетельный парень.

— Господин барон велел зайти сначала к нему в библиотеку. Он хочет сказать вам, господин, что-то важное, — трещала красотка без умолку.

— Цыц, — оборвала я ее без затей, решила быть суровым сердитым парнем, в смысле, тыкать прислуге и хамить, — дай мне воды.

Она принесла запотевший стакан, в мгновение ока запрыгнула рядом со мной на кровать. Я прекрасно видела кружева на ее белых трусиках.

— Какой ты хорошенький! На девочку похож! Сколько тебе? Четырнадцать? Что у тебя в штанишках? Давай, я посмотрю.

Вертлявая горничная атаковала меня, напористо смеясь. Особый подарок для друзей? Что ж, вполне доступно. Очень надеюсь, что Правый на своем месте не растерялся. Неназываемый! Я еле успевала перехватывать ее руки на своем бедном теле твердыми пальцами. Ваня! Ты лучший тренер по физподготовке всех времен и народов! Спасибо!

С великим трудом отбившись от всех возможных перспектив, я выбралась из постели.

Костюм оказался в пору. Видать, глаз-алмаз у тетки с ключами. Строгая полоска по мышино-серой дорогой шерсти. Два ряда пуговиц, лацканы и стрелки на широких брюках. Мне откровенно не хватало шляпы и пистолета-пулемета под мышкой. Я распустила узел галстука до второй пуговицы тонкой сорочки. На золотой булавке кроваво-красно отсвечивал настоящий рубин. Неплохо.

— Следуйте за мной, — велела седая ключница.

Возникла словно ниоткуда. Вид имела сердито-недовольный, словно это я у нее в услужении и мешкаю. Открыла в стеновых панелях новую дверь. Неприметно-неожиданную.

Я последовала. Шагала бесшумно по толстым коврам за прямой, как бамбуковая палка, теткой и подглядывала собственное отражение в нередких зеркалах. Губы красные. Глаза блестят. В животе пусто и холодно. Дурочка горничная достала-таки меня за живое. Во рту скопилась слюна. Это от похоти или от голода? Или я мечтаю обо всем сразу? Столик, заваленный едой в полумраке библиотеки. Макс сидит в ушастом кресле, широко расставив ноги. Можно босиком. Даже лучше, если босиком. Рубашка, белый вышитый батист, расстегнута на груди. Так! Я ничего не говорю и не слушаю. Прямо с порога, молча скидываю пиджак и брюки. Залезаю на барона. Все. Потом пусть кричит и спрашивает все, что захочет. Хоть дерется снова. Сначала дело, все остальное потом. Я хочу свой оргазм. Я его, в конце концов, заслужила.

— Прошу, — взрослая женщина распахнула непредсказуемую дверь перед моим носом.

Я сделала шаг. Створка захлопнулась, наподдав мне по заду для скорости.

Свет в библиотеке горел полный. Огромный портрет, отлично знакомый по репродукциям энциклопедий. Плотный, гренадерского роста бородатый блондин с тяжеленной баронской цепью на шее. Сердитый предок Кей-Мерера сверлил меня голубенькими глазками. Где сам?

— Интересуешься живописью? — незнакомый мужской голос.

— Не особенно, — ответила я.

— Подойди.

Возле массивного, как полагается в таких местах, письменного стола стоял мужчина. Высокий рост. Жилистый. Седой. Недельная щетина и стрижка. За пятьдесят неслабо. Он присел на угол стола и скрестил руки на груди. Бицепсы откровенно натянули ткань костюма. Я сделала два шага.

— Ближе, — приказал он. Легко, как жил.

Я осталась на месте. Замерла.

От чужака ко мне шла плотная волна брезгливой ненависти. Имела запах оружейной смазки и чего-то такого, что я не могла распознать. Что за ком с горы? Револьвер у него в правом кармане или за пазухой?

— Ты оглох, что ли? Подойди к столу, — тренированный дядя со значением приложился тяжелой дланью к малахитовой столешнице.

— Спасибо, мне и тут нормально слышно, — я засунула руки в карманы, — мне сказали, что барон меня ждет.

Стало холодно спине. Придурок Маркуша и в половину не казался таким опасным, как этот внезапный командир. Мужик смотрел пристально. Я глянула на портрет над столом.

— Дошло? — спросил он хрипло.

Дошло? Намекает, что тоже барон? Торчать под его прицельным взглядом и разгадывать его загадки загадочные мне совсем не улыбалось. Под коленками дрогнули мышцы. Ощущение ловушки придвинулось вплотную. Нафиг!

Я развернулась и поняла, что двери нет. Провела рукой по гобеленам обивки по памяти. Ноль. Мышеловка захлопнулась по всем правилам жанра. Шею сдавила сильная, уверенная рука. Перекрыла дыхание железно. До рвоты. Я захерила панику и сосредоточилась на одном: пусть повернет меня к себе лицом. Такие, как этот, обожают выяснять всякую фигню нос носу. Пусть повернет. Устрою ему свое личное ментальное кино, поглядим, останутся ли сухими штаны.

Я не сопротивлялась. Не тратила силы и ждала момента. Силища в руке на моем горле перекатывалась неимоверная. Он протащил меня через всю комнату к камину. Там висела разная мерзость, вроде голов убитых животных, их рогов и прочей охотничьей атрибутики.

Стеклянные глаза хомо верус на мертвых лицах украшали самый центр. Дальше шли старинные фото в рамках и в стиле душки герра Шен-Зона.

— Видишь, тварь? — родственник портрета на стене встряхнул меня, как следует. Рычал. — Вот, что я делал с такими, как ты, двадцать лет назад! Отвечай, когда тебя спрашивают, или приколю к стене рядом.

— Отпусти меня, урод, — я решила, что выкать поздно и бестактно, — отвали! Причем здесь я?

— Гаденыш! — он с силой кинул меня в ковер с косыми крестами сабель на стене.

А мог, кстати, подвесить за позвоночник на крюк холодного очага. Популярная мулька двадцатилетней давности. Я в курсе. Сползла по толстому ворсу на пол. Не спеша поднялась на ноги и отряхнулась. Тщательно выставила галстук по центру и поправила галстучную булавку.

— Подойди, — приказал мужчина снова, но уже гораздо спокойнее. Выпустил пар?

Атмосфера в кабинете удивительным образом преобразилась и позволила дышать. Я не стала обострять. Подошла к письменному столу вплотную.

Скрипнул паркет под тяжелыми шагами. Тонко взвизгнуло кремниевое колесико зажигалки. Оружейная смазка заплелась с гаваной и неожиданно пробилась тонкая ветка белой сирени. Откуда?

— Знаешь, что это?

В красивом ящике розового дерева лежала щербатая каменюка размером кулак.

— Криптонит? — ухмыльнулась я.

— Дотронься, — мужчина не отреагировал на прикол. Не знаком с Суперменом?

Я догадывалась, о чем он пыхтит. Врать и изворачиваться после нашей жаркой прелюдии не видела смысла. Не верила в каменное чудо ни на грош. Я пожала плечами и, усмехаясь, поднесла руку к камню. Мне даже не пришлось прикасаться. Почуяв близость пальцев, минерал окрасился в золотой цвет и засиял невозможно-ярко, как солнце. Смотреть на него невооруженным глазом могли только хомо верус. Мой любопытный командир мгновенно закрыл лицо руками. Среди обычных людей процветала легенда, что звери сами разнесли свою планету в куски, что бы не досталась никому. Всегда редкие осколки, вылавливаемые на просторах Большого космоса, безошибочно указывали на заблудившихся детей этой загадочной земли. Выдавали оранжево-солнечный код. Причем, чем ярче свет, тем чище кровь. Безумно редкая и дорогая вещь. Я искренне считала существование обломков Родины цирковой брехней и видела впервые. Я погладила камень. Тот стал белым, как солнышко в июльском зените. Шершавый и теплый.

— Отойди! — крикнул ослепленный мужик.

— Послушай, дядя, — я взяла камушек в обе ладони. Он просвечивал их насквозь, показывая кости и вены, а заодно тот факт, что на левой руке еще не заросла до конца дыра. Та вдруг затянулась за секунду прямо на глазах. — Ты бы определился, где мне стоять. А то гоняешь туда-сюда, как малолетку за пивом.

— Хамишь, тварь, — он почти улыбнулся, заслонив глаза толстой книгой. Тонкие губы сделались мягче. За характером проступил рисунок. Р-раз и я увидела на кого похож Макс. — Убери адский камень назад в ящик. Будем договариваться.

Я послушно спрятала минерал под плотную крышку. Стало темно и тихо. А я слышала звуки? Не заметила. Интересно, на что еще он способен, кроме световых и лечебных эффектов?

Мой странный визави глядел на меня, не мигая. Запер ящик на ключ. На столешнице обнаружилась стопка печатных листов. Ну и?

— Давно мне не приходилось наблюдать такого яркого и чистого света. Ты кто?

— Петров Леонид.

— Откуда?

— Мой отец…

— Не трать мое время на свои байки! Старший офицер Империи — отец хомо верус! Не смешно. К тому же командор Петров слишком молод и имеет дочь, а не сына. Не сходится у тебя со всех сторон, тварь! Кто ты и откуда?

Я разглядела шапку на верхнем листе. Выписка из личного дела курсанта летной школы «Имперские соколы» Петрова Леонида. Так. Пять страниц, как минимум, убористого текста. Интересно, кто автор? Мой дружок Юнкергрубер отчитался? Любитель добывать чужие тайны, что он там нарыл? Похоже, что я все еще парень. Зато больше не человек.

— Меня зовут Лео Петров. Ничего сверх этого я не скажу, — я плюхнулась в кресло, ногу на ногу закинула. Я сказала правду. О себе рассказывать мне нечего. Колени мелко подрагивали, предатели. Вовремя я уселась. Продолжила нахально: — Ты бы, дядя, тоже не тратил время моей единственной жизни на дурное представление. Ты крутой, я понял. Чо те надо??

— Всем известно, что хомо верус — похотливые, развратные скоты Ты соблазнил Максимуса, тварь? — в лоб спросил мужчина.

— Это здесь написано? — я небрежно ткнула пальцем в стопку бумаги. Не ожидала, что разговор пойдет настолько предметно.

— Я видел, как ты обсасывал барона Кей-Мерера своими мерзкими губами два часа назад на дороге. Хотел вызвать Службу призрения и сдать тебя в «Каталину».

— Что же тебя удержало? — хмыкнула я. По спине стекла ледяная капля. Потом еще одна. Бежать!

— Макс сказал матери, что обязан тебе жизнью. Здесь, — он подбросил слегка листы досье. Те упали на полированную поверхность и разбежались в разные стороны, некоторые улетели на пол. — Здесь тоже имеются разные занимательные факты. Про то, как ты предупредил Максимуса о нападении братьев Торино, а потом поймал пулю, летевшую ему прямо в лицо. Возможно, ты не так уж отвратителен, как все твое гнусное племя, и что-то человеческое не чуждо твоей черной душе. Поэтому я предлагаю, тварь, тебе сделку.

Он изрядно доставал меня своим «тварь», но привередничать не приходилось. Честному охотнику за головами глубоко и искренне наплевать, мужчина я или женщина. Оно, средний род. Похотливая тварь. Того факта, что его обожаемый Максимус позволяет себя щупать, а может быть и не только! отвратительному людоеду, хватает с лихвой, чтобы приговорить меня к смерти. Однако, суровый дяденька не изволит торопиться. Желает в благородство поиграть.

— Я хочу, чтобы ты взял и разбил ему сердце.

Я в изумлении подняла брови. Что? Из холода кинуло в жар.

— Да! — он шагнул пару раз задумчиво и встал в метре от меня, заговорил воодушевленно, глядя на знаменитый портрет, — сделай какую-нибудь гнусность в вашем стиле…

В чьем стиле? Что он постоянно имеет ввиду? Если я выпрыгну из кресла вверх, то, пожалуй, успею вцепиться в жилу на шее. Прокушу горло и артерию. Нет. Я давно не тренировалась в этом, а мужик в хорошей форме. Поймает меня на кулак еще в полете. Зачем так близко встал? Провоцирует? Руку за лацкан заложил. Бонапарт? Беретта под мышкой? Выпустит мне мозг и нет проблем?

— Изобретать велосипед не требуется. Тебе ведь все равно с кем, хомо верус. Подставься сам и или трахни в жопу, — предельно доходчиво заявил охотник. Он перевел светлый взгляд с картины на меня. Я упустила момент для атаки. — Сделай это сегодня же на балу. Я подгоню подходящего человечка, чтобы ты не облажался. Обязательное условие! Кей должен увидеть все собственными глазами. Иначе не поверит, я его знаю.

— А если?.. — я не договорила. Воздух в кабинете стал скользким, как желе. Противно. Липко и страшно. Страшно противно. Черепа соплеменников глядели на меня со стены дешевым стеклом бутылочного цвета.

Я струсила.

— Если не сделаешь по-моему, то про летную школу забудь. Тупо не вернешься завтра на занятия. Служба призрения Империи на низком старте и закроет тебя сразу после завтрака. Я человек добросердечный и позволю тебе поесть нормально перед пожизненной одиночкой. Или выберешь прожарку? — взрослый человек не улыбался. И не шутил. Откуда-то слабо тянуло окаянной белой сиренью.

— Не твое дело, — я резко поднялась на ноги. Руки в карманы засунула, как могла, независимо. Подбородок задрала. Проклятый охотник меня сделал. Слезы текли, но я их не стеснялась. Произнесла: — Максим меня любит.

— В том-то все дело, Петров, — очень тихо проговорил мужчина, — в том-то все дело.

На мгновение родилось чувство, что он похлопает меня по плечу. С сочувствием, что ли? Но нет. Отвернулся к любимому портрету и изрек:

— Иди, сделай, как надо, тварь. Твоя свобода заждалась.

Меня давно не мешали с дерьмом. Не обзывали похотливой тварью. Удивительное свойство моей памяти: не хочу и не помню. Я забыла. Как не со мной было все раньше. Андрей сказал. Что этого больше не будет никогда, потому, что я теперь подданная Империи, и я поверила. Полгода новой жизни на его пограничном барке, четыре — в Сент-Грей, три месяца в Школе, и я отвыкла. Неназываемый! Я незаметно принюхалась к себе. Нет реального запаха дерьма и быть не может. А вот мнится, что разит.

Травля бракками вепря. Собаки скалят зубы, дикий кабан выставил клыки не хуже. Серьезные мужчины прицеливают кремниевые ружья. Искусно выпряденный настенный ковер выдавал сцену с наивной откровенностью: человек тридцать вооруженных мужиков расстреливали одну свинью. Я обнаружила складку в гобеленах коридора. Начала ориентироваться в местном квесте? Очередная дверь. Лестничный переход. Черные ступени спирально и ажурно уходили вниз на тайное число уровней. Я старалась спускаться по винтовой чугунке беззвучно. Слышала, как где-то далеко внизу то и дело хлопала дверь. Кухня? Этот чертов дворец перерыт вдоль и поперек тайными норами. Не хуже столичного Лувра. На следующем уровне в приоткрытую дверь прорывались в глубокий тоннель звуки скрипичной музыки, веселые голоса и ночной ветер. Галерея. Я вышла на свет.

Мне повезло. Чертовы эмоциональные качели качнулись в обратную сторону, и барон с увлечением отдавался танцам с дамами. Кивнул мне небрежно, когда я, опоздав везде, где только можно, появилась в бальном зале.

— Венский вальс! Голубой Дунай! — объявил дирижер, махнув остро палочкой и длинными черными волосами. Явно косил под Маэстро.

Кей-Мерер, парадная форма и золотые аксельбанты, первым пересек открытое пространство и вывел Веронику на паркет. Ее наряд соответствовал чаяниям публики дорогим шитьем в натуральной жемчужной гамме. Да. Они смотрелись и танцевали отлично. По-баронски великолепно. Рвали рекорды красоты и грации.

— Похоже, что мы оба остались с носом, — раздался сзади и слева голос Эспо.

Я обернулась. Комэск улыбался. Но глаза! Как сказал поэт? Безнадежные карие вишни. Эх! Сделалось невыносимо жаль.

— Пойдем, утопим горе в буфете, — я рассмеялась в той же чувствительной безнадеге.

Буфет ломился, и мы с товарищем отдали ему всю честь, какую имели. На пятом наперстке зеленого шартреза я услышала:

— Добрый вечер. Я Лу. Меня прислал господин Мерер, начальник безопасности.

Сказочной сладости существо моргало на меня длиннющими темно-синими ресницами. Очи в половину лица. Бархатный костюмчик цвета молочного шоколада. Бровки домиком. Губы пахнут клубничным блеском. Я догадалась.

— Привет! Я Ло. Присаживайся, — я похлопала себя по коленке, засмеялась хрипло, — Лу и Ло! Можем давать представления в цирке.

Парень с сомнением поглядел на веселящуюся, заметно нетрезвую меня. Весил килосов на двадцать тяжелее. Притянул стул и приземлил упругую попу рядом. Робкие движения выдавали в нем бального новичка. Скорее всего, малыш Лу привык видеть барские хоромы с другой стороны жизни. Лакей или кухонная прислуга. Дорого же меня ценит мой личный охотник за головами!

— Как ты попал на крючок господина Мерера? — я решила, что сам начальник безопасности делал мне мозг час назад. Похож на Кей-Мереров, сколько их там. Бастард? Говорят, в баронских землях их пруд пруди. Расставляют своих на должности. Удобно. — Давай, малыш, колись, как своему.

Я разрезала красное яблоко и протянула половинку Лу. Тот заулыбался.

— Не. Меня сам барон Отто поймал, — он грыз яблоко и гордился. Сок летел во все стороны. Я сняла ошметок с собственной щеки. Воспитание и интеллект шкалили невозможно, парнишка болтал простодушно: — мы с дружком грибного супа надергались и поперлись купаться в Центральном фонтане. Ну там, сам понимаешь, туда-сюда-обратно. Бошки дурные под грибами, не хватило. Начали мы статуи на каскаде изображать. В смысле, пристраиваться к тамошним мраморным теткам. Они голые, мы тоже. Ну, для красоты же все, а ты че подумал? Мой придурок возьми, да и засунь хрен одной в рот, там почему-то вода не шла. Раз-раз-раз, а вытащить не может, ну ты сам понимаешь, кончать надо, а тут барон нарисовался, не сотрешь. А у нас минет с каменной бабой. Пипец! Его сиятельство вопит, как пожарная сирена: «Слезай, дурак!» А как он слезет? Засосало! Потом вода изо рта пошла. Не у меня, а у статуи. Мой сидит у нее на плечах, как приклеенный, член вытащить не может, а вода его в живот и морду лупит. Холодная! Мы ведь на грибах. Вода не помогает, он орет. Его сиятельство орет. Я трусы ищу на карачках, найти не могу, мы же их в порыве страсти нежной срывали…Там еще много чего было…

— Кла-а-асс! — я ржала до слез, мешала шампанское с греноблем и наслаждалась, — ты просто клад, парнишка Лу! А я тебя сразу и не распознал. Нравишься ты мне, сил нет!

Центральный фонтан! Неназываемый! Спасибо.

Я сдрейфила по всем фронтам, это есть. Но и охотник со своими кудрявыми угрозами пробросался. На меня нельзя давить. Я не выдерживаю. Отказывает инстинкт самосохранения, когда чужой сапог давит в горло. И. У меня сложные отношения с алкоголем. Непредсказуемые. Морские грибы противопоказано даже в метре мимо проносить. Когда я высыпала мелкие сухие крошки в фужер с шампанским, то попросила Неназываемого только об одном. Не позволить мне кого-нибудь убить. Все остальное годилось для веселья. Жаль, что не помню почти ничего. Или это к лучшему?

Фонтан, понятное дело, был. Я рвалась к нему, как морской волк. Или дельфин. Или котик. Тащила бедняжку Лу за собой, как главное условие выживания. Где-то так оно и было. Мой бедный ум время от времени выбрасывал команду: целуй придурка, делай вид! Это плохо удавалось. Все кружилось и выпадало из рук. Только в воде мне было хорошо, ее можно было пить и лить на голову. Потом все завертелось прозрачными воздушными пузырьками у лица и кончилось. Ура.

Я села в кровати. Неназываемый, спасибо! Неизвестный, но очень добрый человек снял с меня мокрое и нарядил в большую белую рубашку с длинными рукавами и кружевной оторочкой, укрыл пледом и оставил открытым окно. На прикроватной тумбочке потела льдом в стакане спасительная вода. Спасибо еще раз! Если уложили в койку, а не выбросили в кормушку к свиньям, то, может быть, я не начудила лишнего?

Без четверти пять. Часы на ореховом бюро едва слышно дзынькнули. Пастушок и пастушка под хрустальным колпаком обернулись кругом себя один раз. Я напилась воды. Свесила ноги на пол. Холодно, тянет сквозняком. Найду Макса и все ему расскажу. О чем? О том, что правдивого во мне только одна фамилия? Что я водила его и всю Школу за нос три месяца? Легла обратно. Пастель теплая. Лаванда. Дикий шелкопряд. Ромашка и хлопок. И чертова белая сирень. Не могу!

Я выбралась из-под пледов-одеял. Пошлепала голыми ступнями по паркетным плашкам на выход. Полы широкой рубахи путались в икрах и норовили прикинуться привидением. Тяжелое дверное полотно отворилось с жалобным скрипом.

Макс сидел в кресле строго напротив двери. В окне за его спиной светлеющее розовым небо обещало солнечный день.

— Привет, — сказала я. Подошла близко и встала между его широко расставленных ног. Шелковая пижама ласкала кожу.

— Очухался? — спросил барон негромко. Не улыбался. Ничего не добавил сверху. Но я все еще мальчик.

— Да. — ответила я еще тише и аккуратно попыталась присесть к нему на левое колено.

— Куда? — он поймал меня железными пальцами, — иди вниз на пол.

Макс за руку потянул меня на ковер.

— Почему? — я не сопротивлялась. Села послушно. Что дальше.

— Ты вчера орал на весь парк, что ни одна сука не помешает тебе отсосать мне в любое время дня и ночи, — поведал мой строгий парень. — приступай.

— А ты для этого пришел? — я потянула за красивый шнурок у него на поясе. Переливчатая ткань штанов надежно подтверждала: да, на все сто! Я освободила сиятельную эрекцию от ненужного. Ого! Не стала восхищаться вслух. Взяла в руки. Облизала вмиг пересохшие губы.

— Конечно. Не о любви же мне с тобой разговаривать, — выдохнул Макс и откинулся в кресле.

Я мысленно согласилась. Разговоры о любви у нас не очень складываются. К тому же побаивалась остальных подробностей вчерашнего вечера. Память все же подбрасывала картинки. Брысь! Животный запах смазки манил и гнал слюну.

Я умею делать минет. Знаю массу разных штук. Меня специально учили. Не знала только, что это жутко приятное занятие. Всегда считала, что главное здесь техника: знание нужных точек, ловкий язык, правильное дыхание, контроль обоняния и рвотного рефлекса. Максим снова сотворил чудо своей белой сиренью. Оргазм накрыл меня одновременно с его громким стоном и горячими толчками спермы во рту. Я чуть не захлебнулась, позабыв дышать. Закашлялась, засмеялась и расплакалась.

— Запей, дурачок, — он притянул меня на грудь, усадил на колени и поднес ко рту бокал. Игристое вино. Холодное и сладкое.

Зубы стучали о край. Слезы катились по щекам. Я стала жуткой ревой с тех пор, как превратилась в парня. Да я за всю предыдущую жизнь столько воды не налила, как за эти суровые три месяца. Максим целовал тихонько в лоб. Благодарно и нежно. От него ко мне шла бесконечная нежность, бездонная, в ней хотелось утонуть или уснуть. Он словно твердил беззвучно «люблю» или сглаз поцелуями снимал. Как тогда в клетке. Там тоже был рассвет, и Макс держал в руках и касался губами лба. Люблю? Я?

— Ну что, убедился? Эта подлая тварь подставит любую дыру, лишь бы ты трахал, — раздался знакомый голос. Охотник за моей несчастной башкой выступил из тайной щели в стене. Чертов замок! — А ты здорово его приручил, Кей! Снимаю шляпу. Все-таки совать член в пасть людоеду — это надо смелость иметь. Я за свою жизнь не рискнул ни разу.

— Дед, уйди, — не размыкая рук, сказал барон. — как друга прошу, дай нам договорить.

— У тебя четверть часа и не забудь то, что обещал, — Отто Кей-Мерер прошел тяжелым шагом мимо нашей слепленной парочки в кресле.

— Что ты обещал? — я крепче обняла Максима за талию. Размазывала соленые слезы по горячей твердой груди. Плоские соски смешно задевали замученную кожу губ. Хотелось еще.

— Порвать с тобой, — он отвернулся, — раз и навсегда.

Я пыталась найти его рот, но он не позволял, убирая лицо. Тогда я просто целовала его куда придется.

— Но ты ведь этого не сделаешь, правда? Ты ведь останешься со мной? И спасешь? Да? Макс, не молчи.

Он подставлял себя и молчал.

— Дай мне руку, — сказала я. Все. Хватит. Он знает, что я зверь. Пусть уж узнает последнее. — Дай.

Я взяла его ладонь и хотела прижать к себе в известном месте. Мечтала обойтись без слов. Макс дернулся как от ожога. Сразу встал, уронил меня с колен на пол, отошел к окну. Руки скрестил на груди, отдаляясь.

— Я не могу, прости. Брезгую. Я понял. Я никогда не смогу относиться к тебе нормально. По-человечески. Ты пойми, дурачок, ничего не выйдет. Твое происхождение неприемлимо, позорно. Хомо верус — это некуда падать, это бесчестье, оскорбление моей семьи, — барон обхватил себя за плечи. Стоял спиной к свету, лица не разобрать. Но слова лепил уверенно, как пощечины и бросал в меня: — и еще это между нами, не знаю, как назвать. Бред, блажь, похоть! Дед прав: мне нужны здоровые отношения со здоровой женщиной расы людей!

Не подошел, не подал мне руку, чтобы помочь подняться. Наоборот, сделал шаг назад и уперся спиной в подоконник. Я наступила коленками на подол, большой ворот треснул, потом длинные рукава зацепились за что-то и запутали меня в широкой рубахе окончательно. Я уродливо барахталась на ковре, а Макс стоял и смотрел.

— Да что б он умер, твой дед! Вместе со своими угрозами! Ты мне в любви клялся, барон! Ты! Еще суток не прошло! Ты лживая скотина! Ты меня в лоб целовал, вот только что! Тут, на этом самом месте. Ты любишь меня, я знаю, я чую! — я выговаривала ответную речь громко, отчаянно, глупо и сразу жалела об этом. В финале не выдержала, заревела в голос, потеряла лицо окончательно и никому не нужно: — я, конечно, позорная тварь и хомо верус, а ты просто трус, Кей-Мерер! Трус!

Он отшатнулся, словно прилетела отдача в лицо. Протянул руку, потом отдернул. Развернулся и быстро пошел прочь.

— Макс! — я закричала. И снова: — Макс! Прости! Не уходи! Не бросай меня, ты не можешь…

Упала лицом в ковер. Он душил чертовой сиренью. Ею провонял весь гребаный мир.

— Вставай, дите, пойдем, — вчерашний старик поднимал меня на ноги с неожиданной силой. Поддерживал за плечи и приговаривал: — пойдем, пойдем, здесь нельзя плакать, нельзя…