Логово серого волка

Глава 40

Легкое движение — порыв души, не тела и Рома на моих руках. Едва сдержал желание сжать руки крепче, боясь навредить, сделать больно и не оправдать того доверия которое она подарила. Дыхание стало тяжелым, мышцы одеревенели, кровь закипела, в голове растекся морок. Кожа стала, чувствительной как будто обгорела на солнце и почти болела от соприкосновения с ее телом. Болезненно — сладко, удушливо — живительно.

Волк терся об меня изнутри, щекоча шкурой, подталкивая и торопя. Меня не нужно было подгонять, я и так взлетел вверх по лестнице, перепрыгивая через две — три ступеньки, не замечая препятствий на своем пути. Темный коридор обычно холодный и пустой был заполнен звуком поверхностного дыхания и быстрого сердцебиения, отражаемым от стен. Инстинкты звенели, говоря о том, что мы создаем слишком много шума вокруг себя, твердя, что это опасно, но разве об этом думаешь, когда держишь в руках мечту, которая вот почти совсем уже твоя. Плевать на то, что каждый оборотень в замке может услышать мое нетерпение. Плевать, что каждый из них может учуять мое желание. Сегодня их нет для меня. Сегодня есть только я и она. Только для нас сегодня мерцают звезды, только для нас ночь заволокла остальной мир темнотой, чтобы не мешал. Только для нас воздух свеж и сладок. Только для нас огонь камина освещает комнату, даря отблески золота на бархате кожи.

Аккуратно поставив ее среди комнаты, позволил ее ножкам утонуть в меху шкуры на каменном полу. Сместился так, чтобы стоять за ее спиной, пытаясь не давить на нее. Позволить ей не думать, а только чувствовать. Провел легким, словно перышко касанием по изгибу шеи и плеча. Опустил лицо вроссыпь ее волос, которые неведомым мне образом уже были распущены. Вдохнул запах трав и ягод. Пальцы подрагивали и было сложно справиться с порывами, но не буду, не имею права спешить. Эта ночь уже никогда не повториться ни для нее, ни для меня. Она такая только одна и я собирался испить ее до дна.

Я покажу своей девочке, что она значит для меня. Я поделюсь с ней знаниями плоти, она со мной врачеванием души. Объясню ней, что сила может быть ласковой и нежной. Что мощь может не только подавлять, но и дарить блаженство. Я позволю ей узнать меня. Только ей есть дорога в мою душу, и надеюсь, что однажды она впустит меня в свою.

Все так же стоя за ее спиной, я сбросил все что мне мешало, все, что разделяло нас и лишь мгновение поколебавшись, спустил с покатых плеч ее свадебное платье. Ткань соскользнула и облачком опустилась к ногам Ромы. Она не шелохнулась и к моему восторгу не попыталась прикрыться руками. Она идеальна. Тоненькая талия, стройные ножки, округлая, аппетитная для мужских глаз попка. Волосы черным водопадом струившиеся вдоль спины еще больше дразнили, пряча от меня бархат кожи.

Шаг вперед и я прижался к ней всем своим телом, мягко обнимая и опустив лицо к ее плечику. Она как шелк, как ласковые волны теплого озера, как пух летних одуванчиков.

Проведя носом от шеи до плеча, втянул ее запах, упиваясь моментом. Легкими, едва ощутимыми поцелуями проложил дорожку назад к шее и выше до виска. Ее макушка едва доставала до моего подбородка и приходилось неловко склоняться, чтобы дотянуться всюду, где хотелось оставить след своими губами. Разжал руки, стал медленно их опускать, чтобы Рома не чувствовала себя в плену, но не было сил запретить себе скользить пальцами по нежной коже. Прочерчивая невидимый рисунок, провел ладонями по ее рукам и слегка сжал ее холодные пальчики. Легкий почти неслышный вздох сорвался с ее губ.

— Любимая моя девочка, ты только не бойся меня, — свой хриплый голос я сам узнал с трудом.

Никогда в моей памяти мои слова не имели такой просящей и почти умоляющей интонации. Стиснув челюсти, я ждал ответа или хотя бы знака того, что она меня услышала и поняла. Мгновения казались вечностью, и безмолвие ночи еще больше подчеркивало тишину, воцарившуюся в комнате. Лишь треск поленьев в горящем камине давал понять, что мир не замер, издеваясь надо мной.

Но Рома никогда не любила бессмысленных слов и потому, как и прежде нашла способ более ясно выразить свои мысли и намерения. Она, не отстраняясь, развернулась в кольце моих рук, плавно скользя своей кожей по моей, и прямо заглянула мне в глаза. Глубины ее черных очей загадочно поблескивали, отражая искры пламени и жадно изучая мое лицо. Губы приоткрыты, маня исследовать их нежность и сладость. Тугая грудь прижималась ко мне, позволяя почувствовать твердость сосков. Медальон, лежащий среди упругих холмиков, холодил кожу, странным образом еще больше подчеркивая ее наготу. Ее ладони скользнули вверх по моему торсу и, обвив шею, потянули, заставляя склоняться. Юркий розовый язычок быстро и немного нервно прошелся по ее губам и спрятался, зовя за собой.

Меня не нужно было приглашать дважды. Поймав поцелуем ее пухлые губки, я не смог сдержать хриплого рыка, прокатившегося из самых глубин моего естества. Кровь, рванувшаяся по жилам, создавая гул в ушах. Сердце рвануло вскачь, как сумасшедшее. Уже знакомый и оттого еще больше желанный вкус ее губ наполнил мой рот. Руки сами собой крепче сжались на ее талии, приподнимая Рому выше. Она тихо пискнула, потеряв опору, но не прервала поцелуя, кружащего мою голову. Я упивался ее сладостью. Я все напористее атаковал ее уста, пытаясь пробраться глубже, взять больше, узнать лучше. Я не мог контролировать происходящее и плыл по течению подхваченный волной страсти и жажды. Я пил ее. Я дышал ею. Развались замок на части вокруг нас, я бы даже не заметил этого.

Мне было мало ее объятий. Мне было мало поцелуев. Мне было мало ее тихих стонов удовольствия. Я хотел в стократ больше. Глубже, дольше, напористей.

Лишь необходимость позволить сделать ей вздох, заставила меня отпустить ее губы. Затуманенный взгляд, припухшие влажные алые от поцелуя губы, лихорадочный румянец, сбившееся дыхание и удивительная смесь растерянности и жажды на лице. Она была прекрасна в своем невинном желании.

— Покажи мне, — выдохнула она, добавляя краски своим щекам.

Меня словно ударили под дых. Волк одобрительно зарычал, подбадривая за смелость, а я стиснул зубы, чувствуя как от ее слов, увеличилась боль в паху. По телу растекся жар и больше не в силах противиться порывам, подхватил ее под бедра, притягивая к себе. Рома чтобы удержаться обняла мои плечи руками и обвила талию ножками, прижимаясь так тесно, как это возможно в нашем положении. Так было гораздо удобнее целовать ее горячие губы, но гораздо сложнее держать под контролем бушующую страсть. Я чувствовал ее всю. Бархатистость кожи, сладость губ, шелк волос, струящихся по нашим телам. Поддерживая одной рукой под бедра, второй зарылся в локоны на затылке, притягивая и удерживая. Она отвечала на поцелуи не менее жарко, пробуя на вкус и исследуя. Ее пальчики впивались в кожу на спине, и Рома непроизвольно выгибалась кошкой, дразня затвердевшими сосками. Ее тяжелое дыхание и впившиеся в мои плечи маленькие острые ноготки подсказывали, что в огне страсти горю не только я, но и Рома всецело ощущает тот накал, который зарождался уже давно.

Не прерывая очередного поцелуя и крепко прижимая к себе девушку, я медленно двинулся в сторону заваленной шкурами кровати. Нет, я не торопился закончить эту пытку. Нет. Я хотел вытянуться на мягком ложе, чтобы прижаться к своей девочке всем телом. Я хотел, чтобы обе мои руки могли свободно ласкать ее кожу. Я хотел целовать ее от локонов до кончиков пальцев ног.

Мой волк скулил в нетерпении и желал, чтобы мы заявили свои права на нашу женщину немедленно. Он рвался заклеймить и присвоить. Он скреб когтями и скрипел зубами, раздраженно фыркая. Но что он мог сделать? Я сильнее и мы оба теперь это знаем. В любом случае он все равно не сможет ничего сделать. Будет рычать, выражая недовольство? Разнесет мебель? Исцарапает стены? Он не сможет, не посмеет обидеть или напугать Рому. Его инстинкты не позволят принудить ее или заставить. Он знает, что в данном вопросе его желания уже ничего не решают. Да он выбрал ее. Да он заставил меня заметить в маленькой девочке, желанную мне женщину. И я благодарен ему. Впервые в своей жизни благодарен за наше сосуществование. Мне невыносимо думать, что жизнь могла бы жестоко обойтись с нами и не свести наши с Ромашкой тропинки. Страшно представить, что я мог никогда не узнать о ее существовании. Что волк мог бы среагировать на женщину, которая никогда бы не пришлась мне по душе. Что моя девочка могла бы достаться другому.

Последняя мелькнувшая мысль вызвала глухое рычание, рокотом раскатившееся по комнате и отразившееся от стен гулким эхом.

Рома замерла в моих объятьях. Я видел ее в желтых и голубых тонах, что говорило о том, что волк смотрит моими глазами и значит, привычный серый цвет сменился желтовато-коричневым. Я ждал, когда зверь отступит, а Рома всматривалась в мое лицо, словно что-то решая для себя. И тут она неожиданно улыбнулась. Нежно и почти с гордостью.

— Я рада, что ты мой.

Ее ладошка погладила меня по щеке, а потом пальцы ласково прошлись по дугам бровей, стирая внутренне напряжение и приручая волка, который был растерян внезапным признанием, не меньше чем я.

Я не мог говорить. Сердце бухало в груди. Дыхание перехватило, как будто из меня выжали весь воздух. А по коже разбежались мурашки, делая ее еще более чувствительной.

Еще одно легкое движение ее руки по моему лицу и она сама потянулась ко мне для поцелуя. Он был совсем другой. Не жадный и не голодный, как прежние. Едва уловимый, невесомый, упоительный.

Я легко скользнул на кровать, укладывая ее поверх шкур и нависая над Ромой, не выпуская из объятий. Я держал ее, словно боясь, что она ускользнет и исчезнет.

Она казалась совсем маленькой в моих руках и что-то щемяще — нежное давно родившееся в моей душе встрепенулось и загорелось огнем.

— Я люблю тебя, — слова дались легко. — Как никого и ничто в своей жизни.

Я не дал ей произнести ни слова. Неважно, что она хотела ответить, эти слова ничего бы ни изменили во мне. На ответное признание она не готова, я видел это в ее расширившихся зрачках и в слегка прикушенной изнутри губе. Я поймал ее выдох поцелуем, заставляя выбросить все мысли из головы и сам забыл обо всем.