Келья для ведьмы — слишком большая роскошь решила я, когда меня втолкнули в подвал. В каменный мешок воздух проникал только через маленькое оконце под самым потолком, зарешеченное толстыми прутьями. Ни стула, ни лавки, ни единой тряпки. Только немного сена в сыром углу свидетельствовало о том, что здесь бывали узники и до меня. Факел монашки забрали с собой, и теперь кроме сырости, здесь царила еще и темнота.
Тусклый свет восходящего солнца все еще не пробился через высокие стены монастыря, и потому маленькое оконце зияло черным провалом. Перебравшись к сену, которое я успела увидеть, пока светил факел, я села и, уткнувшись лицом в колени, зарыдала. От страха, от безнадежности, от обиды.
Когда Грей говорил о предательстве одного из самых близких, я не верила, что такое возможно. Понимала, что вряд ли он ошибается, но верить все равно не хотела. Было бы мне легче, если бы предателем оказался кто-то другой? Нет, конечно. Но Ли Бей…
— Грей, — всхлипывая, тоскливо позвала я.
Обычно люди, познав страх, боль или безнадежность зовут маму или усердно молятся богу, прося помощи и утешения. Я же, находясь в стенах божьей обители, зову своего собственного чудотворца. Я не на миг не усомнилась, что Грей все узнает, что найдет и обязательно сделает все, чтобы спасти. Только бы ему хватило времени. Я — заложник, это понятно, но как надолго я им понадобилась?
Когда у самых ног что-то прошмыгнуло, попискивая, я поджала ноги, и чуть было не вскрикнула от неожиданности. На болоте и в замке крысы, частые гости, и меня они не пугали, но от одной мысли, что в этом сыром подвале мог оказаться Богдан, сердце сжалось.
— Грей, любимый, поторопись. Я жду, — едва слышно выдохнула я и, закусив губу, откинула голову назад, упираясь затылком в каменную стену.
— И что? Поможет? — раздался тихий шепот у самого моего уха.
А вот теперь я заорала в голос, да так, что испугалась еще раз, но уже своего вопля. Отползая в сторону и шелестя сеном, я продолжала кричать, размахивая руками.
— Прошу прощения. Ты так увлеклась своими мыслями, что меня даже не заметила.
Я вжалась в стену всем телом, слепо всматриваясь в темноту и, не видя своего собеседника. А может, тут никого и нет, а просто я схожу с ума?
Послышались шорохи, а затем в темноте показалась искра. Еще один всполох и слабый огонек разрушил темноту.
— Контрабанда, — кивнув на восковую свечу, пояснила девушка, стоящая напротив.
Длинные ярко-рыжие волосы свободно струились по плечам, но были тусклы от пыли и невозможности привести их в порядок в таких условиях. Светлая как сливки кожа и яркие карие глаза, обрамленные черными ресницами, курносый носик, задорная улыбка никогда не унывающего человека. Красивая, высокая, стройная.
— Прости, что напугала, — извинилась она еще раз, а сама в это время так же изучала меня, как и я ее.
— Ты в гости или по делу?
— Что? — изумилась я.
— Не обращай внимания. Я так давно не видела нормальных людей, что не помню, как себя нужно вести при появлении гостей, — пожала она плечиком и пристроила свечу на каменный выступ в стене.
— Так, тебя за что сюда?
Она облокотилась о стену и сложила руки на груди, всем видом показывая, что готова слушать.
— Боже, но расскажи хоть что-нибудь или можешь песню спеть, — закатила она глаза и всплеснула руками.
Я ошалело смотрела на нее, все шире открывая рот в изумлении.
— Нет, я не сумасшедшая, — вдруг заявила она. — Но со мной уже никто не разговаривал… хм… месяца три.
— Никто?
— Настоятельница не считается. Она приходит раз в неделю и спрашивает, готова ли я? Но я, естественно, не готова и тишина продолжается еще неделю.
Она зашагала по комнате, все время смотря на меня в ожидании.
— Ну, пожалуйста, — шутливо взмолилась она, запустив пальцы в волосы.
— Я заложник, — честно ответила на ее вопрос.
Она остановилась и, нахмурившись, склонила голову.
— Кому так не угодила?
— Меня выкрали из дома по поручению врага моего мужа. Здесь прячут.
Удивление прошло, и все снова навалилось на меня грузом тяжелой неизвестности. Вернувшись на свое место на сене, снизу вверх посмотрела на свою сокамерницу.
— Ты здесь уже три месяца?
— Не совсем здесь. Сначала я жила, как и другие послушницы в келье, — рассказала она и присела рядом.
— А тут как оказалась?
— Легко, — криво улыбнулась она. — Когда все сроки вышли, настоятельница попыталась меня в монахини постричь.
— И что? — невольно подалась я к ней ближе.
— Ох, нескоро она свои космы заново отрастит, — рассмеялась она.
Ее смех был настолько заразительным, что, несмотря на всю сложность моего положения, улыбку сдержать не удалось.
— Ты ее… — я так и не смогла договорить, потому что засмеялась от представленной картины.
— О да! С великим удовольствием.
Девушка заливисто расхохоталась и стала резать воздух пальцами, изображая ножницы. Она дурачилась как ребенок, изображая в лицах события того дня.
— Зато никто не суется с душеспасительными беседами, эти мышки боятся меня как огня.
— Что ты здесь делаешь, если не собиралась идти в монахини?
— А меня и не спрашивали. Отчим решил, что ему легче заплатить монастырю откупные, чем готовить приданное. Видите ли, ни один нормальный мужчина, ни за что не возьмет такую взбалмошную девку, сколько бы ему ни заплатили, — весело сказала она, но улыбка предательски дрогнула.
За этими словами была слышна печаль от всех возможных надежд, которые не сбылись.
— А ведь он действительно монастырю заплатил гораздо больше, чем приданое, которое полагалось бы моему будущему мужу.
Она тяжело вздохнула и, потеребив кончики волос, задумалась. Я знала ее всего несколько минут, но внутренний голос подсказывал, что подобное раздумье — редкое явление. Жизнерадостная от рождения, она не привыкла печалиться, и любые обстоятельства готова принять, как новую забаву. Но она женщина, а значит, есть в ее душе место и для мечты о простом семейном счастье. И монастырь с его застенками не то, что должно быть в ее судьбе. Неужели ей не на кого надеяться? Неужели никто не понимает несправедливость такого решения ее отчима?
— А твоя мать?
— А что она? Он — хозяин и его слово закон. Она такая же вещь, как его меч, лошадь или я, — горечь, пропитавшая эти слова, резанула слух.
Как все же несправедлив мир. Такая веселая, живая, горящая внутренним огнем девушка, обречена сгинуть в застенках монастыря. Еще раз на ее примере я убедилась, как мне повезло оказаться среди оборотней. Там не принято уничтожать личность. Никто не позволит силой забрать дочь из семьи, не поплатившись за это. Там стая — одна семья и каждый имеет право на выбор. Даже Грей, будучи хозяином, не посмел бы заявить на меня свои права без моего согласия. Никто не мог бы меня заставить, даже учитывая, что я не являлась членом стаи. Гай, не будучи моим настоящим отцом, не раздумывая, вступил бы в бой с вожаком и защитил бы любой ценой.
— А кто твой муж? Вдруг знаю, — в очередной раз сменила тему моя новая знакомая.
Она снова улыбалась и, похоже, совсем позабыла о той печали, что совсем недавно жила в ее глазах.
— Грей Вульф.
— Врешь! — настала ее очередь удивляться.
— Зачем мне врать?
— С ума сойти. Оборотень!
То ли обрадовалась, то ли восхитилась она.
— Вы знакомы?
— Нет, что ты? Но кто не знает о лорде оборотне. У нас таких раз-два и обчелся.
— Да, — тихо согласилась я.
— А ты тоже из них? — зачем-то указала она на меня пальцем и еще раз бегло осмотрела с ног до головы.
— Нет.
— Жаль, — кажется, я ее разочаровала. — Говорят с их силой никакие застенки не проблема. Нам бы пригодилось.
Она тяжело вздохнула, поскребла пальцем каменную кладку, словно пробуя свои силы.
— Ага. Не проблема, — улыбнулась я сама себе, вспомнив, как Грей по отвесной стене забирался в окно моей спальни.
Я тогда даже не подозревала, что буду вспоминать те дни с таким волнением и удовольствием. Жаль, нельзя обернуть время вспять. Я скучала не только по Грею, но и по волку с его благоговейным обожанием. И даже по подаркам в виде свежепойманных зайцев.
— Страшно? — шепотом спросила она, как будто боясь, что кто-то из оборотней подслушает нашу беседу.
— Что?
— Жить, говорю, с оборотнем страшно?
— Прекрасно. Нет мужчин более заботливых, нежных и любящих, — чувствуя, как заалели щеки, призналась я, и понимая, что излишне разоткровенничалась, замолчала.
— Говорят, что они съедают младенцев, если те рождаются слишком слабые.
— Бред какой, — возмутилась я. — Они — потрясающие родители.
— Не обижайся, я говорю только то, что слышала.
— Забудь. Все это ерунда, — повысила я голос и замолчала.
Эх, сама всего пару месяцев назад верила во всю эту чепуху, и немудрено, что она под завязку набита такими глупостями.
— Извини. Но это действительно вранье, — уже спокойней сказала я.
— Тебе виднее, — легко согласилась она. — Сама я их ни разу не видела. Земли моей семьи далеко от границы, и там оборотни большая редкость.
— Они замечательные… если не злить, — вспомнился мне перебинтованный Локи.
— Утешила, — сыронизировала она. — Вот придет за тобой муж и перекусит мной.
Я на это только глаза закатила. Кажется, она меня не слушала, когда я говорила, что все эти сплетни ерунда.
— Не станет он тебя есть.
— Так уверена?
— Да.
— Почему? — допытывалась она.
Я чуть было зубами не заскрипела.
— Потому что костлявая, — выпалила я.
— Хорошо, — сказала она и задорно улыбнулась.
— Ты меня дразнишь? — сощурилась я.
— Конечно. А то ведь скучно. Тебя как зовут-то?
— Ромашка.
— Нет, я серьезно, — опять всплеснула она руками, как будто ей невероятно тяжело быть без движения.
— И я серьезно. Близкие и друзья Ромой называют.
— О-о-о!
Я развела руками. А что тут сделаешь? Что есть, то есть.
— Рома, — проговорила он вслух и улыбнулась. — Необычно, но здорово.
А потом она резво поднялась и сделала шуточный книксен.
— Позвольте представиться, миледи. Я леди Лилиан. Лучше просто Лили.
Договорив, она шлепнулась в сено рядом со мной, поднимая пыль.
— Здорово, что ты здесь, — заявила она.
Я подавилась вздохом и уставилась на нее, как на умалишенную. Заметив мой взгляд, она поспешила исправиться.
— Здорово, что мы встретились. Не представляешь, как тоскливо быть все время одной. Дошло до того, что я стала в шахматы сама с собой играть. Кстати, хочешь партию? — спросила она в конце своей тирады и умоляюще посмотрела на меня.
— Играть? Шутишь?
— А что? Ты спать хочешь?
— Я сейчас не усну, даже если меня напичкать под завязку ромашковым настоем.
— Вот видишь. Погулять нас тоже никто не отпустит, сама понимаешь. Ну, так что?
Может, это и было бы хорошей идеей, если бы не одна загвоздка.
— Я не умею, — развела я руками, извиняясь.
— Я научу, — с пугающим энтузиазмом заявила Лили.
Она проворно перенесла свечу на пол и, расчистив от сена кусочек пола, где были начерчены клеточки, принялась расставлять камешки.
— Обменяемся знаниями, — вдруг предложила она. — Я тебе о шахматах расскажу, а ты мне об оборотнях.
Я настороженно замерла и напряженно спросила:
— Что ты хочешь знать?
Лили заметила перемену в моем настроении, и рассмеявшись заверила:
— Я не собираюсь выведывать секреты. Просто жуть как любопытно. Так что сведения о том, где твой муж хранит звериные сокровища, можешь оставить при себе.
— Звериные что? Сокровища? Ты сейчас о чем?
Девушка, оставив в покое камешки, воззрилась на меня с не меньшим удивлением.
— А он у тебя точно оборотень?
— Более чем, — озадачила я ее ответом.
Она зачарованно вздохнула:
— Значит, и об этом врут.
Но расстраиваться долго она явно не умела, и потому передернув плечиками, предложила:
— Приступим.