Малина для мага, или Сорванная любовь

Глава 13. Первый круг скверны

Эйдан выскочил из кареты еще до того, как она остановилась. Подбежал к корневой башне, обнял, как умирающего друга. А я, словно перешагнув предел отпущенных мне эмоций, смотрела вокруг как никогда беспристрастно, и магия в моем теле — дар, полученный от Сол-Гирата, — звенел натянутыми до отказа струнами.

Вокруг была скверна. Нас не часто возили к первому кругу, но я навсегда запомнила этот запах, от которого ком подкатывал к горлу. Серый туман плыл тонкими струйками, а сырая земля жадно чавкнула под моими ногами, когда я тоже выпрыгнула из кареты и пошла к дому.

— Эйдан, — позвала я.

Взгляд у него был шальной. А серый туман огибал его, не приближаясь. Словно он — пламя, разгоняющее мрак.

— Давай сделаем попону, — сказала я. — Сейчас.

Повернулась спиной к башне и раскинула руки, выпуская свой дар и укрывая несчастную землю. Скверна рванула к магии, как голодный волк к свежему мясу, а меня затрясло. Туман сочился через мой щит, а кое-где шевелилось гадкое, серое. Приглядываться не хотелось, но я видела щупальца, тонкие хоботки, изломанные линии тел. Порождения скверны впивались в мою магию, распластанную перед домом, с упоением вгрызались в нее зубами, рвали когтями. Мой дар — суть жизнь. Для скверны все равно что конфетка для ребенка.

Позади меня встал сол Гир. Его рука опустилась мне на живот, прижимая теснее, и поток магии — грозной, густой, темно-красной, как корневая кровь, — растекся поверх моего щита, выжигая всю дрянь. Мы не тренировались, но все сразу вышло как надо.

Я откинулась на крепкую грудь и выдохнула от облегчения. Волны магии, мерцающей зеленью, расходились от меня во все стороны, и я отдавала максимум, все. А иначе с корневым и не выйдет. Никаких полумер — ни в магии, ни в любви. Надо же, пять лет назад Эйдан сол Гир и правда в меня влюбился. Собирался жениться, сделал ключ… И пусть я узнала об этом с большим опозданием, но все равно было дико приятно. Мое самолюбие отряхнулось и выпрямилось точно цветок, поставленный в воду.

— Ты молодец, — похвалил меня Эйдан и поцеловал в макушку. — Можешь еще?

Я только хотела ответить, что это все, на что я способна, как ключ на моей груди нагрелся, а дом заскрипел и качнул голыми ветками, словно пытаясь мне что-то сказать.

Я хозяйка башни теперь. Я могу больше. Зелень вспыхнула ярче, накрывая исстрадавшуюся землю. Эйдан жег корневой магией поверху, уничтожая всю дрянь, что жадно вцепилась в мой щит, а я, запрокинув голову, вгляделась в черты, подсвеченные силой.

Жесткие скулы, тень щетины на подбородке, собранный и серьезный, он казался старше своих лет. Надо бы спросить у Аделины сол Гир, почему она отдала своего сына в академию на два года раньше. Впрочем, она придумала бы оправдание. Такой талантливый мальчик учился легко и играючи. А к острому уму прилагался буйный нрав, который гувернеры и наставники отчаялись укротить.

Я почти все время молчала в доме Аделины сол Гир, в бежевой гостиной, украшенной искусственными цветами, выхолощенной и безжизненной точно склеп. Потому что не верила ни единому слову. Но ведь Аделина могла и не врать. Она действительно отдала мне то письмо, сопроводив унизительной ремаркой и платой. Так ей, наверное, до смерти надоело отбиваться от поклонниц сына. Она пришла ко мне позже, чтобы убедиться, что наша связь не имела последствий, так бастарды серьезно усложняют жизнь. Хотя… Если бы Эйдан погиб в дозоре, то башня осталась бы без наследников. Разве в таком случае не лучше, если есть хоть какой-то ребенок, пусть и незаконнорожденный, но с кровью сол Гира?

— Все, — выдохнул Эйдан.

Пахло прелой травой и дымом, и это был хороший запах. Вокруг раскинулась пустошь, из которой торчали голые ветки кустов, земля подсохла и больше не казалась раскисшим болотом, а дом заскрипел и распахнул перед нами дверь.

— Это было точно как в скверне, — сказала я.

— Первый круг, — кивнул Эйдан. — Не знаю, что за ядреное колдовство, но когда я найду, кто это сделал…

Я вдруг покачнулась, и перед глазами заплясали черные мушки.

— Тебе плохо? — Эйдан обхватил меня за талию, вгляделся в глаза.

Мне и правда поплохело от внезапной догадки.

— Послушай, — прошептала я, цепляясь пальцами за его рубашку. — А что, если это — я? Те две монеты. Я швырнула их на пол, я злилась. О, я так злилась на тебя, Эйдан, что могла и проклясть! А если башня приняла меня за хозяйку… Если хозяйка проклинает свою башню, то это, наверное, просто ужасно!

Сол Гир усмехнулся и погладил меня по щеке.

— Твой дар проснулся позже, — напомнил он. — Когда ты ушла. Так? Хозяйкой на тот момент была бабушка. Нет, Малинка, как бы ты меня ни ненавидела, у тебя бы не вышло так напортачить. Да и золотые монеты никто не оставил лежать на полу. Ты видела смету, которую всучил мне банкир? Моя мать любит золото, обожает просто!

Я кивнула, вынужденно с ним соглашаясь.

— Как себя чувствуешь? — вкрадчиво спросил Эйдан, и его пальцы погладили мою шею и ниже, задержавшись на ключице. — Ты ведь выложилась полностью, да?

Я высвободилась из его объятий и пошла в башню.

— Все отлично, — заверила я. — Мой дар как будто подрос.

— Одаренки выше первого не бывает, — напомнил Эйдан, идя за мной следом. — Малин, ты побледнела.

— У меня от природы светлая кожа, — ответила я, проходя на кухню. — Хочешь чай?

И пироги здесь. Надо же, с грибами, с курицей, с вишней. Лиска расстаралась. Может, простить ее?

— Если вдруг твой резерв опустел… — не отставал Эйдан.

Дом вдруг заскрипел, дверной проем расширился, и в него забежал диванчик. Пухлый, мягкий, с обивкой в цветочек. Глаза Эйдана невольно расширились, и он попытался заслонить столь вопиюще неделикатный намек. Затем оттолкнул диван прочь, но тот застрял в дверях, цепляясь за косяк изогнутыми ножками, а я невольно рассмеялась.

— Это все дом! — воскликнул Эйдан.

— Да-да, идет за желаниями хозяина, — покивала я.

— Я бы не стал действовать так в лоб!

— Ладно, оставь его.

Эйдан обернулся, и в его глазах вспыхнула такая надежда, что мне снова стало смешно.

— Просто попьем на нем чай, — сказала я. — А если вдруг мне понадобится восполнить резерв, я обязательно тебе скажу. Ради башни.

— Я совсем не поэтому, — признался Эйдан.

Я знала. Тайком глянула на ладонь, и линия жизни уверенно засветилась до половины. А Эйдан сел на диван, слегка поднялся, пробуя упругость сиденья и одобрительно хмыкнул.

— И еще говоришь, ты ни при чем? — наигранно возмутилась я, подавая ему чай.

— Дом прочитал мои мысли, — улыбнулся он.

И улыбка была совсем такая как раньше, широкая и открытая.

***

Остаток дня мы провели в мелких заботах. Эйдан достал здоровенный мешок и, спустившись в подвалы, набил его золотом. Мешок, конечно, порвался, и Сол Гир залатал прореху магией — получилось вроде плетеной корзины поверх рогожи. Когда и она не выдержала, нашел чемодан и догадался складывать золото уже наверху. Сверился с пухлой сметой и доложил жменю бус.

Я в это время пыталась медитировать в круглой комнате, чтобы восстановить резерв, но Эйдан словно специально мне мешал: то пройдет рядом, то чемодан свой потащит, то спросит что-нибудь совершенно неважное. Вроде, хочу ли я себе бусы. В итоге я не удержалась и выбрала одни, из крупного продолговатого жемчуга, и к ним шикарный браслет.

Медитировать все равно не получалось. Только закрою глаза — и сразу встает картина: воздетая из-под пола тонкая кисть, скрежет дерева, поглощающего женское тело… Имя Джиневры сол Гир шло сразу перед моим. А дом больше не давал мне подсказок вроде серебряной совы на трости.

— А ты не помнишь ничего необычного, связанного с твоей бабушкой? — спросила я, когда Эйдан в очередной раз заглянул в круглую комнату. — В последние дни перед отъездом.

— Сперва я был полностью поглощен тобой, а после ошарашен твоей мнимой изменой, так что толком не помню, — признался Эйдан. — Бабушка поцеловала меня на прощанье, произнесла обычное благословение: чтобы корни были крепки, ветви упруги, а плоды неподвластны скверне. Подарила мундир. Вернее, он был все тот же, из заготовленной заранее формы, но бабушка, или башня, что-то с ним сделали. Я не сразу понял, что мундир стал артефактом, но он согревал меня даже в четвертом круге. И еще запах. В скверне воняет отвратно, и чем дальше, тем сильнее. А я уткнусь в отворот, глаза закрою, и все равно что дома.

Мне стало так его жаль — того веселого и молодого Эйдана, которого швырнули в гущу войны. Он стоял у стены и задумчиво смотрел на имя Джиневры, и мне вдруг захотелось обнять его, утешить, хотя бы немного.

Из кухни осторожно выглянул краешек дивана. Я укоризненно на него посмотрела, и он тут же спрятался за углом.

— А еще у меня был твой ключик, — усмехнулся Эйдан. — Забавно, но он пригодился. Я влил в него силы с размахом, и как-то раз ключ спас жизнь моей… моего друга, которого ранило в скверне.

Оговорка была мимолетной, но я ее уловила.

— С тобой служили и женщины?

— Целительницы в основном, — ответил он. — Малин, а ты делала сито? Так-то одаренок обычно не учат этому ритуалу, но первая степень…

— В основном целительницы, а еще? — не дала я соскочить с темы.

Эйдан повернулся и посмотрел на меня в упор.

— В скверне очень хочется человеческой близости, — просто сказал он.

Мне понадобилось время, чтобы это переварить.

— То есть ты, Эйдан сол Гир, спал в скверне со всякими случайными… дамами, и еще смеешь меня ревновать? — уточнила я, невольно повысив голос.

— Это другое, — заявил он. — Я ни одну из них не любил.

— Ах, она была еще не одна! Знаешь, что…

— Идти под куст? — предположил Эйдан. — И не подумаю. Малин, я пытаюсь быть честным с тобой. Ты тоже могла бы признаться. В чем-нибудь. Например, к кому шла в сплетенную ночь.

— И что ты сделаешь, если я скажу имя? — поинтересовалась я, и в темных глазах Эйдана полыхнула холодная изумрудная зелень.

Похоже, в присутствии сол Гира лучше не произносить имя Роско. Тем более тому не перепало ничего кроме поцелуев. Но целуется он хорошо…

— Так как его звали? — вкрадчиво повторил Эйдан.

— Звали? — хмыкнула я. — Все еще зовут, я надеюсь. Мне не нужны имена твоих подруг, вот и ты обойдешься без лишнего знания. Все, я в ванную. Этот серый туман, что стелился под башней, вонял.

— Нет, Малин, подожди, — потребовал сол Гир, но я уже вспорхнула по лестнице, а в ванной накинула на дверь крючок.

Надо же! Моим ключом лечил каких-то целительниц, или того хуже — блудниц! В академии болтали, что есть немало желающих отправиться в скверну, чтобы скрасить службу дозорным. За это отлично платили. И мой Эйдан, выходит, с ними… Пока я, как дура, ни с кем…

А когда я вышла из ванной, чистая, но все еще злая, сол Гир как ни в чем не бывало ждал меня на кровати.

— Что? — рявкнула я. — Ключик отдать? Может, тебе он больше пригодится? Мало ли, вдруг какой-нибудь женщине плохо, а тут как раз ты!

Он поднялся и обошел меня, не задев.

— Я всего лишь хочу помыться, — заявил Эйдан. — Ванна у нас одна.

Я фыркнула и ушла на свою половину, огороженную малинником. В ванной зашумела вода, дверь сол Гир демонстративно оставил открытой. Я быстро сняла халат и надела сорочку, легла в постель. А ведь если чуть-чуть приподняться на подушках, то можно увидеть кусочек плеча, шею, влажные черные волосы…

Вскоре шум воды стих, сол Гир еще поплескался, невозмутимо мурлыкая себе под нос какую-то песенку. Зашлепали по полу мокрые ноги. На его стороне горел светильник, и я отлично рассмотрела мужской силуэт. Пошевелила пальцами, и стебли малины слегка расплелись. А я разглядела и широкие плечи, и крепкую спину. На боку шрам — наверное, от кайрога. И на груди — страшно представить этот кошмар. Магия мерцала в нем ровными потоками, запястье обвивал брачный браслет. Полотенце упало вниз, и сол Гир с наслаждением потянулся во всем великолепии сильного мужского тела, а я затихла как мышь.

— Спокойной ночи, Малинка, — пожелал он и лег в постель.

Рядом со мной. Совсем голый.

— Спокойной ночи, Эйдан, — ответила я, отворачиваясь на другой бок, но сна не было ни в одном глазу.

***

Эйдан все ждал шага от Малин, но она отвернулась и бессердечно уснула. А он мрачно объел созревшие ягоды и, потеряв надежду, встал с кровати и вышел из комнаты. Лучше уж правда спать под кустом, а не то высок риск сорваться. Малинка, наверное, даже не успела бы его оттолкнуть: сонная, разомлевшая, такая свежая, сладкая, нежная…

Дом распахнул ему дверь, и Эйдан вышел на крыльцо в чем мать родила и вдохнул полной грудью прохладный ночной воздух. Скверной уже не воняло, но он вытянул руку ладонью вниз, и в его пальцах сплелся посох корневого мага. Сила послушно заструилась по древку и запульсировала зеленью в изящном навершии.

Попону они с Малин сделали идеально. Но это не первый круг скверны, а его Сол-Гират. Рядом с домом нет места нечистому. Малин верно сказала: башня — стержень, на котором держится мир.

Но люди слабы, так легко поддаются дурному. Сколько ни бился со скверной дозор, а она вновь посылала войска. Когда-то великие деревья росли по всей земле, оплетая ее целиком, укрывая ветвями людей словно малых детей, защищая от скверны. Благодать и любовь, мир и спокойствие. Но как дети бунтуют против родителей, так и люди однажды пошли против башни. По-разному пишут: в одной легенде дерево срубили, в другой — сожгли… Маг, конечно, погиб вместе с домом, и Эйдан сильно подозревал, что бунт подняли именно против него. Что ни говори, а характер у корневых часто не сахар.

Вот и у него…

Что мешает признаться Малинке, что никто ему больше не нужен? Что мешает сказать, что он любит только ее? Глупая гордыня — вот что.

Сила в посохе разгорелась, и Эйдан, спохватившись, ударил угрюмца, рванувшего к зарослям у реки. Стрела магии пронзила скрюченное горбатое тельце, подбросила в воздух и распластала его по земле, не позволив спрятаться в камыши. Эйдан подошел ближе, с размаху вонзил посох в серую плоть. Привычка дозорного: контрольный удар, скверна живуча.

Угрюмец не дернулся, даже когда магия потекла через посох, выжигая всю гниль. Ветер разметал пепел, погнал рябь по воде, смяв серебро лунной дорожки. На том берегу померещилось движение. Женщина?!

Она кинулась прочь, только взметнулся край темной юбки, и скрылась за углом дома. Моста поблизости теперь нет, и если перебраться вплавь, то женщину уже не найти. Да и не хочется носиться по городу голышом. Он и так, после моста, успел заработать себе репутацию не вполне адекватного.

Может, женщина оказалась здесь случайно или пришла на свидание. Увидела на другом берегу корневого мага, что шатается в ночи без исподнего, смутилась и убежала.

Эйдан задумчиво потянул посох, чтобы выдернуть его из земли, но тот успел пустить корни. Живая сила потекла через ствол, готовясь выплеснуться ветками, почками и цветами.

Он тоже успел пустить корни в Малинку. Брачная вязь запеклась под кожей, и Эйдан все норовил закатать рукава, чтобы демонстрировать знак вечного союза каждому. Ткнуть бы еще под нос этот браслет тому, к кому шла сплетенной ночью Малин. А потом и в нос, кулаком…

Эйдан принюхался и уловил сладкий ягодный запах. Обернулся.

— Ты что тут делаешь? — хмуро спросила Малин, кутаясь в халат и старательно отводя взгляд.

— Гуляю, — глупо ляпнул Эйдан.

— Сол Гир, ты с ума меня сведешь, — в сердцах пожаловалась она. — Иди спать! Я видела вспышки. Что, какая-то тварь?

— Угрюмец, — ответил он. — Видать, не добили. Надо будет провести ритуал еще раз.

— Хоть десять раз, — пообещала она. — Но потом. Ночь на дворе! А ты еще… голый. Холодно же!

Развернувшись, Малинка пошла в дом, бурча под нос что-то про глупых магов, бессонницу и про то, что люди вообще-то давным-давно придумали надевать трусы, а Эйдан шел за ней следом и улыбался как дурак. Она беспокоилась за него, волновалась, выскочила из дома…

— А как дом тебя выпустил? — спохватился он.

— Я хозяйка, — сказала Малинка. — Приказала — он и выпустил. Не сразу, правда… Пришлось поругаться, показать ключ. Интересно, если я скажу дому не выпускать тебя никуда, он послушает?

— Попробуй, — хмыкнул Эйдан.

— И попробую! — заявила Малин, бросив на него негодующий взгляд. — Мы женаты, между прочим. И если тебе вздумалось уйти посреди ночи, ты должен как минимум поставить меня в известность. Ясно тебе?

— Предельно ясно, — согласился он.

В спальне она ушла на свою половину, а Эйдан сходил в ванну снова, а затем, улегшись в кровать, протянул руку и, раздвинув колючий малинник, нашел ладонь Малин. Легонько сжал тонкие пальцы и провалился в глубокий спокойный сон.

\\\

Письмо Эйдана сол Гира, корневого мага двадцати двух лет от роду, капитана отряда скверного дозора, не отправленное и сожженное в четвертом круге скверны:

«…и я понимаю, что так для тебя, наверное, лучше. Ты имеешь право жить свою жизнь без оглядки на меня и дозор. Ты создана для счастья, любви, семьи. Ты станешь хорошей женой, Малинка, но меня прямо раздирает на части, когда я думаю, что не моей. Как ты могла, а? Ты ведь говорила, что любишь! Я все ждал, что со временем станет легче, а нет. Меня не так давно курла ранила. Вцепилась щупальцами, содрала и штаны, и кожу аж до бедра. Болело — жуть! Я места себе не находил. Спал с задранной вверх ногой, в лекарне подвесили петлю специальную. И ничего, зажило. Кожа, правда, пока что гладкая, как у девчонки. А ты не заживаешь, Малинка. И знаешь что, я тебя найду. Вот обещаю — приеду из дозора и из-под земли тебя достану. И твоих хахалей тоже. Скажешь — какое мое дело? А такое! Я — корневой маг, у меня башня, весь край. Ты на кого меня променяла? Кто тебе был лучше? Я уже всех жителей Сол-Гирата перебрал. Явно не мэр, он староват и пятнистый весь как гиена. Мужик, что таверну держит? Мутный, как стекло запотевшее. Банк еще у нас строят, но с банкиром я пока не знаком. Это он? Пусть готовит себе золотые зубы, так ему и передай. Так скучаю по тебе, Малинка, сил нет. Вот бы увидеть тебя, обнять, хоть на денек. Малинка…»