Марианна — королева океанов. Марианна — африканская богиня

Глава III ЧЕРНАЯ ЯРОСТЬ

Дни тянулись за днями, похожие один на другой, словно доски серого некрашеного забора. Один и тот же вид из иллюминатора: палуба, мачты, корабельные надстройки и бесстрастная гладь Атлантического океана.

Замкнутая в четырех стенах Марианна изнывала от давящей тоски. Ее смертельно угнетали вынужденное бездействие и ограниченность в передвижении. Со скукой она пыталась бороться чтением романов, — но покойный Карлуччи был, видимо, не охотником до книг, и скудная библиотечка, доставшаяся в наследство Марианне, быстро исчерпалась. Чтобы поддерживать Себя в мало-мальски приличной физической форме, Марианна разработала комплекс упражнений, а кроме того трижды в день устраивала пешие прогулки по каюте — от стены к стене — примерно часовой продолжительности. Все это походило на быт тюремного заключенного — каковым, собственно, она и являлась, просто тюрьма была плавучей.

Утром и вечером приходил матрос с кормежкой — как правило, это была все та же солонина с бобами, сухари, вяленая рыба. Лейтон не баловал пленницу ни разнообразием стола, ни собственными посещениями.

После гибели «Доброй надежды», в которой у Марианны не было ни доли сомнений, она опасалась, что у Лейтона окажутся развязанными руки, и самозваный капитан «Ласточки» воспользуется беззащитностью своей узницы для удовлетворения своих мужских вожделений. Но то ли Лейтон не обладал таковыми, то ли его останавливали какие-то одному ему ведомые соображения, но он не предпринимал никаких действий, могущих оскорбить женскую честь Марианны. У нее даже создалось впечатление, будто мертволицый доктор специально избегает встреч с пленницей. И в глубине души такое безразличие даже немного оскорбляло Марианну: ей-то казалось, что после смерти Язона его преемник непременно начнет непристойные домогательства, — однако этого, к ее изумлению, не случилось. Иногда она замечала его бледное лицо в иллюминаторе, но, будучи обнаруженным, Лейтон тут же скрывался.

Поначалу удивило Марианну и отсутствие чернобородого Хоппера — боцман, как ей показалось, принадлежал к людям, которые не любят отступать от задуманного. Но вскоре ей удалось выяснить через одного из немногословных матросов, что в ту грозную штормовую ночь боцмана смыло волной за борт и он отправился на корм рыбам. Нельзя сказать, что Марианну очень опечалило это известие…

Однако потеря этого морского волка имела и отрицательные последствия: Лейтону приходилось полагаться на самого себя в том, что касалось управления бригом, а он не обладал достаточным опытом кораблевождения. А потому переход через Атлантику вынужденно затянулся на лишнюю неделю, несмотря на благоприятную погоду. Океан, словно удовлетворившись крушением «Доброй надежды», не пытался требовать новых жертв.

Вести счет дням Марианне не хотелось: неделей больше, неделей меньше — какая разница? Пока что от нее самой ничего не зависело, судьба ее была в чужих, враждебных руках — и оставалось только ждать какой-нибудь улыбки фортуны, которая позволит предпринять что-либо действенное. Но надеяться на это посреди океана было бесполезно.

Прошло, по расчетам Марианны, около двух месяцев или чуть более того, когда она заметила перемену в настроении команды. Наблюдая в иллюминатор за действиями матросов, она обнаружила, что они начали выполнять свою будничную работу более рьяно и споро, чем обычно. Поразмыслив, Марианна пришла к выводу, что такое поведение команды свидетельствует о приближении судна к порту назначения. Но ее робкие попытки выяснить, так ли это на самом деле, наталкивались на упорное молчание.

И тут наконец Лейтон удостоил ее визитом. Марианна к этому не была готова: когда открылась дверь, она ожидала увидеть одного из тех трех матросов, которые обычно приносили ей еду, — все они были из состава призовой команды. Но то был незаконный капитан «Ласточки»…

Марианна была до того измучена однообразием своего существования, что появление Лейтона ее чуть ли не обрадовало. Возможно, его появление прояснит хотя бы ближайшие перспективы. Но она ничем не выдала своего любопытства и даже напротив — напустила на себя вид суровый и неприступный.

Лейтон с минуту молча разглядывал Марианну — так смотрят на полузабытую вещицу, завалявшуюся где-нибудь в ящике стола и случайно подвернувшуюся под руку.

— Что вам угодно? — с вызовом осведомилась Марианна, спесиво вскинув подбородок.

— Как вы себя чувствуете? — совершенно равнодушно спросил Лейтон.

— А вам-то что за дело? — строптиво отозвалась Марианна. — Я отнюдь не ваша пациентка, доктор!

Слегка пожав плечами, тот оглядел каюту. Тут царил идеальный порядок: от нечего делать Марианна занималась уборкой каждый день. Вот только с засохшим пятном крови на ковре она ничего не могла поделать.

— А чувствую я себя отвратительно, — добавила она. — За все время нашего, с позволения сказать, круиза я не могла толком помыться. Лишь дважды мне приносили по полведра воды!

— Морякам часто приходится терпеть лишения, — заметил Лейтон.

— Я не моряк. Я — женщина!

— Вы, может быть, еще напомните мне о своем княжеском титуле?

— Если вам угодно было взять меня в плен, то извольте обращаться со мной по-человечески!

— Вас кормят, у вас комфортабельная каюта — чего же более?

— Это не каюта, а тюремная камера! У меня скоро разовьется боязнь замкнутого пространства!

— Но если начать выгуливать вас, как собачку, — вы, чего доброго, сиганете за борт.

— Неужели вы полагаете, что я такая дурочка, что способна на подобное безрассудство?

— От вас всего можно ожидать…

— Если бы мне хотелось свести счеты с жизнью — я бы удавилась на веревке, сплетенной из простыни. Но самоубийство — поступок не в моем стиле.

— Может быть, может быть… — рассеянно кивнул Лейтон. — Я тоже не поклонник суицида.

— Так объясните же мне наконец, какого дьявола вам от меня надобно? Я догадываюсь, какие виды имел на меня Бофор. Но его уже нет. А зачем я вам?

— Красивые птички имеют свою ценность, — туманно пояснил Лейтон.

— Но их перышки имеют свойство выцветать в неволе, — в тон ему добавила Марианна.

— Где сейчас находится князь Сант-Анна? — как бы между прочим спросил Лейтон.

«Не знаю», — хотела было ответить она, но успела вовремя прикусить язык. Совсем ни к чему указывать пирату на местонахождение Коррадо, пусть и предположительное, — мало ли что на уме у Лейтона? Ничего, кроме пакостей, ожидать от него не приходится… Узнать же о цели плавания «Ласточки» ему было не у кого. Что ж, пусть и далее пребывает в неведении.

— Итак? — с нажимом произнес Лейтон.

— Вас это не касается, — холодно ответила Марианна, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно надменнее.

— И все-таки? Я знаю, что князь — фигура весьма загадочная и может находиться одновременно везде и как бы нигде. Но в ваших же интересах помочь мне связаться с Коррадо Сант-Анна.

Сам того не зная, Лейтон поразил Марианну в самое сердце. Господи, да если бы она ведала, где сейчас муж, — насколько легче было бы ей сейчас… Но это, увы, окутано мраком неизвестности.

— Вы хотите потребовать с него выкуп, не так ли? — спросила она.

— Может, мне просто угодно поздравить князя с днем ангела…

— Странное желание для представителя преисподней, — съехидничала Марианна.

— Вы ведь так стремились в Сен-Луи на встречу с князем? — поинтересовался Лейтон.

Женщина заколебалась. Может быть, навести Лейтона на след Коррадо? Тогда он, возможно, примет меры по поиску князя, а если Коррадо узнает о бедственном положении Марианны, то непременно бросится на выручку… Но с другой стороны, если Лейтону станет известно, что и вилла Сант-Анна, и прочие владения князя лишены хозяйского присмотра, — то мало ли каких подлостей можно от него ожидать… Нет-нет, пусть лучше гадает на кофейной гуще.

— Вовсе нет, — ответила Марианна. — Я просто решила составить компанию своему другу Аркадиусу де Жоливалю, который собирался провернуть какую-то хитроумную коммерческую операцию со слоновьими бивнями.

— В качестве делового советника, что ли? — скептически улыбнулся Лейтон.

— Отнюдь. В этих делах я ничего не смыслю. Просто показалось занимательным прогуляться в Африку. Я несколько лет сидела сиднем, воспитывая малыша, вот и захотелось развеяться.

«Я взяла неверный тон, — спохватилась вдруг она. — Говорю так, будто считаю его достойным своих объяснений. Это ошибка. Надо вести себя с ним попротивнее…»

Лейтон оценивающе смотрел на Марианну, будто пытаясь заглянуть ей в душу. Его светлые немигающие глаза призрака словно бы ощупывали женщину.

— Ясно, — произнес он наконец. — Князь Сант-Анна просто не удостаивает вас известиями о своем местонахождении и продолжает играть в тайны. Я знаю мулатов — им свойственна скрытность.

— Не смейте говорить так о князе! — вспылила Марианна. — Вы, жалкий проходимец, не стоите и мизинца этого благородного человека!

Лейтон продолжал оставаться невозмутимым.

— Вам принесут воды, чтобы вы могли помыться, — обронил он и, круто повернувшись на каблуках, вышел из каюты.

Оставшаяся наедине со своими мыслями Марианна снова впала в унылое оцепенение. Разговор с Лейтоном ничего не прояснил. Но его интерес к князю все же вселил в Марианну нечто вроде надежды: если Лейтон затеет комбинацию с выкупом, то это дает некоторый шанс на спасение. Разумеется, он никогда не пойдет на честную сделку и не освободит Марианну, даже в обмен на очень крупную сумму. Но по крайней мере, Коррадо будет хотя бы приблизительно знать, где ее искать. Что за горький парадокс судьбы: два созданных друг для друга человека затерялись порознь на земном шаре…

Вместе с ужином матрос принес целое ведро воды, и Марианна, предвкушая сладостное мытье, поскорее управилась с едой. Затем, завесив иллюминатор тряпицей, дабы уберечься от любопытных взоров, разделась донага. Она всегда любила свое тело — вот и сейчас с удовольствием провела ладонями от коленей по крутым бедрам, по изгибу талии — к округлым персям, не потерявшим своей упругости после выкармливания Себастьяно. Марианна представилась себе кружащей в вальсе — все мелькает перед глазами, и не разобрать лица партнера, и музыка стучит в висках, и меркнет свет…

«Что это со мной?» — только и успела подумать она, опускаясь без чувств на пол каюты.

…Сознание возвращалось медленно, толчками. Чьи-то руки, поддерживающие за голову, подающие терпкое питье, — и снова черный провал. Ощущение свежего ветра на лице, гниловатый запах водорослей, резкие, отрывистые вскрики чаек… Мервенно-прозрачные глаза Лейтона, смотрящего в упор… Снова холодный металлический стаканчик у губ — и вновь уход в небытие… Побеленный потолок — как странно, ведь в каюте он просто деревянный, из плотно пригнанных друг к другу досок. И совсем не ощущается качки…

Марианна открыла глаза. Да это вовсе не каюта. Странное помещение: гладкие стены — тоже побеленные, небольшое окошко высоко под потолком. Марианна с трудом повернула голову, наполненную звенящей пустотой: вот дверь — мощная, сработанная из мореного дуба. Где она?

Она помнила, что как будто только что намеревалась помыться, и, еще не окончательно придя в себя, удивилась отсутствию ведра с водой на полу. Может быть, это просто сон — и сейчас она вновь окажется в каюте Карлуччи на «Ласточке»?

Но сознание наконец заработало в полную силу, и Марианна поняла, что находится в состоянии абсолютного бодрствования. Вот только слегка ломит виски и затылок…

Она попыталась приподняться, но тело было сковано такой слабостью, что, едва оперевшись на локоть, женщина снова откинулась на плоскую жесткую подушку. На лбу проступила испарина, сердце торопливо заколотилось.

Пролежав несколько минут без движения, Марианна пошарила рукой по телу и обнаружила, что одета в один из своих пеньюаров, а сверху прикрыта жестковатым суконным одеялом, напоминающим конскую попону. Но ведь тогда, в каюте, она разделась… Кто же мог одеть ее? Только кто-то с «Ласточки» — мужчина. И не воспользовался ли он ее беспомощностью, чтобы?.. Марианна даже застонала от бессильной обиды: было невыносимо тяжело представить себя, покорной и безвольной, в чьих-то бесцеремонных похотливых руках. Ведь при желании с ней могли сделать что угодно…

А как она оказалась здесь? Вопли чаек, вонь гниющих водорослей — похоже на порт. Сновидение? Нет-нет, эти ощущения были чрезвычайно реальны. Значит, она уже в Америке? Но что же было с ней все это время?

И вдруг Марианну осенила догадка — сколь мрачная, столь и простая: Лейтон! Конечно же, это его рук дело. Она ведь потеряла сознание после ужина — значит, этот черный доктор добавил в еду какое-нибудь одуряющее снадобье, а затем продолжал поддерживать ее в отключенном состоянии. Не иначе Лейтон опасался бодрствующей Марианны, — а это значит, что «Ласточка» прибыла в некое цивилизованное место, где крики о помощи могли бы возыметь действие. А теперь одну тюремную камеру сменила другая…

Марианна не заметила, как отворилась тяжелая дубовая дверь: не раздалось ни скрипа, ни шороха. Но легкий сквозняк коснулся щеки княгини, она повернула голову — и слегка вскрикнула от неожиданности: на пороге стояла женская фигура в темно-вишневом платье. Лицо незнакомки было скрыто под густой вуалью.

Марианна хотела вскочить, но слабость не позволила ей сделать этого. Не было сил даже повернуться на бок.

Загадочная женщина на пороге молчала — и в этом безмолвии чудилось нечто зловещее.

— Кто вы такая? — спросила Марианна.

Она хотела придать своему голосу властные нотки, но прозвучал он довольно жалобно.

Женщина не ответила и даже не шелохнулась.

— Где я нахожусь? По какому праву вы меня здесь держите? — продолжала вопрошать княгиня.

Гостья медленно откинула вуаль, открыв высокий лоб, жгучие темные глаза, плотно сжатые изящные губы, выразительные длинные брови.

— Пилар! — ахнула Марианна.

Да, ошибки быть не могло: перед ней стояла именно Пилар, по милости которой Марианне пришлось столько натерпеться. Пилар, которая так безжалостно хотела отомстить Язону Бофору. Пилар, которая в конце концов отняла у нее гордого американца, сломленного вестью о том, что эта женщина родила ему сына…

— Да, это я, — ответила Пилар по-испански. — Стало быть, вы не успели меня позабыть.

Больше всего Марианна досадовала на свою беспомощность: ей казалось унизительным лежать пластом перед бывшей своей соперницей — как будто поверженной, побежденной.

— Значит, я у вас в гостях? — спросила Марианна, отвернувшись от испанки, чтобы не видеть торжества в ее глазах.

— Вроде того, — отозвалась Пилар.

Повисла пауза. Марианне не хотелось задавать вопросов: пусть та не подумает, что она испугана. Собственно, никакого страха княгиня и не чувствовала: то ли до сих пор сказывалось действие наркотиков, то ли инстинктивное самообладание брало верх над беспокойством, — но Марианна, в общем, не чувствовала ничего, кроме безразличия. Однако молчание затягивалось, и она наконец решила нарушить его.

— Вы знаете, что Язон погиб?

— Да, — равнодушно ответила Пилар, — Лейтон сообщил мне об этом.

— Почему вы говорите об этом так спокойно? Ведь вы любили этого человека. И потом, Язон в свое время спас вас от тюрьмы, куда засадил вас испанский губернатор Фернандины. Наконец, он отец вашего ребенка…

— Он изменил мне с первой попавшейся шлюхой, которой оказались вы, — холодно пояснила Пилар. — Таких вещей я не прощаю никому.

У Марианны перехватило дух от негодования. На свой счет она ничего другого от Пилар и не ожидала, но то, что испанка столь безжалостна по отношению к своему мужу, ее потрясло несказанно. Больше всего на свете Марианне хотелось сейчас разразиться самой грубой бранью, какую она только знала, и только огромным усилием воли удалось сдержать безотчетный порыв.

— Значит, время не смягчило вашего сердца? — задала вполне бессмысленный вопрос Марианна.

— Ни в коем случае.

— Да, ведь когда-то вы жаждали послать Бофора на плаху и ради этого даже готовы были свидетельствовать против него в суде.

— На войне — как на войне, — констатировала Пилар. — Во имя своего достоинства я готова прибегнуть к любым средствам.

Она по-прежнему говорила по-испански, Марианна же в пику ей изъяснялась исключительно на французском.

— Что ж, выходит, провидение сыграло вам на руку, — язвительно сказала Марианна. — Вдобавок все владения Язона перешли к вам. Ведь вы, я полагаю, единственная наследница? И если вы за минувшие годы так и не подбросили ему в стакан яду, то, вероятно, лишь потому, что корысть была сильнее мести. На поставках «черного дерева», он, без сомнений, делал большие деньги…

Пилар молчала. Марианна повернула к ней голову, но ничего не смогла прочесть на каменном лице испанки.

— Это у вас в Европе все меряют на деньги, — подала наконец голос Пилар. — Для меня же единственным мерилом является честь.

— Так ли? Ваши слова о достоинстве и благородстве — всего лишь пристойная ширма для проявления совсем иных побуждений, достаточно низменного свойства.

В запальчивости Марианна говорила намеренно оскорбительно, однако ей казалось, что она не так уж и не права… Впрочем, взывать к совести Пилар она отнюдь не собиралась — просто ей хотелось побольнее уколоть эту женщину.

Испанка подошла вплотную к кровати, но ожидаемой Марианной пощечины не последовало, хотя раздувающиеся ноздри испанки красноречиво выдавали обуревающие ее чувства.

— Хотите меня ударить? — зло спросила Марианна. — Валяйте. Вы выбрали подходящий момент — у меня совсем нет сил дать вам сдачи.

— Я никогда не бью своих служанок, — покачала головой Пилар.

— А я вам не прислуга!

— Пока — да. Но когда достаточно окрепнете после дороги — начнете осваивать это ремесло. Иметь княгиню в качестве служанки — совсем недурно.

— Ни за что! — изо всех сил крикнула Марианна. — Этого не будет!

— Дело ваше, — усмехнулась Пилар. — У вас есть выбор, ваше светлейшее сиятельство.

Марианна почувствовала явный подвох, но, поскольку испанка медлила с продолжением, все же спросила равнодушным тоном:

— Какой же?

— В публичных домах Нового Орлеана, — с расстановкой проговорила Пилар, — постоянный недобор девочек. А за вас там дадут хорошую цену.

Лицо Марианны исказила гримаса негодования.

— Вы не посмеете!

— Отчего же? — возразила испанка. — Вы ведь уже заметили, что я достаточно злопамятна…

Мысли Марианны судорожно заметались. Она искала достойного ответа, но смогла лишь выдавить:

— Мерзавка…

— Чем вы так недовольны? — ехидно заявила Пилар. — Там вы найдете себе достойное применение, дадите волю природным талантам…

— Что ж, — сказала Марианна, собрав все свое самообладание, — я готова на такой вариант. Во всяком случае, это гораздо предпочтительнее, чем быть в услужении у такой твари, как вы.

— Ну и прекрасно, — кивнула испанка. — Вы вкусите отменное разнообразие… У вас никогда не будет нехватки в мужчинах — вы ведь только об этом и мечтали.

Но Марианна предпочла сменить тему:

— Вы и здесь посадите меня на цепь — как в том амбаре в Мортфонтэне?

— В этом нет необходимости, — скривила губы Пилар. — Деваться вам все равно некуда. Вас будут только запирать на ночь — и не более.

— Разве вы не опасаетесь, что я убегу? Мне уже удалось это однажды…

Испанка поморщилась:

— Тут не Европа.

— И все же?

— Извольте: я обрисую вам положение, в котором вы находитесь.

— Сделайте милость, — иронически, но не без интереса промолвила Марианна.

— Так вот: поместье хорошо охраняется. До Чарльстона отсюда более сорока миль, а оттуда до Нового Орлеана — еще восемьдесят. Но если вы все-таки решитесь на попытку бегства и она чисто случайно окажется удачной — у вас все равно нет никаких шансов.

— Почему же?

— Да потому, что по всей Луизиане уже висят объявления о вашем розыске как мошенницы и авантюристки. И убийцы вдобавок.

— Убийцы?

— Разумеется. Припомните-ка одну несчастную англичанку, которой вы безжалостно проломили череп.

Марианна оторопела: «Боже мой, кажется, и на том свете тень Иви Сен-Альбэн не будет давать мне покоя…»

— Причем там указано, что вы пытаетесь выдавать себя за княгиню Сант-Анна, — добавила Пилар.

— Очень мило… — только и смогла сказать Марианна, ошеломленная услышанным.

— Но это, пожалуй, излишняя мера. Покинуть поместье вам все равно не удастся.

Марианна в замешательстве молчала. Так или иначе — прежде всего необходимо набраться сил, а там видно будет. Безвыходных ситуаций не бывает.

— Если же вам будет угодно удавиться — такому вашему желанию, разумеется, никто противиться не будет, — процедила испанка. — Меня вы этим только порадуете: труп врага хорошо пахнет.

— Такого удовольствия я вам не доставлю. Даже не надейтесь.

— Как будет угодно вашему светлейшему сиятельству. Других вопросов ко мне у вас нет?

Княгиня отрицательно мотнула головой.

— Вот и чудесно.

Пилар вышла, притворив за собой дверь.

Марианна в отчаянии ударила кулаком по постели. Проклятая слабость! Если бы не это жуткое недомогание — она бы вцепилась в горло подлой испанке и не разжимала бы пальцев до тех пор, пока та не испустила бы дух! Сделать служанкой! Продать в публичный дом! Что за мерзкая фантазия у этой женщины!

Когда приступ ярости прошел, она попыталась привести свои мысли в порядок. Итак, Луизиана, поместье покойного Язона Бофора. Не исключено, что тут же ошивается и Лейтон. Он наверняка снова примется допытываться о местонахождении Коррадо. Либо начнет искать его самостоятельно. А что, если князь уже вернулся в Италию, пока Марианна скиталась в океане? Ах, Коррадо, Коррадо…

Сознание, утомленное разговором с Пилар, отказывалось работать. Марианна устало смежила глаза и окунулась в липкий сон.

…Пробудившись, она сначала никак не могла понять где находится. Наконец медленно, словно из глубокого омута, в памяти всплыла испанка, ее оскорбительные слова. Да, она по-прежнему в плену…

Преодолевая слабость, Марианна слегка приподнялась на постели. Рядом с кроватью стоял небольшой столик, на котором Марианна обнаружила несколько плошек с едой. Тут были бульон, свежие помидоры, большая кукурузная лепешка и пара апельсинов.

Марианна не ощущала голода, но инстинкт подсказывал ей, что нужно заставить себя есть. С трудом дотянувшись до чашки с бульоном, она поднесла посудину ко рту. Бульон был еще теплым — значит, его принесли недавно. Сделав несколько глотков, Марианна поставила чашку и откинулась на подушку.

В окошко пробивался солнечный свет, но Марианна не могла определить, утро сейчас, день либо вечер. Собственно, это ей было безразлично.

Снаружи не доносилось никаких звуков, кроме громкого щебета птиц. Если закрыть глаза — так легко представить себя в райском саду, где пестреют душистые цветы и добродушные животные прогуливаются бок о бок, не трогая друг друга… Нет, если там и сад — то вовсе не райский, и ходят по нему люди, жестокие, словно звери.

Марианна принялась за еду — и уничтожила все до крошки. Неожиданное затруднение возникло с апельсинами: их кожура не хотела поддаваться ослабевшим пальцам. Но в конце концов оранжевым плодам пришлось сдаться. Напоследок Марианна протерла апельсиновыми корочками лицо и шею, и это слегка освежило ее.

К чисто физической вялости добавлялась еще и полная апатия. Трудно было шевелиться, лень думать, отсутствовали всяческие, даже самые малейшие, желания. Марианне припомнилась одна из статуэток, оставшихся на вилле Сант-Анна: толстенький тибетский божок, покойно сложивший руки на бронзовом животе и прикрывший веки, всем своим видом олицетворял отрешенность и равнодушие.

«Вот и я сейчас — как тот толстячок…» — подумала она, погружаясь в дрему.

Очнувшись в очередной раз, Марианна, еще не открывая глаз, почувствовала, что в комнате кто-то есть. Неужели опять Пилар?

Но это была не она… У кровати Марианны стоял грузный мужчина гигантского роста в кожаной безрукавке на голое тело и плисовых шароварах грязноватого зеленого цвета. Его одутловатая физиономия сразу показалась женщине знакомой, и, напрягши память, она сообразила: это же Санчец. Тот самый Санчец, который принимал участие в ее похищении на улице Сент-Антуан и караулил потом, закованную, в поместье Мортфонтэн. Старый знакомый, черт побери… Однажды Марианне удалось ускользнуть от его надзора — как будет на этот раз?

Санчец пристально смотрел на княгиню — и его тяжелый взгляд ей не понравился.

— Ну что ты уставился?

Великан буркнул что-то невнятное и принялся собирать на поднос пустую посуду. Затем он молча удалился.

«Только этого типа здесь еще не хватало, — с неприязнью подумала Марианна. — Впрочем, особой сообразительностью он, кажется, не отличается. Но может переломить пополам двумя пальцами, как соломинку…»

Вскоре Санчец вернулся и выставил на столик несколько тарелок. Тут были овощной суп, жареный цыпленок, какой-то красноватый мусс в высоком стакане и желтые плоды, названия которых Марианна не знала.

— Какое сегодня число? — спросила она.

Но гигант не удостоил Марианну ответом и вышел вон, чуть пошаркивая мощными ножищами.

«По крайней мере, я знаю, что наступило обеденное время», — тупо подумала она.

Марианну приятно удивило наличие столовых приборов: Лейтон на этот счет был строже. Значит, Пилар не боится удара вилкой в живот? Она так презирает опасность? Странно…

Но самое странное было то, что Марианна вовсе и не испытывала подобного кровожадного желания. Все мало-мальски агрессивные чувства в ней притупились, остались лишь простейшие потребности: еда, сон…

«Наверное, Лейтон продолжает свои фокусы, — вяло подумала она. — Подмешивает в пищу какой-нибудь дряни, мерзавец…»

Попытка возбудить в себе негодование ничего не дала: броня апатии не поддавалась. И только одна мысль неторопливо барахталась в сознании: надо есть, надо есть…

Неделю спустя Марианна достаточно окрепла, чтобы передвигаться по комнате. Но ее самнамбулическое состояние оставалось неизменным. Она подходила к двери, открывала ее — за порогом было высокое каменное крыльцо, ведущее в тенистый парк, где росли магнолии и гуавы, — но ни малейшего желания выйти туда не возникало.

Какой-то маленький упрямый чертик сердито шебуршился в мозгу и попискивал: «Иди! Действуй!» Но тут же наплывала студенистая ленивая мысль: «Заче-ем?..» И Марианна возвращалась в комнату.

Проснувшись как-то ночью, она подергала дверь, но та оказалась запертой.

«Ну, верно: Пилар же говорила, что будет именно так — все правильно…»

Ни обиды, ни сожаления, ни протеста в душе ее не рождалось…

Однажды пришел Лейтон. Марианна сказала ему вялую колкость, которую доктор-пират пропустил мимо ушей. Он несколько минут внимательно рассматривал женщину — так обычно смотрят врачи на пациентов, а затем спросил без всякого предисловия:

— Значит, вы точно не знаете, где именно в Африке находится князь Коррадо?

— С чего вы взяли, что он именно в Африке? — с деланным безразличием спросила Марианна.

— Вы мне и сказали, — пожал плечами Лейтон, как будто речь шла с чем-то само собой разумеющемся.

— Я?

Марианна отлично помнила все разговоры с доктором — тем более что их было совсем немного — и могла ручаться; ничего подобного она ему не сообщала.

— Вы что-то путаете…

Лейтон досадливо поморщился:

— Да бросьте… Просто бывает, что люди разговаривают во сне, и нужно только вовремя оказаться рядом.

«То есть надо понимать это так, что я проговорилась под действием наркотиков, а сама этого не помню», — догадалась Марианна.

— Так что же? — настаивал Лейтон.

Марианна слабо улыбнулась:

— Разве вы не полагаетесь на силу своего дьявольского снадобья?.. Нет, я действительно не знаю, где сейчас Коррадо. Может, и в Африке, — но она большая…

— А не знакомо ли вам такое название: Зоуги?

Она пожала плечами:

— Впервые слышу.

Лейтон в задумчивости пригладил свои длинные светлые волосы, ложащиеся ему на воротник неизменного черного сюртука.

«Хоть бы он их мыл почаще, — поморщилась Марианна. — И одевается совсем не по погоде: такая жара на дворе… Но что это за Зоуги?»

— Действительно — никогда не слышали? — переспросил доктор.

— Да ну вас в задницу! — буркнула Марианна, вспомнив выражение, слышанное в детстве от старого добряка Добса, селтоновского конюшего.

— Однако и лексикон же у вас, ваше светлейшее сиятельство…

— А это благоприобретенное, — парировала княгиня. — От общения с мерзавцами, вроде вас.

— Вы тратите свой порох впустую — я к сарказмам невосприимчив.

Визит Лейтона несколько взбодрил Марианну: в ней пробудился интерес к окружающему. Или причиной было то, что в пищу стали подмешивать меньше наркотика?

Так или иначе, но на следующий день она вышла в парк.

Босые ноги с удовольствием ступали по мягкой траве, волосы попушистели, ощутив тепло солнечных лучей.

«Какая же я была дурочка, что сидела безвылазно в своей конуре…»

Осмотревшись повнимательнее, Марианна обнаружила, что помещение, служившее ей приютом, является флигелем большого дома усадебного типа. По центру фасада располагался пышный портал, в изобилии украшенный лепниной. По сторонам широкой лестницы красовались на подиумах лепные же крутобокие вазы.

«Колониальный шик», — скептически фыркнула Марианна при виде этой безвкусицы.

Она обогнула дом со стороны противоположного крыла и увидела неподалеку полотняный навес, под которым за длинным столом сидело несколько женщин. Навес располагался рядом с дверью, из которой тянуло пряными съестными запахами.

«Там у них, наверное, кухня», — догадалась Марианна.

Вдруг она вспомнила о своем наряде, который состоял из одного лишь полупрозрачного пеньюара. Другой одежды ей здесь не давали — да, впрочем, Марианна и не настаивала: просить было противно, а на требование она была неспособна из-за непреходящей апатии.

«Может быть, лучше уйти, пока меня не заметили? А впрочем, какая разница…»

Она пересекла дорожку, усыпанную мелким гравием, больно впивавшимся в босые подошвы, и направилась к навесу.

Женщины за столом были заняты трапезой. Увидев Марианну, они оживленно зашушукались.

«В конце концов я одета идеально для такой жары», — лениво подумала она.

В десяти футах от стола Марианна остановилась в нерешительности. Но одна из женщин сделала приглашающий жест, придавший ей уверенности.

Марианна присела на широкую скамью и обвела взглядом присутствующих. Трое из них были совсем еще девушками, четвертая же выглядела старше, лет на сорок. Судя по внешности — смугловатая кожа, жгуче-черные волосы, — все они были креолками.

Старшая женщина знаком указала Марианне на большое блюдо, стоящее в центре стола. Та кивнула в ответ, сделав это чисто машинально: голода она не испытывала. Креолка взяла чистую тарелку, положила порцию кушанья и подала гостье.

— Что это? — поинтересовалась Марианна по-французски, рассматривая содержимое тарелки.

Ощутив на себе недоуменные взгляды, спохватилась и повторила вопрос на испанском.

— Это гумбо, — последовал ответ.

— Гумбо?

— Да, гумбо. Креольское блюдо: отварная рыба с пряностями. Положите себе еще тушеных помидоров — будет совсем вкусно.

Отведав гумбо, Марианна тут же убедилась в справедливости этих слов.

Креолка подала ей стакан со странным зеленоватым напитком, слегка вяжущим, но превосходно утоляющим жажду.

— Пилинто, — пояснила она. — Делается из листьев молодой юкки…

В остальном трапеза проходила в полном молчании, и только когда Марианна отставила пустую тарелку, одна из девушек наконец спросила:

— Как вас зовут, сеньорита?

— Марианна д’Ассельна де Вилленев, княгиня Сант-Анна, — ответила она не задумываясь.

Женщины дружно прыснули. Оскорбленная такой непочтительной реакцией Марианна осведомилась:

— А что тут смешного? Ведь это действительно мое полное имя.

— Да нет, все в порядке, — заверила старшая креолка. — Вы не волнуйтесь.

Тут и сама Марианна запоздало оценила комизм положения: ее воздушный пеньюар на голое тело и нечесаная копна густых длинных волос плохо сочетались со столь звучным титулом. Но представилась она таким образом не из чванства: во-первых, сказалась привычка, выработавшаяся за последние годы в кругу себе подобных. И потом, как знать: может быть, естественное уважение к титулу послужит ей на пользу…

Но, судя по выражению лиц креолок, они были далеки от пиетета — перемигивались, подталкивали друг друга локтями, подхихикивали.

Смешанное чувство обиды, неприязни и растерянности овладело Марианной. Но говорить резкости после довольно гостеприимного приема не хотелось, а иного выхода из двусмысленного положения на ум не приходило.

— Что это за растение? — спросила она — лишь бы что-то сказать, указывая на развесистое деревце с мелкими листочками и удлиненными желтыми плодами.

— Индийская сирень, — готовно отозвалась сидящая напротив девушка. — Во всяком случае, здесь, в Луизиане, оно именно так называется.

— А вот это — тополь, — тут же подхватила другая. — А те, с блестящими листьями, — магнолии.

«Они меня за дурочку принимают, что ли?» — с досадой подумала Марианна.

То ли от жары, то ли от переутомления, вызванного непривычной прогулкой, у нее шумело в ушах и слегка начало подергиваться левое веко.

— Отлично! — раздался вдруг ледяной женский голос, который Марианна не могла не узнать.

К навесу подходила Пилар, одетая в костюм для верховой езды, с гибким стеком в руке.

— Вы уже познакомились с новой подружкой, девочки? — поинтересовалась испанка.

Давясь от смеха, креолки дружно закивали.

— Вот и замечательно, — одобрительно кивнула Пилар. — А вы довольны такой компанией, ваше светлейшее сиятельство? Как вам мои служанки?

Марианна промолчала.

— Вам предстоит у них многому научиться, княгиня, — продолжала Пилар. — Вы только учтите, что новеньким из прислуги обычно поручают самую грязную работу…

Казалось, в голове стучат несколько десятков маленьких молоточков. С трудом поднявшись из-за стола, Марианна смерила испанку взглядом:

— Как вы смеете меня оскорблять?

— Что?

Кончиком стека Пилар коснулась подбородка Марианны. Та, вне себя от негодования, резко отмахнулась. Испанка со смешком отступила в сторону.

— Соблаговолите распорядиться, чтобы мне принесли одежду, — проговорила Марианна и, стараясь не шататься, направилась к себе во флигель.

«Сволочь, вот же сволочь… — бормотала она себе под нос. — А эти дурочки, видно, принимают меня за умалишенную…»

Добравшись до своего приюта, совершенно обессилевшая Марианна растянулась на кровати.

Когда вечером Санчец принес ужин, она даже не обернулась в его сторону.

— Вот ваша одежда, — послышался его глуховатый голос. — По распоряжению донны Пилар…

Дождавшись ухода Санчеца, Марианна решила все-таки взглянуть на обновку — и обнаружила лежащий на полу такой же пеньюар, что был надет на ней.

«Нет, я больше ни за что не выйду наружу в подобном виде», — в отчаянии решила она.

Но уже на следующий день Марианна поняла, что ей больше невмоготу находиться в четырех стенах. Да и что может быть нелепей добровольного заключения? Выход из положения пришел внезапно: она накинула поверх своего легкомысленного наряда одеяло — и в таком диковатом, но все же более приличном виде почувствовала себя гораздо увереннее.

За неделю прогулок по поместью Марианна довольно хорошо изучила его топографию. От парадного подъезда господского дома шла через парк широкая аллея, по обеим сторонам обсаженная стройными кипарисами. На въезде в усадьбу стояли каменные ворота, перегороженные деревянным шлагбаумом. Кругом не было ни души. Но стоило Марианне нырнуть под шлагбаум, как из близлежащих кустов вышел человек с двустволкой и предостерегающе поднял руку.

Охранники, как убедилась впоследствии пленница, были расставлены по всему периметру изгороди. Сам забор отнюдь не представлял из себя серьезного препятствия, но едва стоило к нему приблизиться, как тут же рядом оказывался вооруженный охранник.

Окрестности усадьбы представляли собою резкий контраст с густо заросшим парком — повсюду тянулись поля, засеянные хлопком, табаком и сахарным тростником. Там и сям мелькали занятые работой фигуры негров.

Сами же они обитали на задворках имения. Миновав хозяйственные постройки, конюшню и кузницу и пройдя сквозь рощицу апельсиновых и лимонных деревьев, можно было выйти к месту их поселения, представлявшему собой десяток приземистых сараев. Марианна любила приходить сюда вечером, когда уставшие после тяжелого дня невольники, набив желудки варившейся в больших котлах грубой кукурузной или тыквенной кашей, усаживались на корточках в кружок и заводили тягучие заунывные песни, вывезенные с далекой родины. В этих странных, непривычных мотивах слышались и горькая печаль, и сдержанная угроза, и робкая надежда, порождая чуткий резонанс в душе пленницы: ведь она была такой же невольницей, как и эти бедняги, только — до поры, до времени — более привилегированной.

За досугом рабов Марианна наблюдала всегда издали. Сами они не вызывали у нее опаски, но вокруг бараков постоянно бродила стража, красноречиво демонстрируя своим присутствием, что данная зона является запретной.

Со стороны жизнь чернокожих невольников могла бы показаться едва ли не идилличной, но настал день, когда Марианна собственными глазами увидела, что такое рабовладельчество.

Она безмятежно прогуливалась в роще, когда ей почудился чей-то вскрик. Может быть, птица? Но крик повторился — протяжный и отчаянный, он явно принадлежал человеку. Пробравшись сквозь заросли тамариска, Марианна вышла на поляну, откуда открывался вид на негритянский поселок, — и остановилась как вкопанная.

Картина, представшая перед ней, была ужасной. Все невольники толпились на утоптанной площадке между сараями. Их внимание было сосредоточено на двух бедолагах, закованных в колодки. Тут же стояли четверо надсмотрщиков с длинными бичами из воловьей кожи. Вот они подняли свои страшные орудия — и обрушили свистящие удары на спины истязуемых. Один из них издал пронзительный вопль, другой хранил молчание — то ли выказывая презрение к боли, то ли потеряв сознание. За экзекуцией наблюдал светловолосый человек в черном — Марианну отделяло от него больше пятидесяти ярдов, но она сразу узнала Джона Лейтона…

Словно что-то лопнуло в груди у Марианны. Перед глазами встала привязанная к бизань-мачте стройная темнокожая фигура Калеба-Коррадо, в спину которого хищно впивается плеть… Не помня себя от ярости, она бросилась к месту экзекуции. Надсмотрщики, опешив от неожиданности, опустили бичи: одеяло спало с плеч Марианны, и она неслась вперед в одном тоненьком пеньюаре, с развевающимися за спиной волосами.

— Продолжать наказание! — резко распорядился Лейтон. — А эту — взять!

Трое охранников бросились наперерез Марианне, схватили ее, брыкающуюся и царапающуюся, доволокли до флигеля и швырнули, словно куль, на кровать.

Вечером Марианна не прикоснулась к ужину. Ее тошнило уже от самого вида еды. Был у пленницы и особый умысел: если не прикасаться к пище, сдобренной наркотиками, то, может быть, утраченная сила воли вновь вернется к ней. С этой надеждой Марианна и заснула.

Пробуждение ее было внезапным и жутким. Какая-то непосильная тяжесть навалилась сверху, невидимые в темноте лапищи жадно терзали ее груди, и нечто подобное оглобле пыталось прорвать насквозь распластанное беспомощное тело… Насильник трудился истово и упорно — и по исходившему от него густому запаху конюшни женщина опознала своего «кормильца» Санчеца.

Наутро бедняжка Марианна не могла припомнить, как долго длился этот кошмар, сколько раз принимался за нее распаленный страстью гигант, — истерзанная и раздавленная, будто побывав между мельничными жерновами, она лежала ничком, почти полностью обнаженная, поскольку от пеньюара остались за ночь лишь жалкие клочки.

Когда в комнату вошел Лейтон, измученная пленница не нашла даже сил, чтобы хоть как-нибудь прикрыть свою наготу.

Доктор-пират некоторое время брезгливо рассматривал простиравшееся перед ним тело, покрытое синяками и царапинами, и наконец изрек:

— Гадкое зрелище, не правда ли?

Марианна облизала пересохшие искусанные губы и промолчала.

— Вы сами напросились на этакое развлечение. Пренебрегли моей терпимостью — и получили по заслугам.

— Зачем вы разыгрываете из себя благодетеля? — слабо произнесла женщина.

— Ну, на благодетеля я не похож — и этого не скрываю Но, согласитесь, условия вашего содержания здесь не могут дать вам повода для жалоб. Все, что от вас требуется, — это скромность и послушание. Неужели трудно усвоить такую малость? И ведь если дать волю этому громиле — он будет каждую ночь навещать вас подобным образом, уж поверьте. Представляете, во что вы превратитесь через пару недель? В комок скулящей плоти с зелеными глазами. Идиотка!

— И после случившегося вы еще и читаете мне нотации? — поразилась его наглости Марианна.

— Именно так. Поэтому запомните: первое — никаких эксцентричных выходок. Второе: не смейте отказываться от еды. Вам ясно?

Пленница попыталась изобразить презрительную улыбку, но это получилось у нее недостаточно убедительно.

— В противном случае Санчец с радостью расширит сферу предоставляемых вам услуг…

Марианну передернуло от отвращения.

— Да-да, — подтвердил Лейтон. — Достаточно одного моего слова…

— Какой же вы подлец…

— А вы — дурочка. Разве вам плохо живется? Вас не обижают, не заставляют работать. И разве Луизиана — не райское место? Какой же простофиля был ваш Бонапарт, если у него хватило ума продать эти благодатнейшие земли американцам…

— Которые они превратили в невольничий ад, — заключила Марианна.

— Вы слишком потасканы для роли наивной добродетели, милочка, — скривился Лейтон.

— А вы — подлец. И я готова повторить это хоть тысячу раз подряд.

— Реноме — это не главное… А вы, если угодно, можете нынче вечером наблюдать очередной спектакль в жанре «блэк энд уайт». Приходите на полянку — ручаюсь, вы прежде такого не видывали… Но прошу вас помнить о наличии Санчеца. Впрочем, если вы так симпатизируете неграм, можно будет отдать вас на пару ночей к ним в барак. Как вам такой вариант?

Марианна отвернулась к стене.

Спустя полчаса ухмыляющийся Санчец принес завтрак и новую одежду: длинную, до пят, холщовую рубаху — из тех, что носили чернокожие невольницы. Попытка бунта не удалась — Марианна съела все до последнего кусочка. И цепенящая апатия вновь овладела ею.

Слова Лейтона о предстоящем «спектакле» между тем занозой сидели в сознании. Марианна отдавала себе отчет в том, что речь идет об очередной экзекуции — и, видимо, более изощренной, чем вчерашняя, и всеми силами убеждала себя в необходимости проигнорировать издевательское приглашение. Но когда солнце начало клониться к закату, ноги, казалось, сами собой повели ее на знакомую поляну…

Поначалу Марианна не поняла смысла происходящего. На этот раз невольники толпились у водяного насоса, установленного возле котлов для варки пищи. Один из негров двигал длинную рукоять насоса, а под сточным желобом сидел раб в колодках — струя воды падала ему на темя. На первый взгляд, это походило на какое-то глупое развлечение, затеянное скуки ради. Невольники, однако, наблюдали за этим представлением с угрюмым молчанием. Посмеивались лишь вооруженные белые надсмотрщики.

Но внезапно Марианна осознала, в чем тут дело. Ей припомнилось прочитанное когда-то описание средневековой пытки. Жертву привязывали к столбу таким образом, чтобы она не могла пошевелить головой, а сверху на выбритую макушку мерно, одна за другой, падали капли. И спустя несколько часов человек сходил с ума от невыносимой боли, разламывающей мозг… Луизианские плантаторы с помощью нехитрых подручных средств продолжили эту традицию.

— Ну как — нравится? — раздался голос у нее за спиной. — Все же пришли посмотреть…

Марианна вздрогнула от неожиданности. Конечно, это был Лейтон — он жевал травинку и изучающе разглядывал пленницу.

— Это чудовищно, — вяло отозвалась Марианна. — Вы — настоящий палач.

«Он подошел специально, чтобы проследить за моей реакцией: буду ли кричать, возмущаться? Но я не хочу, ничего не хочу… Я устала, я очень устала…»

— Всякий проступок должен быть наказан, — сказал Лейтон. — Это и малым детям известно. Да и вам тоже, не правда ли?

Марианна послушно кивнула.

— Постарайтесь вести себя в рамках. Я вовсе не хочу, чтобы вы превратились в развалину. Нам с вами еще предстоят кое-какие дела. Возможно, путешествие…

«Что он имеет в виду? Какое еще путешествие? Что за ерунда?»

— Меня очень утомляет это ужасное зрелище, — пробормотала она. — Я пойду к себе…

— Как знаете…

«Кажется, он доволен моей тупой покорностью. Что ж, надо постараться впредь прикинуться полной сомнамбулой — и тогда он, возможно, уменьшит дозировку своего снадобья, — размышляла Марианна, бредя по парку. — Я ему нужна для каких-то целей, — значит, не в его интересах калечить меня или превращать в слабоумную…»

И тут ее внимание привлекло тихое позвякивание. Марианна оглянулась по сторонам — и увидела бегущего по аллее белокурого мальчика лет семи, который катил перед собой тонкий металлический обруч.

«Ребенок? Откуда он здесь? Ах да: это же сын Язона и Пилар… Мальчик, ради которого Бофор вернулся к этой стерве-испанке…»

По виду паренек выглядел ровесником Себастьяно. Но Марианна отметила это чисто машинально, мысль о сыне не вызвала в ее сердце боли. Ею владело сейчас столь глубокое безразличие, что и Себастьяно, и Коррадо воспринимались как представители далекого, потустороннего, а может быть, даже и вовсе не существующего мира…

Несколько недель Марианна почти не покидала своей комнаты. Лишь иногда выходила на крыльцо, присаживалась на ступеньку и часами смотрела в одну точку. За это время она обдумала десятки вариантов побега, но все они упирались в одну и ту же преграду: отсутствие воли к действию. Допустим, у нее достало бы хитрости и изворотливости пробраться в конюшню, оседлать лошадь и вырваться из усадьбы, — но выдержать хотя бы несколько миль стремительной погони не представлялось возможным.

Все это время ни Пилар, ни Лейтон не докучали ей — порой Марианна даже забывала об их существовании. Пленнице представлялось несколько странным, что пылкая испанка так и не привела в исполнение ни одну из своих угроз. Поразмыслив, она решила, что тут, вероятно, сыграл свою роль Лейтон: если княгиня нужна ему в целости и сохранности, то ни о каком борделе в Новом Орлеане не может быть и речи. А держать Марианну в качестве служанки Пилар не с руки по иной причине: ежедневное лицезрение бывшей соперницы лишь нестерпимо разжигало бы в ней желчь. Так или иначе, но ситуация пока что складывалась достаточно благоприятным образом.

В один из ранних весенних дней — это время года в Луизиане напоминало самые жаркие британские летние месяцы — Марианна отправилась наконец на прогулку. В поместье было, по обыкновению, тихо, только из кузницы доносился размеренный металлический лязг да пофыркивали лошади в конюшне. А вот и невольничий поселок…

Но что это? Он совсем пустынен — и только охранники с оружием наперевес прогуливаются меж серых сараев. А ведь люди уже должны были вернуться с плантаций, съесть свой нехитрый ужин — и именно в этот час начинали они свои тягучие манящие песнопения… Вот и головешки еще дымятся под котлами…

Словно бы отвечая на недоумение Марианны, в одном из бараков низкий хрипловатый голос начал выводить щемящую ноту, тут же, впрочем, оборвавшуюся, поскольку проходивший мимо стражник принялся молотить прикладом в стену. Это показалось Марианне не менее диким, чем наказание кнутом: лишать людей после тяжелой работы единственной радости — песни, держать их взаперти… Что за чудовище этот Лейтон… Неужели и Язон так же безжалостно обходился с невольниками?

На обратном пути Марианна некоторое время постояла перед господской виллой, прячась в тени магнолий. Ей почему-то захотелось еще раз увидеть белокурого мальчугана — сказывалась ноющая, глубоко запрятанная тоска по собственному сыну. Но кругом не было ни души…

Сидя на пороге флигеля, она долго наблюдала за тем, как сумерки постепенно окутывают парк, запеленывая деревья мягким покровом темноты, как засыпает природа, отправляясь на ночной покой. Нужно идти к себе — скоро должен появиться Санчец, чтобы запереть дверь…

Но что-то неладное, тревожное было разлито в теплом и густом вечернем воздухе. Марианна ощутила легкую нервную дрожь. Ей мерещилось, будто к громкому стрекоту цикад примешиваются некие посторонние звуки, похожие на отрывистые человеческие голоса. Нет, это не галлюцинация — крики становились все отчетливее, прогремел выстрел, затем еще один, а вот уже грянул целый залп.

Инстинктивное, почти звериное чувство самосохранения словно бы подтолкнуло Марианну: нужно прятаться. Она рванулась было в комнату, но тут дыхание опасности оказалось еще сильнее. И тогда, схватив с кровати суконное одеяло, она выскочила вон и, забравшись в гущу зарослей акации, распласталась на траве. Все ее действия были наполовину машинальными — в том числе и то, что она накрылась сверху одеялом, поскольку ее светлая рубаха слишком выделялась в наступающей темноте.

Из своего убежища Марианне хорошо было видно, как на крыльцо виллы выскочил Лейтон с двумя пистолетами, сопровождаемый верзилой Санчецем. Они побежали в сторону хозяйственных построек, откуда по-прежнему доносились беспорядочные выстрелы. Крики становились все громче — и вот уже они слились в один ужасающий многоголосый вой. Среди деревьев замелькали факелы — и спустя несколько мгновений лавина разъяренных чернокожих хлынула из-за дальнего крыла дома. Вырвавшиеся на свободу невольники были вооружены дубинами, камнями и орудиями, напоминающими серпы. Основная масса бунтовщиков ворвалась в виллу — и почти сразу в нескольких окнах заплясали языки огня.

Несколько негров пробежали всего лишь в каких-то двадцати футах от плотно вжавшейся в землю Марианны и вломились во флигель. Испуганная женщина мысленно поблагодарила провидение, подсказавшее ей укрыться в парке.

В стороне раздался истошный женский вопль — это пытались скрыться от погони две служанки-креолки, преследуемые по пятам группой полуобнаженных чернокожих. Развязка наступила очень быстро: с настигнутых девушек была мигом сорвана одежда — и вот уже их белоснежные тела беспомощно бьются в руках насильников, давших волю своим животным страстям, и жалобные стоны несчастных сливаются с гортанным рычаньем торжествующих хищников, впившихся в сладкую женскую плоть…

Между тем у клумбы с глициниями развертывается яростная схватка: гигант Санчец, орудуя тяжелым цепом, отбивается от дюжины наседающих на него негров. Парочка из них с раздробленными черепами уже рухнула на землю, остальные кружат вокруг дюжего испанца, подобно волкам, готовым вцепиться в добычу. Один из рабов бросается вперед — но тут же с визгом отступает, а его перебитая рука повисает плетью. Санчец переходит в наступление, и противники в страхе шарахаются в стороны, чтобы не попасть под разящий удар, — но тут вилы, пущенные чьей-то сильной рукой, вонзаются в плечо здоровяка. Гигант пошатнулся, замешкался — и свора чернокожих повисает на нем, валит с ног, мелькают в воздухе дубины, трещат переламываемые кости…

А дом уже наполовину охвачен бушующим пламенем, и в его отсветах взбунтовавшиеся рабы напоминают Марианне злобных чертей, справляющих праздник смерти в огненной геенне. И больше всего хочется ей сейчас стать крохотной букашкой, тонкой былиночкой, неприметным камушком…

Почти теряя сознание от всеподавляющего страха, Марианна увидела, что из дверей виллы выбежала Пилар с мушкетом. Платье на испанке было разорвано до пояса, глаза горели безумием. Ее появление было встречено кровожадным ревом десятков глоток. Стремительно миновав ступеньки крыльца, Пилар метнулась к одному из высоких окон фасада.

— Педро! — отчаянно вскрикнула она. — Педро, мальчик мой!

Разрядив мушкет в толпу, испанка уже почти достигла своей цели, когда ее схватили сразу четверо чернокожих и поволокли через газон обратно к парадному крыльцу.

— Педро! Педро! — продолжала взывать Пилар, покуда опьяненные свободой и кровью бунтовщики распинали ее на каменных ступенях.

Сокрушительный удар в лицо заставил ее замолчать — и в тот же миг разом стих гомон толпы. И эта внезапно наступившая тишина, нарушаемая лишь треском пожара, была жутче любых воплей…

Из гущи негров выступил высокий раб, вооруженный тяжелым кухонным секачом. Он приблизился к беззащитной Пилар и медленно занес над головой свое оружие. Повисла томительная пауза.

На секунду Марианне показалось, что все это — лишь дурной сон, дикий ночной кошмар. Но чернокожий палач резко крест-накрест рубанул секачом по груди жертвы, запустил пятерню в разъятое тело и, немного повозившись, торжествующе поднял вверх окровавленный пульсирующий комок еще живого сердца.

Это послужило сигналом — бунтовщики разразились торжествующим реготом и поволокли труп хозяйки по центральной аллее, радостно приплясывая и тыча в бездыханное тело факелами.

Марианна уткнулась лицом в траву, до отказа стиснув зубы, чтобы не выпустить наружу рвущиеся рыдания. Все ее существо свела томительная судорога, сродни предсмертной.

И вдруг отчетливая, трезвая мысль проступила сквозь толщу кромешного отчаяния: «Она звала сына, мальчика Педро. Малыша, оставшегося в горящем доме. Она бежала к нему на помощь. Она хотела спасти сына».

Словно какая-то высшая воля руководила теперь Марианной. Быстро вскочив с земли и продравшись сквозь цепкие акации, она бросилась вперед, видя перед собой только одно — окно, к которому стремилась Пилар. Оно, по счастью, располагалось невысоко от земли, и, закутавшись в одеяло, Марианна в прыжке вышибла телом оконный переплет и под звон стекол рухнула на пол уже внутри комнаты.

Помещение было наполнено дымом, от которого сразу заслезились глаза и запершило в горле. В темноте не было видно ни зги, и, стараясь не вдыхать глубоко, Марианна окликнула:

— Педро! Педро!

Откуда-то доносилось тихое жалобное всхлипывание. Попытавшись сориентироваться, Марианна сделала несколько неуверенных шагов и больно ударилась плечом об угол какой-то мебели.

— Педро! Где ты?

Продвигаясь на ощупь, она наткнулась на нечто вроде кушетки.

— Педро…

Марианна чувствовала: ребенок где-то здесь, совсем близко. Она опустилась на колени и наугад пошарила под кушеткой. Рука уткнулась в теплое тельце.

— Педро, вылезай… Нужно бежать отсюда… Вылезай, маленький…

Она вытащила мальчугана наружу и с невесть откуда взявшейся силой подхватила его на руки.

— Все хорошо, малыш, все хорошо. Только не бойся, только не нужно бояться… — бормотала Марианна, пробираясь к разбитому окну.

Находившиеся поблизости чернокожие, вероятно, не успели толком понять, что же произошло. Они беспорядочно метались вдоль фасада, размахивая факелами.

Дышать становилось все труднее. Марианна лихорадочно пыталась найти выход из положения. Единственно верное решение — постараться добраться до конюшни. Она расположена ближе к задним дверям, но путь туда может быть отрезан огнем, да и недолго заплутаться в незнакомом доме, и тем более — в таком дыму. Попробовать прошмыгнуть в парк? Но головорезы тут же заметят их — и тогда все кончено. Но выбора нет: еще минута — и она потеряет сознание. А шум пламени внутри дома подбирается все ближе, и уже заалела щель под дверью… Может быть, они пощадят хотя бы мальчика?

«Господи, помоги мне!..»

Прижимая к себе ребенка, Марианна выпрыгнула сквозь оконный проем наружу. Послышались яростные вопли: она обнаружена. Нет, скрыться не удастся…

И тут из-за угла виллы на полном ходу вырвалась карета, запряженная парой лошадей. На козлах во весь рост стоял взлохмаченный Лейтон и расчищал дорогу ударами бича.

— Джон! Мы здесь, Джон! — закричала Марианна и тут же захлебнулась кашлем.

— Скорее сюда! — рявкнул Лейтон.

Один из бунтовщиков уже готов был схватить Марианну, но карета подоспела вовремя — и бич хлестко ожег нападавшего по глазам.

Лейтон натянул вожжи, лошади привстали на дыбы, и Марианна, крепко держа мальчика в объятьях, нырнула в карету, тут же резко рванувшуюся вперед.

— Мама, мама… Где мама?.. — едва слышно твердил полузадохшийся малыш.

Марианна положила его голову себе на колени и припала лицом к пахнущим дымом волосенкам, в смятении бормоча:

— Я здесь, сынок, я здесь… Все хорошо…