Материнский инстинкт

Глава 22

Я решила назвать сына Сашей. Почему-то именно это имя всегда было любимым, от того и не раздумывала долго. Я перекатывала его на языке, пробовала на вкус: Са-ша, Са-шень-ка, А-ле-ксан-др. С каждым повторением на душе становилось теплее, а в голове прояснялось. Чем больше думала, тем больше убеждалась в правильности своего выбора. Я выбрала жизнь, его жизнь и впервые за долгое время ощутила уверенность в своих силах, покой и даже что-то вроде безмятежности. Вполне вероятно, что я окончательно сошла с ума, но меня это не волновало.

Словно стоило отпустить эту ситуацию и принять всё, произошедшее в последнее время как факт, и дышать стало проще. Будто не сковывал больше стыд, а внутренняя грязь серела. Нет, никогда не отмыться, я точно это знала, но постараться простить саму себя можно.

Первым делом пошла в магазин и купила детскую одежду — несколько симпатичных костюмчиков и шапочек. Понимала, что долго в банном полотенце держать ребёнка нельзя. Он же всё-таки живой, хоть и совсем беспроблемный. Всё, что ему было нужно — молоко. Но мне хотелось дать ему больше — он заслужил.

Я отгоняла от себя мысли о том, что ему пришлось выстрадать, потому что чувство вины затопило бы меня с головой, лишая остатков рассудка. Но мог ли рассуждать о рассудке человек, такое сотворивший? Часто вспоминала те сны, что мучили во время беременности, и всё чётче осознавала, что только сама была во всём виновата. Я впустила весь тот мрак в душу, позволив ему отравить каждую минуту жизни.

Насильник был виноват передо мной, но я сама решила не обращаться в полицию, не пошла повторно в больницу, приняла для себя решение ни с кем не делиться. Просто та осенняя ночь, перевернувшая мою жизнь с ног на голову, стала первой ступенькой на пути к безумию.

Могла ли я считать себя свободной, смирившись с тем, что теперь у меня есть сын и, стараясь исправить то, что натворила? Я очень хотела верить, что у меня ещё есть надежда на будущее. И пусть совсем его не заслужила, я попробую.

Затягивать дальше было некуда: нужно как можно быстрее сообщать Роме о ребёнке. Об одном только мечтала: чтобы он поверил мне. Мне нужна была его поддержка, ведь именно он столько долгих месяцев помогал удержаться на плаву. И пусть от его решения почти ничего не зависело, мне хотелось, чтобы он был рядом.

Казалось, когда на горизонте наконец забрезжил рассвет, многое зависело от того, как тот, кого я любила, отнесётся к моему сыну. И пусть он не знал, что это мой ребенок, мне всё равно хотелось, чтобы для него он не стал помехой. Смогла бы я остаться с Ромой, если ему не нужен будет этот крошечный малыш, что так трогательно и доверчиво тянулся ко мне? Я знала ответ, впервые я знала ответ хоть на один вопрос.

Не смогла бы.

Долго сомневалась — мне казалось, своим побегом окончательно разрушила ту связь, что была между нами. Сможет ли он в очередной раз простить мою истерику? Воображение рисовало картины, страшные в своей безысходности. Представляла Рому в объятиях кого-то другого — той, кто сможет доверять, кто подарит ласку и нежность — именно то, на что он заслуживал, как никто другой. Но я тоже согласна была ему всё это дать, впервые за долгое время была согласна, но нужно ли ему это после всех тех фокусов, что стремилась на протяжении девяти месяцев ему показывать? Я боялась, больше всего на свете боялась, что будет поздно.

Вечером, уложив Сашу спать, набрала полную грудь воздуха и позвонила.

— Привет, — тихо промолвила, не узнавая собственного голоса, настолько робким он был.

— Ну, привет, — ответил Рома, но та скорость, с которой он поднял трубку, дарила надежду, что он ждал моего звонка. Это дарило надежду, что ещё способен простить.

Но напряжение в его голосе тяжелой волной ударило меня в самое сердце. Казалось, он совсем не рад меня слышать, но на что я рассчитывала? Не бывает у людей бесконечного запаса терпения — когда-то всё заканчивается.

— Мне нужно с тобой поговорить! — в панике сжала телефонную трубку так сильно, что та чуть не треснула, а костяшки пальцев побелели.

Я смахнула с лица тёмно-русую чёлку, которая мешала и дико нервировала. Снова почувствовала, как паника сжимает меня изнутри, а слёзы просятся наружу, обжигая веки, но я должна быть сильной — понимала, что по-другому просто сломаюсь. Окончательно и бесповоротно.

— Так говори. Я тебе мешаю разве?

Я не узнавала его голоса, такого чужого, словно не любил этот человек меня никогда. Даже показалось, что ошиблась номером. Перепроверила, но лишь убедилась, что, похоже, доигралась.

— Я не могу говорить об этом по телефону! Мне нужно увидеть тебя, очень срочно, — частила, чтобы успеть сказать, убедить, если захочет бросить трубку. Надеялась, что смогу его убедить.

Готова ли была унижаться перед ним, умолять не бросать, остаться? Валяться в ногах, рыдать? Нет, но знала одно: будет очень больно, если он не вернётся в мою жизнь.

— Боишься прослушки? За тобой соответствующие органы охотятся? — невесело рассмеялся, чем-то шурша на заднем плане. Щелчок зажигалки, и я словно почувствовала аромат вишнёвого табака, что так любила. — Почему не можешь по телефону сказать?

— Просто не могу, ты не поймёшь. Приезжай, пожалуйста!

Рома хмыкнул, снова чем-то пошуршал и проговорил уставшим голосом:

— Если хочешь меня бросить, то лучше сейчас говорить, потому что если я приеду к тебе, то никуда больше не уеду. Хватит с меня твоих приступов и шизофрении. Поэтому решай, нужен я тебе или нет. Иначе давай сейчас расставим все точки над i.

— Я не собираюсь тебя бросать, — почти закричала, сама испугавшись своей реакции. — Зачем ты так? Приезжай, ты мне очень нужен. Пожалуйста?

— Я только одного не могу понять.

— Чего именно?

— Зачем ты так со мной? Почему опять кинула, даже на порог не пустила, — вздохнул, и сожаление острой иглой вошло в сердце. Я не могла его впустить, но как об этом сказать, как объяснить, чтоб он понял? Нет в мире тех слов, которые помогли бы мне выразить всё то, что скрывала так долго, всё то, что мучило. — Я тебе не мальчик, мне тридцать четыре и мне неприятно, что любимая женщина в который раз кидает через левое бедро. Или думаешь, лоха себе нашла?

— Рома, Ромочка, давай не будем. Я сама себя ненавижу, не добавляй ещё и ты, — сама не заметила, как слёзы горячими ручейками потекли по щекам. Я стирала их ладонью, растирала по коже влагу в тщетной попытке успокоиться, прекратить плакать.

— Ты там ревёшь, что ли? — насторожился Рома, когда до него донеслись мои всхлипы и звуки накатывающей волнами истерики.

— Приезжай, пожалуйста, — просила, чуть живая от волнений. — Мне без тебя плохо, больно. Я люблю тебя, понимаешь? Люблю, как никого до и никогда уже после. И если ты не приедешь, я не знаю, как буду жить дальше. Давай попытаемся начать всё с начала, забыв о прошлом, с чистого листа. Приедешь?

— Любишь? — хмыкнув, спросил, потому что, наверное, потерял веру в меня и в наше будущее. Я понимала его, слишком хорошо понимала, но так надеялась, что мои слёзы смогли убедить его, что ещё не всё потеряно. — Никуда не уходи, я сейчас.

— Ты приедешь? — почти задохнулась от счастья, не веря, не смея надеяться. — Нам действительно нужно срочно увидеться.

— У тебя для меня сюрприз? — насторожился, потому что от меня ожидал, наверное, всего самого плохого.

— Да, он самый, — зажмурилась, представив его реакцию на ребёнка и испугавшись её. А если он мне не поверит? — Мне нужно тебя кое с кем познакомить.

— Так, если это любовник, то я спокойно переживу без встречи с ним.

— Нет, это не любовник, хоть и мужчина. В общем, приезжай. Я очень жду.

Положила трубку и приложила руку к груди, как будто этот жест смог бы унять бешено колотящееся сердце.

— Ну, и что у тебя стряслось?! — Рома стоял на пороге и теребил ключи от машины, пытаясь скрыть дрожь длинных пальцев.

За те пару дней, что мы не виделись, он осунулся, побледнел, а щетина, ещё чуть-чуть, и рисковала превратиться в такую модную нынче бороду.

— Мне нужно обсудить с тобой одну проблему, с которой сама никак не разберусь.

Рома заметил свернутый подгузник, который я несла выкидывать в мусорное ведро перед тем, как он позвонил, да так и не выбросила. По всему было видно: он силился понять, что это у меня такое в руке зажато.

— Что это? — указал пальцем и сморщился.

Запах и правда стоял ещё тот, хотя я почти перестала его замечать, настолько привыкла.

— Это пакет с героином, — ответила, пряча подгузник за спиной. — Очень нужная в хозяйстве вещь, между прочим.

— Ух ты! — засмеялся. — Повезло с невестой. Кто-то косметику впаривает за гроши, а она сразу по-крупному играет. Уважаю! Не женщина, а драгдиллер какой-то.

— Сам ты драгдиллер.

Я была так рада его видеть, что засмеялась от переполнявших эмоций и готова бала кинуться ему на шею. Но время пока не наступило. Мне нужно было в первую очередь выяснить, как он отнесётся к Саше, а уже потом в объятия его падать.

— И что же это тогда?

— Попробуй догадаться.

Рома с минуту смотрел на меня и в конце концов пожал плечами, не найдя ответа. Чтобы помочь ему разобраться с этой головоломкой, поднесла испачканный предмет гигиены практически к самому его носу.

— Фу! Чего воняет так? Сначала думал, что показалось, ан нет. Это подгузник, что ли?

— О, догадливый! — засмеялась его реакции. И хоть смех мой был по большей части истерический, наполненный страхо, но от него становилось хоть немного, но легче.

— Зачем он тебе? У тебя что, недержание? Энурез?

— Не знаю, у кого тут из нас энурез, но только точно не у меня. Это подгузник для новорожденного, разве не ясно? Я думала до этой минуты, что ты значительно умнее.

— Откуда у тебя новорожденный? — ошарашенный, сбитый с толку, Рома смотрел на меня широко распахнутыми глазами.

— Пошла выкидывать мусор и нашла возле контейнера в сумке, — начала лепетать и тараторить, чтобы скрыть от его взгляда панику, что тугим кольцом сжала сердце. — Уже уходить собиралась, а в большой сумке, которая неподалеку стояла что-то пищит и шевелится. Я думала котят или щенков выбросили. Хотела забрать домой, а потом раскидать по знакомым и себе одного оставить. Когда открыла, то чуть сознание не потеряла — там лежал маленький мальчик.

Заметила, с каким напряжением Рома пытался осмыслить услышанное. Пыталась уловить признаки недоверия, но не находила.

В большую ложь, будь он сколь угодно невероятна, верят охотнее всего — так уж устроены в своей массе люди.

— И что ты собираешься с ним делать? — спросил неожиданно охрипшим голосом.

— Да вот, вода на плите в кастрюле практически закипела...

— Собираешься купать?

— Да нет. Борщ сварю!

Ещё одна пауза. На этот раз ещё длиннее.

— Ты совсем сдурела?

— Ну, почему же? Знаешь, какой навар из младенцев получается? Нет? Пальчики оближешь! Поверь, такого знатного борща ты нигде раньше не пробовал! Ох, борщ из маленьких мальчиков гораздо вкуснее, чем из маленьких девочек — уж поверь мне, я в этом деле истинный профи.

Рома смотрел на меня так, как будто перед ним стояла бешеная коза, а не любимая женщина.

— Хм, смотрю, у тебя основательно мозг расплавился. Закоротило, да?

— Это у тебя мозг расплавился, если мою невероятно смешную шутку не смог оценить, — засмеялась.

Увидела, с каким облегчением вздохнул. Наверное, я действительно вымотала ему всю душу, если он всерьез воспринял мои слова.

— Ладно, проехали. Отвечаю на твой вопрос. Я собираюсь его оставить и это уже чистая правда.

Ещё одна пауза. На этот раз какая-то совсем уж бесконечная.

— Ты хорошо подумала? Он хоть здоровый? Сколько ему? Он тихий? С рефлексами все в порядке? Может, его мать обратно захочет вернуть? — Рома сыпал вопросами, зарывшись длинными пальцами в светлые волосы на затылке. — Надо звонить в полицию, — резюмировал, и кивнул, будто приняв важное решение.

— Да, я хорошо подумала. О здоровье узнаем в поликлинике. Ему примерно дня три. Он очень тихий мальчик. С основными рефлексами для его возраста у него действительно всё в порядке. Если его мать выбросила, значит, он не был ей нужен. В полицию надо позвонить, согласна.

Я была согласна на что угодно. Понимала, что если уж решила сыграть ва-банк, должна идти до конца. Пусть менты ищут нерадивую мамашу, пусть думают, кому могло прийти в голову подобное зверство, я не против. Главное, чтобы у меня его не вздумали забирать.

— Ладно, — кажется, вздохнул с облегчением. — А можно хоть на него посмотреть?

Согласно кивнула, а внутри меня плескалась радость — он не сбежал сразу же, как услышал о ребёнке. Ему интересно на него посмотреть, значит, был шанс, что он останется. Был шанс, что в моей жизни ещё возможно счастье.

Мы пошли в спальню, где на кровати лежал мой Саша и мирно посапывал, наряженный, словно наследный принц — одежда, которую купила накануне, оказалась ему в самую пору и была невероятно красивой. Рома осторожно, чтобы не разбудить малыша сел рядом с ним на кровать, от чего пружины матраца прогнулись, заскрипели, но ребёнок даже не пошевелился, только носик чуть сморщил. Рома смотрел на него с каким-то странным выражением лица и ничего не говорил — от волнения я не могла дышать. Мне мерещилось, что он сейчас развернётся и уйдёт. Или догадается, какого именно ребёнка я пытаюсь выдать за найдёныша.

Минуты текли плавно и неторопливо, в комнате стояла тишина, а моё сердце оглушительно стучало лихорадочным пульсом в ушах. Но вдруг мужчина посмотрел на меня и жестом предложил выйти из комнаты.

— Знаешь, а он чем-то на тебя похож, — эта фраза вонзилась в меня, словно острый нож. — Есть что-то в вас общее.

Моё израненное сердце замерло, пропустив несколько ударов, и резко понеслось в пропасть.

— Мало ли, что в жизни случается, — нервно засмеялась.

— Самой собой, чего только не случается, — тихо проговорил, глядя куда-то мимо меня. — Просто я посмотрел на него и понял.

— Что ты понял? — Моё сердце уже на пути к пяткам. Ещё несколько минут такого стресса, и я готова была во всем покаяться, только бы Рома не мучил меня своими недомолвками.

— Я понял, что это судьба. Ребёнка мог найти, кто угодно, но он встретился на твоём пути. Может, тебе именно этого и не хватало? Возможно, этот ребенок способен сделать тебя счастливой?

Сердце ударилось об пол, разбилось на сотни кусочков и склеилось обратно. За долю секунды. В ушах стоял невыносимый гул, кровь неслась с шумом по венам.

— А ты?

— А что я? — улыбнулся, притянув меня к себе и прижав к груди. Слышала, как гулко билось его сердце. — Я согласен быть ему отцом.

Некоторое время не могла понять, что именно он мне сказал, не понимала смысла сказанного. Через мгновение до меня дошло, что он не оставит нас, не бросит. В такие моменты можно умереть от счастья, но умирать я не собиралась — впереди была вся жизнь, полная радости и свершившихся надежд. В тот момент я искренне верила, что всё у нас будет гораздо лучше, чем у других, гораздо лучше, чем было до этого. Я, наконец, поверила, что заслуживаю счастья, и призраки прошлого готовы были оставить меня навсегда.

В тот момент я была счастлива, а счастливый человек не в состоянии почувствовать приближающуюся угрозу.