Мерцающий пруд

XII

От мороза на веранде голова у нее прояснилась и перестала кружиться. Она наполнила воздухом легкие, освобождая их от теплого воздуха, душного, пропитанного запахом духов и разгоряченных тел.

Как глупо было потерять самообладание из-за взгляда наблюдательных глаз Морган Ченнинг.

— Я не хочу быть Вирджинией, — сказала она тихо в темноту веранды и прошла к дальним окнам, плотнее закутывая в шаль обнаженные руки и шею. На веранду пробивался свет из окна гостиной. В этом кусочке света она видела танцующие пары.

Она отвернулась, ища взглядом крутой, усыпанный снегом склон холма. Отсюда виднелись огни гавани с черными промежутками воды между ними. Из океана по направлению к гавани шел домой на Рождество корабль, переливаясь огнями.

За спиной Лоры открылась дверь веранды, заставив ее вздрогнуть. Она оглянулась и увидела мужчину, шедшего к ней в темноте.

— Итак, вы убежали? — сказал Адам Хьюм.

Она не показала огорчения из-за того, что ее убежище обнаружено.

— Как вы узнали? — ответила она вопросом.

— Я воровал в столовой закуски с подноса. Я вас видел. Вот — попробуйте икры.

Он протянул ей кружок хлеба, не извиняясь, что он без перчаток Она никогда не пробовала икры и откусила кусочек.

— Смотрите, — сказала она. — Там, на воде. В гавань входит корабль.

Он протянул руку и снял крючок, толчком распахнув окно. Ледяной порыв ветра проник через шаль, и Лора отшатнулась, но Адам и не подумал закрыть окно.

— Слушайте — иногда их можно услышать. Не шевелитесь.

Сначала она ничего не слышала, кроме ледяного постукивания голых зимних ветвей внизу на холме, где снег сдуло ветром. Потом издалека с воды донеслось пение, то усиливавшееся, то затихавшее с порывами ветра. На шедшем домой корабле пели не рождественский гимн, а другую песню — «Дом, милый дом».

Адам закрыл окно. Музыка в доме теперь заглушала все другие звуки, и танцующие снова закружились по полу.

— Вальс! — воскликнул Адам. — Как я говорил вам, я научился прекрасно вальсировать в Либби. Вы окажете мне честь, миссис Тайлер?

Он явно хотел танцевать здесь, на этой темной веранде. Лора быстро отскочила от него.

— О нет, пожалуйста, — мне надо вернуться в дом.

— Как вы пугливы, — сказал он и решительно положил руку ей на талию. — Видите — вы замерзли. Это вас быстро согреет. И вся веранда в нашем распоряжении.

Когда-то она любила танцевать. Бросив последний тревожный взгляд на освещенное окно, она отдалась ритму музыки. Это был безрассудный поступок. Вдруг кто-нибудь обнаружит их здесь? Вдруг Уэйд оглянется и станет всматриваться через окно в темноту или поинтересуется, где она, и пойдет ее искать? Но музыка пела, и застывшая кровь согревалась.

— Как вы могли научиться вальсировать в Либби? — шепотом спросила она.

Он и не подумал понижать голос, и, возможно, музыка и правда надежно заглушала их голоса.

— Бывают времена, когда лучше придумать себе занятие, чем сходить с ума от безделья. Поэтому мы иногда устраивали балы, те из нас, кто не был слишком слаб или безволен. Некоторые мужчины заворачивались в одеяла и вешали стружки на уши, и мы делали вид, будто находимся в таком доме, как этот, забывая о войне, как забыли те, что сейчас танцуют там.

Его рука была очень жесткая, и пальцы больно сжимали талию. Она напряженно отодвинулась от него.

— Они не забыли, — сказала она. — Я тоже так думала, но они только делают вид. Война все время незримо присутствует.

Он презрительно хмыкнул.

— Мужчины, возможно, да — те, кто носит форму. Другие же и некоторые из этих дурочек женщин — их война никогда не касалась вовсе.

— Будем надеяться, никогда и не коснется, — мягко сказала Лора. — Почему вам этого хочется?

Хьюм посмотрел на нее в неясном свете.

— Мне кажется, я действительно хочу, чтобы она коснулась их и причинила им боль.

— Но почему? Зачем гневаться из-за того, что для них война прошла стороной?

Музыка кончилась, и он резко отпустил ее. Она уже достаточно согрелась, и не замечала, что на веранде холодно.

— Я полагаю, когда ты побывал в самой гуще, — размышлял он, как будто желая найти убедительный ответ на ее вопрос, — и узнал, как мало это заботит тех, кто остался дома, как они готовы говорить о предательстве даже в своих письмах в действующую армию — что ж, может быть, именно поэтому я хочу разбудить их. Пока они по-настоящему не проснутся, нам не выиграть эту войну.

Лора не могла ответить ему. Она слишком мало знала Север, но в любом случае она не верила в эту войну. Когда начался новый вальс, она повернулась к двери, но его рука остановила ее.

— Вы убегаете?

— Я должна вернуться в зал, — ответила она.

— Чего вы боитесь? Почему женщины всегда улепетывают, как испуганные зайцы, едва ступив за край проторенной дорожки?

Его насмешка опять уколола ее, но она не позволила себе рассердиться на этот раз.

— Я не боюсь. Просто не хочу. Я думаю, вам доставляет удовольствие опасность, мистер Хьюм, доставляет удовольствие увлекать других за собой. Что это приносит вам какое-то удовлетворение?

— Идите же, зайчик, — сказал он, и она поняла, что он смеется над ней. — Вы сами опасны. Вы видите мужчину насквозь, чего не полагается ни одной леди.

Она быстро вышла и сбросила шаль, чтобы никто не догадался, где она была. Когда она повернулась к спутнику, он уже не смеялся, и она увидела, что он смотрит на ее платье.

— Вам не следует носить зеленое, — сказал он.

Значит, он тоже помнит. Она почти бегом вернулась в освещенную комнату, проскальзывая между танцующими парами, отыскивая путь к Уэйду. Она не хотела иметь ничего общего с опасностью. Она хотела только мира и покоя, хотела, чтобы затянулись старые раны.

Немного погодя Серина Лорд, цветущая и сияющая от счастья, под руку со своим мужем, пришла пригласить своих гостей к ужину. Дамы и кавалеры начали переходить в столовую, где на столе и буфете были расставлены щедрые угощения. Горничная в белом фартуке и дворецкий в белом пиджаке стояли, готовые подавать, но Серина хлопотала вокруг, чтобы все прошло гладко, а Эдгар занял место у бутылок с вином и шампанским.

Лора ждала, пока Уэйд, не любивший, чтобы его считали беспомощным из-за его костылей, наполнит ее тарелку. Она отошла в угол столовой, откуда могла наблюдать за яркой толпой и размышлять об этих людях. Какой счастливой выглядела сегодня Серина, несмотря на всю свою вполне естественную озабоченность хозяйки. Немного завидуя ей, Лора увидела, как Серина через всю комнату посмотрела в глаза своему мужу. Их взгляды, летевшие навстречу друг другу, были полны такой любви и уважения, что создавалось впечатление их физического соприкосновения. Именно так, даже на расстоянии, должны смотреть друг на друга муж и жена, с тайным признанием и глубокой любовью.

Лора поспешно опустила глаза: перехваченный взгляд вызвал в ней чувство одиночества. Вопреки воле, ее глаза отыскали Уэйда. Не с надеждой или для поддержки, а только потому, что больше ей не на кого было смотреть. Он заметил ее взгляд и поднял тарелку, улыбаясь, как будто ее единственным интересом была еда. Она была для него едва ли важнее, чем случайная соседка за столом, и у нее в груди защемило от тоски по чему-то такому, чего она никогда не узнает.

Уэйд приближался к ней, опираясь на костыль, держа ее тарелку в другой руке. Она повернулась вполоборота, зная, что ему не хочется, чтобы она следила за его неуклюжими движениями, и ее взгляд упал на красиво оформленный поднос на ближней стойке. В тщательно уложенном бордюре на блюде недоставало двух маленьких кружочков. Ее это позабавило, но она сумела принять серьезное выражение лица к тому времени, как Уэйд добрался до нее.

Адама нигде не было видно, вероятно, он совершил еще один налет на столовую и подкреплялся где-то в одиночку. Один раз во время вечера она слышала, как Серина объясняла кому-то, что ее брат плохо себя чувствует — лихорадка, видите ли. Но Лора сочла его угрюмым и невнимательным. Несмотря на свою нелюбовь к обществу, он мог бы постараться сделать приятное своей сестре.

— Вот, моя дорогая, — сказал Уэйд, протягивая ей тарелку. — Давай устроим тебя где-нибудь, а я положу себе.

— Я могу подождать тебя и здесь, — уверила его Лора. — Не спеши.

Морган Ченнинг и ее светловолосый кавалер как раз в это время вошли в столовую, и в Лоре вспыхнул интерес, как будто она смотрела пьесу. Сейчас Уэйд не мог избежать встречи с этими двоими, и ей было интересно, что сделает непредсказуемая Морган, столкнувшись с ним лицом к лицу.

Встреча последовала почти тотчас. Уэйд не видел, как те двое встали за ним. Протянув руку к салатнице, он задел руку Мюррея Норвуда и тут же повернулся извиниться. Лора никак не ожидала, что он зальется яркой краской, когда увидит Морган так близко. Теперь она наблюдала за ним с испугом, впервые придав значение словам, которые говорила его мать.

Морган заговорила раньше, чем Уэйд закончил извиняться перед мистером Норвудом. Манеры у нее были очень непринужденные, как будто она встретила старого приятеля, с которым виделась не далее, как вчера, но взгляд, обращенный на Уэйда, показался Лоре не таким непринужденным.

— Добрый вечер, Уэйд. Позволь представить тебе мистера Норвуда. Я думаю, у вас могут быть некоторые общие интересы.

Уэйд поставил тарелку и пожал мужчине руку. Казалось, он хотел игнорировать Морган, но не мог сделать этого так, чтобы это не бросалось в глаза. Он сдержанно ответил ей, сумев обменяться любезностями с Норвудом прежде, чем они снова занялись едой. Морган пригасила напряженность своего первого взгляда, сей час у нее был слегка презрительный и насмешливый вид. Это опровергало мнение мамы Тайлер, что Уэйд ей все еще нужен, думала Лора. Конечно же, женщина не может любить мужчину и смотреть на него с таким высокомерием. Во всяком случае она, Лора, не может.

Именно поэтому, думала она, возвращаясь в гостиную с Уэйдом, она рада видеть его сегодня в этом собрании умных, состоятельных людей. Ей приятна была любовь, с которой люди относились к нему. Даже если она не могла любить, она хотела, чтобы уважение и восхищение по отношению к Уэйду росли.

Их прежние места в гостиной были свободны, и они снова заняли их. Вскоре комната загудела голосами возвращающихся пар, звенели серебро и фарфор, женский смех и более густые голоса мужчин.

По непонятной для самой себя причине Лора пыталась сделать вид, что они с Уэйдом, хотя бы на эти часы, по-настоящему близки друг другу и связаны глубокими узами. Как будто играя эту роль, она могла отогнать все сомнения, забыть насмешку, сквозившую в глазах Адама Хьюма.

Но тонкая паутина воображения порвалась, когда Уэйд протянул руку с салфеткой, чтобы вытереть пятно на ее пышной зеленой юбке.

— Боюсь, ты капнула на платье майонезом, — с сожалением произнес он.

Она вытерла пятно своей салфеткой, а его рука дотронулась до зеленой парчи почти ласкающим движением. После этого Лора не могла больше притворяться. Вечер продолжался, а все еще слабые силы Уэйда стали понемногу иссякать. Она почувствовала, что он тоже не участвует в веселье вокруг него. Для него мишура тоже слетела.

Возвращаясь домов под утра под падающим снегом, они почти не разговаривали. Очевидно, Уэйд был поглощен своими собственными воспоминаниями и не хотел ее вмешательства.

Лора прошла в свою комнату и зажгла свет. Тане, на том месте, где она его оставила, посреди пола, пятном темного пламени горело гранатовое платье. Она подобрала его и печально повесила в гардероб. Зеленое платье она понесла в комнату Вирджинии, чтобы повесить его в шкаф.

В свете свечи она с испугом увидела Уэйда, лежавшего поперек кровати. Услышав ее, он сел.

— Я должен попросить тебя никогда не входить в эту комнату, — сказал он, и таким холодным тоном он никогда еще с ней не говорил.

Лора ничего не ответила. Плотно завернувшись в свой халат, она как можно быстрее повесила зеленое платье, не взглянула на мужа, повернулась и вышла, и ее тень прыгнула на стену. В ней не было сейчас ни жалости, ни нежности. Она испытывала только отчаянное раздражение по отношению к Уэйду, и ей было совершенно безразлично, знал он это или нет.