Мерцающий пруд

XVIII

Март ворвался бурными ветрами, растопил снег на ветках деревьев и склонах холма, превращая дороги Стейтен-Айленда в море грязи. «Ричмонд Кантри Газетт» опубликовала обычные возмущенные письма протеста читателей, которые считали, что новое покрытие дорог является делом первой необходимости.

В углу тайлеровского двора ива склонялась на ветру, и ее тонкие ветви разметались, как длинные женские волосы. Ветер стонал в печных трубах и свистел в каждую оконную и дверную щель, к которой мог прикоснуться своими буйными губами. В такой день приятно было посидеть в тепле у огня.

Что касается мамы Тайлер, положение дел в доме оставалось неизменным. Старая леди все еще лежала в постели, не допускала к себе никого, кроме Уэйда, Элли и Питера, и время от времени ухудшала свое состояние из-за присутствия подраставшего щенка. Она не читала ничего, кроме Библии, и часто цитировала Уэйду слова своего Бога, придавая им характер суровой критики этого дома.

Лора с радостью принимала изгнание, хотя временами это создавало трудности для остальных обитателей дома.

Но у Уэйда после санного бала появилась, по крайней мере, возможность исчезать.

Он посетил собрание Круга в доме Морган Ченнинг, и хотя не рассказывал много и был настороже, Лора видела, что в нем проснулся интерес. В начале марта, когда в Нью-Йорке проводилось массовое собрание, где должен был выступать Клемент Вэлэндигэм, Уэйд отправился туда вместе с Мюрреем Норвудом и Морган. Лора тоже хотела бы поехать, хотя бы ради развлечения, но Уэйд твердо заявил, что это мужские дела и он предпочитает, чтобы она в них участия не принимала.

Как Вирджиния, мятежно подумала она. Но никаким образом она не хотела сбить этот новый интерес, который воодушевлял его. Она подозревала, что он не рассказывал матери, что он делает или куда ходит, и это, наверное, добавило старой женщине еще одну занозу раздражения.

Уэйд вернулся домой с нью-йоркского собрания, фамильярно говоря о «Вале», очевидно заразившись электрической энергией этого бывшего конгрессмена из Огайо. Вэлэндигэм проиграл на последних выборах, но он все еще был лидером мирных демократов, и ходили слухи, что он был также лидером Рыцарей Золотого Круга. Лоре было достаточно, что Уэйд ожил и был, по крайней мере, занят делом, если и не вполне счастлив.

Сегодня днем она вошла в столовую, чтобы закончить одно незавершенное дело. Уэйд ушел по своим делам, а Джемми еще не вернулся из школы. Она совершит свой беззаконный поступок и удивит их обоих за обедом.

Чего бы ей хотелось, так это сорвать эти жуткие красные обои до последнего кусочка и отделать все заново. Но она понимала, что лучше приступать к своей реформаторской деятельности в менее революционной манере. Даже маленькое продвижение вперед за один раз сгодится.

Со своего почетного места над буфетом дикая птица свешивала безжизненную шею с нарисованного стола и сверлила ее мертвым глазом. Лора жизнерадостно кивнула ей:

— Ты достаточно долго портила нам аппетит. Придется тебе спуститься. А я найду на твое место что-нибудь веселое, даже если мне придется нарисовать это самой.

Элли приоткрыла дверь плечом и просунула в столовую голову.

— Вы звали меня, мэм? Мне показалось, что кто-то разговаривает. — Руки ее были в муке и тесте, и она старалась не уронить кусочки на пол.

— Ты слышала меня, Элли, — сказала Лора. — Я разговаривала с его милостью, там, наверху. — Она показала на картину на стене.

Глаза Элли округлились, и Лора тихо рассмеялась. В этом доме лучше было громко не смеяться, иначе сразу зазвонит колокольчик.

— Не беспокойся, — сказала она. — Все в порядке, пока я разговариваю с картиной на стене. Вот когда я начну разговаривать сама с собой, тогда надо будет волноваться.

Элли не отличалась большим чувством юмора, но, решив, что это что-то вроде шутки, скривила свой тонкий рот в подобии улыбки.

Тут пронзительно зазвенел колокольчик миссис Тайлер. В долгие зимние дни его серебряный звук стал более резким и менее музыкальным от постоянного употребления.

— О Боже, мэм! — запричитала Элли. В последние дни даже ее преданность миссис Тайлер несколько поуменьшилась. — Сейчас нужно следить за этим тестом, и вот ей что-то нужно.

— Иди на кухню, — сказала Лора. — Я посмотрю, что ей надо.

— Лучше не надо, — сказала Элли, тщетно пытаясь вытереть липкие руки. — В последнее время в нее дьявол вселился — прошу прощения, мэм. Бог знает, что она сделает, если вы войдете туда.

— Я все же пойду, — сказала Лора, вдруг приняв решение. — А ты заканчивай с хлебом.

Колокольчик снова настойчиво зазвенел, и Лора перешла коридор и открыла дверь, которая была запретной для нее с самого Рождества.

В камине горел слабый огонь, снабжая некоторым теплом соседнюю спальню, в воздухе стоял затхлый запах лекарств. Гостиная выглядела нежилой без знакомой фигуры в кресле у камина. Джейсон Каулз взирал со стены мрачнее обычного.

— Почему ты так долго не идешь, когда я зову тебя, Элли? — спросила миссис Тайлер тоненьким капризным голосом из полутемной спальни.

Лора спокойно подошла к двери.

— Элли вся в тесте, мама, поэтому я пришла узнать, чем могу вам помочь.

Старая женщина лежала под горой одеял, и в неясном свете из закрытого ставнями окна Лора увидела только темные глаза, злобно смотревшие на нее.

— Я не потерплю тебя в этой комнате, — дрожащим голосом произнесла миссис Тайлер. — Где мой сын? Я приказала…

Лора подошла к постели и остановилась.

— Сейчас в доме больше никого нет. Принести воды? Или лекарство?

Слезы бессильной ярости затуманили взгляд миссис Тайлер.

— Я не позволю издеваться над собой, когда я больна. Мне вредно так расстраиваться. Уходи и сейчас же пришли ко мне Элли. Мне… мне ужасно неудобно лежать.

Лора игнорировала ярость в следивших за ней глазах и опытной рукой пощупала под простыней.

— Конечно, вам неудобно, когда все сбилось в морщинистый ком. Я моментально все поправлю.

Она вернулась в гостиную, не обращая внимания на протестующее бормотание, несшееся ей вслед, и прикатила большое кожаное кресло. Потом она подошла к постели, мягко вытащила одеяло из ухватившихся за него пальцев миссис Тайлер и откинула его в ноги кровати. Старая женщина лежала, дрожа во фланелевой ночной рубашке, возмущенно хватая воздух ртом.

— Ну вот, — сказала Лора. — Сделаем быстро, чтобы вы не замерзли.

Она взялась за худые руки без колец и усадила старуху.

— Я слишком слаба для этого! — хныкала миссис Тайлер. — Уходи, злая девчонка!

— Конечно, у вас слабость — столько времени пролежать в постели. Но ничего, я сделаю так, что вы будете чувствовать себя так хорошо, как давно уже себя не чувствовали. Теперь давайте — в кресло.

— Я потеряю сознание! — вскричала миссис Тайлер.

— Ничего, — ответила Лора. — Я знаю, что делать в случае обморока. Быстрее же — я не дам вам упасть.

Она почти донесла тяжелое тело миссис Тайлер до кресла. Потом усадила старуху в него, быстро завернула ее в одеяло, подоткнула его вокруг голых ног и занялась перестиланием постели. Старая леди не потеряла сознания, она следила за своей мучительницей глазами, блестевшими бессильной яростью.

Когда простыни были натянуты без единой морщинки, Лора повернулась к своей подопечной.

— Я знаю, как вам хочется наказать меня, но вы никого не сможете наказать, позволяя себе так раскисать. Если вы хотите, чтобы все было по-вашему, вам надо вставать и бороться за это. Так, теперь назад в постель, я сделаю вам массаж. Обморок вам нисколько не поможет.

На полочке среди бутылочек и банок был флакон со спиртом. Лора быстро перевернула старую леди на живот, закрыла ее до талии одеялом и закатала вверх ночную рубашку, оголив худую спину. Если уж отец научил ее хоть что-то делать хорошо, так это массаж спины прикованного к постели пациента. Она энергично принялась за дело, растирая спину и массируя ладонями и сильными пальцами, отыскивая нервные центры и разглаживая сжатые мышцы.

Постепенно напряжение ушло из тела ее пациентки, старая женщина расслабилась и больше не сопротивлялась пальцам Лоры.

— Теперь вы будете чувствовать себя чудесно, — сказала Лора. — Вы даже перестанете негодовать на меня за то, что я помогла вам.

Закончив свои манипуляции и тепло укрыв свою пациентку, Лора поспешила на кухню за тазиком с теплой водой, подмигнула встревоженной Элли и вернулась умыть миссис Тайлер и расчесать ее тонкие спутанные волосы. Старая женщина лежала все это время с плотно закрытыми глазами, слабая, беспомощная, и ее бессильная ярость улетучивалась вопреки ее воле.

— Боже мой, — сказала Лора, вытирая пальцы миссис Тайлер. — Вы даже не ухаживаете больше за своими руками. А вы знаете, ваши руки — это первое, что я заметила в вас. Мне стало стыдно за свои. Где эта розовая вода с глицерином?

Она нашла пузырек и осторожно втерла лосьон в сухую кожу и огрубевшие суставы.

— Теперь кольца. Они ведь в этой шкатулке на столе? Вы будете в полном наряде, когда Уэйд придет домой. Какой красивый бриллиант! Я обычно любовалась его сиянием в свете камина. Но в этой темной комнате он не сверкает. И вы не можете поправиться без свежего воздуха.

— Свежий воздух опасен в ослабленном состоянии, — запротестовала миссис Тайлер.

Лора подошла к окну.

— Мой отец был иного мнения, — сказала она и открыла ставни.

Мартовский ветер с шумом ворвался в комнату, разметав занавеси и пролистав страницы книг. Лора позволила ему буйствовать не больше минуты, а потом захлопнула окно. Но она оставила открытыми ставни, и стрелы солнечного света быстро победили темноту в углах комнаты, делая жизнерадостные выпады с поверхности полированного дерева и оживляя яркие квадраты одеяла.

Миссис Тайлер набрала полные легкие холодного свежего воздуха и содрогнулась всем телом.

— Что ты собираешься сделать теперь, можно узнать? — с яростью спросила она свою мучительницу.

Лора громко рассмеялась.

— Вот! Я знала, что сделаю так, чтобы вы лучше себя чувствовали. Вы уже практически похожи на себя. Может быть, вы немного посидите и почитаете? Вот ваша Библия на столе, а я зажгу вам лампу. Можете взять свой колокольчик, а я вернусь к своей работе,

— К работе? — переспросила миссис Тайлер. — Какой работе?

Лора остановилась в дверях:

— В данное время я снимаю со стены эту страшную картину с мертвой птицей. Я уверена, у нас всех из-за нее несварение.

Миссис Тайлер села в постели:

— Я не позволю прикасаться к этой картине! Слышишь меня? Эта картина…

Лора смачно положила руки на бедра:

— Как вы можете остановить меня, если вы привязаны к постели?

Она вихрем развернулась, вышла из комнаты и вернулась к своей задаче, трепеща от возбуждения после встречи со свекровью.

В столовой Лора положила газету на стул и забралась на него, чтобы снять картину со стены. Она уже держала ее в руках, когда вбежал Джемми, только что вернувшийся из школы. Обычно он сразу проходил через дом на задний двор, где у Хэмлина был дом в конюшне. Но когда он увидел распахнутую дверь столовой и Лору, балансирующую на стуле с картиной в руках, он сразу же вошел узнать, что она делает.

— Привет, Джемми, — она подняла картину, чтобы он ее увидел. — Она больше не будет глазеть на нас, пока мы едим.

Он сделал большие глаза:

— Что скажет бабушка?

— Она уже все сказала. О Боже! На стене, где так долго висела эта картина, теперь темное пятно. Нам сейчас же нужно найти что-нибудь, чтобы закрыть его. У тебя есть какие-нибудь идеи, Джемми?

— Можно взять картину откуда-нибудь, — предложил он. — Может быть, Парфенон из библиотеки. Но тогда, я думаю, останется пятно на той стене. Или картину с тремя грациями из моей комнаты. Она мне ужасно надоела. Или… Лора, я знаю! На чердаке много всякого старья. Картин тоже, я думаю. Можно пойти и поискать.

Лора передала ему картину со стула.

— Прекрасно! Помоги мне. Или хочешь сначала сказать Хэмлину, что ты уже дома?

Он побежал во двор и вернулся, а Лора взяла шаль в своей комнате. Джемми показал ей дверь в верхнем коридоре, которая вела на крутую лестницу. Она взяла свечу, чтобы осветить подъем. Он пошел первым, оттолкнул люк и залез в темноту.

— У-у, здесь холодина! — крикнул он. — Скорее, Лора, неси свечу.

Она забралась на лестницу, отбрасывая пятками юбку, чтобы не оступиться, и поставила подсвечник на дверь. Потом тоже влезла на чердак. Крыша чернела над ними темными балками, и тень Джемми с гротескно длинными ногами прыгала по стене. Вокруг были собраны накопления прошедших поколений. Сундуки и коробки, ломаная мебель, кипы отвергнутых книг. Однако все было разложено по порядку, как и следовало ожидать в доме Аманды Тайлер.

На полке стояли несколько ружей, лежали пистолеты. Джемми с интересом разглядывал их.

— Мой дедушка — папин отец — довольно много охотился. Это его ружья. Здесь раньше хранились и патроны, но однажды я пытался зарядить пистолет, и после этого папа все спрятал. Конечно, сейчас я стал старше и знаю, что мне не следует трогать ружья, хотя дядя Адам иногда разрешает мне.

Он нашел картины, поставленные лицом к стене. Лора принесла свечу и держала ее над головой, а Джемми, играя роль хозяина картинной галереи, разворачивал перед ней одну раму за другой. Там была мрачная гравюра с изображением убийства из «Гамлета», а также ужасающее изображение ночного кошмара леди Макбет.

Последняя заинтересовала Джемми, но он согласился, что она подойдет для столовой не лучше птицы. Имелся натюрморт с изображением фруктов, который мог бы подойти, если бы фрукты выглядели более натурально.

— Это нарисовала Морган Ле Фей, — сообщил Джемми. — Мне кажется, она много рисовала в молодости. Я помню одну картину гораздо лучше этих фруктов.

Он перевернул еще с полдюжины картин и вытащил сцену в саду, где неестественно скованная маленькая девочка в пышном платье изящно нюхала ветку сирени.

— Вот! Эту тетя Морган нарисовала, когда была постарше. Это мама в саду. Маме она нравилась. При ней она висела в нижнем холле. Давай повесим эту, Лори.

Лора рассматривала картину с некоторым сомнением. Правда, она была яркая и веселая, и хоть не была создана рукой профессионала, она все же подходила для столовой лучше мертвой птицы. Но Лора не хотела вешать портрет Вирджинии там, где им придется смотреть на нее каждый день. Особенно потому что картина была нарисована ее сестрой Морган. Но как дипломатично объяснить это Джемми?

Лора подняла свечу выше, пытаясь выиграть время; в порывах буйного ветра, с воем протискивавшегося в дом сквозь щели чердака, пламя колебалось, оплавляя воск.

— Нам не обязательно решать сейчас, Джемми. Мне становится холодно. Если некоторое время место на стене будет пустым, ничего. Возможно, мы с тобой вскоре сможем съездить в Нью-Йорк и вместе найдем что-нибудь подходящее.

Джемми покачал головой.

— Мне кажется, эта картина прекрасна. Лори, как ты думаешь, когда станет теплее, не сможем ли мы прийти сюда и порыться в сундуках? Для интереса.

— Почему бы и нет? Мы спросим разрешения у папы. Но, Джемми — об этой картине».

Он, однако, уже тащил ее к выходу.

— Мне она нравится. Пошли вниз, Лори. Холодно. Она неуверенно пошла за ним, жалея, что занялась картиной прежде, чем нашла ей замену.

— Конечно, маме нравилась картина, потому что Морган — ее сестра. Но мы не можем надеяться, что папе она тоже нравится, потому что она не очень хорошо нарисована. Ты ведь знаешь, как… В общем, он не очень любит тетю Морган.

— Да нет, она ему нравится, — сказал Джемми, опуская картину на пол около люка. — На самом деле, она ему очень нравится. Иначе зачем бы он целовал ее в тот день в лесу? Принеси свечу, Лори.

Она шла за ним, пораженная. Это была просто болтовня маленького мальчика. У Джемми иногда разыгрывалось воображение, и он не всегда мог отличить реальность от фантазии. Но она должна была задать вопрос, который вертелся на языке.

— Когда это было, Джемми? Как давно? Он совершенно невинно ответил:

— А, это было как-то в прошлом году — нет, раньше. Перед тем, как мама… — Он не договорил и начал спускаться по крутым ступеням, неся за собой картину.

Она спустилась за ним, задула свечу и тщательно закрыла за собой дверь. Непринужденно и спокойно она задала следующий вопрос:

— Ты помнишь, Джемми, говорил ли ты кому-нибудь об этом?

— Я сказал маме, — ответил Джемми, продолжая любоваться картиной. — Лори, мне эта картина нравится. Если ты считаешь, что она не годится для столовой, можно, она будет у меня в комнате? Пожалуйста. Можно спустить эту старую с тремя грациями в столовую, временно?

— Очень хорошая мысль, — сказала Лора, испытывая облегчение, оттого что вопрос решился так просто.

Они пошли в его комнату снимать старую картину и вешать на ее место акварель Морган. Все это время Лора тщательно следила за своими мыслями и выражением лица, за своими словами. Джемми ни на секунду не должен почувствовать, что с ней творится. Когда Джемми сел на кровать полюбоваться картиной на ее новом месте, Лора, вынося ту, что ему не нравилась, задержалась в дверях.

— Мама что-нибудь сказала, когда ты рассказал ей?

— Что-нибудь о чем? — спросил Джемми с отсутствующим видом. — А, ты имеешь в виду про папу и Морган Ле Фей в лесу? Она только сказала, что папе нравится тетя Морган. Шток-розы на картине особенно хороши, правда? Тебе нравятся шток-розы, Лори?

— Я люблю их, — отвечала Лора и пошла в столовую.

Джемми на этот раз не пошел вместе с ней, и она, забравшись на стул, примерила картину к темному пятну на стене. Она не совсем подходила, но на время — сойдет. Она отрегулировала шнурок на крючке, чтобы картина висела ровно. Потом спустилась со стула и отошла на несколько шагов, разглядывая трех довольно пышных граций и совсем не видя их.

Она как будто боялась, что как только перестанет заниматься чем-либо активно, перестанет делать вид, что чем-то занята, ее поглотит море темных мыслей, и неизвестно, что они принесут.

Если Джемми фактически застал своего отца в любовной сцене с Морган Ченнинг в лесу, если он совершенно невинно рассказал об этом своей матери — что это могло значить для Вирджинии?

Лора подошла к французскому окну, выходившему на боковую веранду, и смотрела на мечущиеся на ветру деревья и вихрящиеся сухие листья в саду. Этот дом, притулившийся на склоне холма, был немного защищен, но как ветрено и неуютно должно быть сегодня у Морган.

На Лору снова нахлынули мысли. Серина сказала, что тогда шептались о самоубийстве. Но она не станет, не должна думать об этом. Как ужасна тогда была бы вина, навалившаяся на Уэйда. Говорил ли Джемми своему отцу об этом? Догадывался ли Уэйд о том, что Вирджиния знала? Лора была уверена, что случившееся Морган подстроила, но все же Уэйда нельзя было полностью оправдать. Если именно этим бременем он тайно мучился — страхом, что его жена из-за его собственного поступка…

Неудивительно, что он ненавидел Морган, не доверял ей. Но, конечно же, Вирджиния должна была знать, что представляет собой ее сестра. Несомненно, она бы не придала значения рассказу Джемми. Она ведь была уверена в преданности Уэйда.

А была ли? Насколько сильное притяжение существовало между Уэйдом и Морган, раз оно вспыхнуло с новой силой после стольких лет? Может, оно никогда полностью и не исчезало?

На дорожке заскрипели колеса экипажа. Это Уэйд возвращался домой. Она побежала наверх, в свою комнату. Пока она не приведет эти мысли в какое-нибудь подобие порядка, она не сможет встретиться с ним. Он не должен прочесть в ее глазах, что она что-то знает.