Месть. Идеальный сценарий (СИ)

Глава 17

Телефонный звонок от Анны застал нас с Дмитрием на кухне конспиративной квартиры. Мы молча пили остывший чай, глядя в окно на серый, безразличный рассвет. Внутри меня царила звенящая тишина, та самая, что наступает после оглушительного взрыва, когда уши еще не привыкли к отсутствию грохота. Адреналин, бывший моим топливом, моим наркотиком, моей единственной опорой на протяжении недель, окончательно иссяк, оставив после себя лишь выжженную, безжизненную пустыню. Война, ставшая смыслом моего существования, была окончена. И в наступившем мире я чувствовала себя чужой и потерянной.

— Это Анна, — сказал Дмитрий, поднося телефон к уху. Я не слышала слов, которые она произносила на том конце провода, но я видела, как меняется его лицо. Напряжение, которое тонкой, невидимой маской покрывало его черты все это время, медленно спадало, уступая место глубокой, всепоглощающей усталости. Он коротко кивнул и произнес всего два слова: — Мы поняли. Он положил телефон на стол и повернулся ко мне.

— Все. Их взяли. Час назад. Вячеслава арестовали в пентхаусе. Элеонора, как и ожидалось, уже дает официальные показания в рамках сделки со следствием.

Он сказал это. Он произнес те самые слова, которых я ждала, о которых мечтала в самые темные и отчаянные ночи. Слова, которые должны были принести мне облегчение, триумф, чувство восстановленной справедливости. Но я не почувствовала ничего. Абсолютно ничего. Словно эта новость касалась не меня, а какой-то посторонней женщины из телевизионного репортажа. Пустота внутри меня не заполнилась. Она лишь стала глубже, бездоннее, как кратер на месте ядерного удара.

— Ты в порядке? — тихо спросил Дмитрий, видя мое состояние. Я покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. В горле стоял тугой, болезненный ком. Я не была в порядке. Я была сломана. Победа оказалась не сладким плодом, а горьким пеплом, скрипящим на зубах. Месть не исцелила. Она лишь вскрыла старые раны, заставив их кровоточить с новой силой.

— Я должна… я должна это увидеть, — прошептала я, сама не узнавая свой хриплый, надтреснутый голос. Дмитрий понял меня без лишних слов. Он принес из комнаты ноутбук, поставил его на стол и нашел в интернете прямую трансляцию одного из новостных каналов.

Картинка на экране была живой, хаотичной, снятой на дрожащую камеру с крыши соседнего здания. Я увидела знакомый фасад нашего дома — дома, где прошло мое детство, где я когда-то была счастлива. Теперь он выглядел как осажденная крепость. Десятки полицейских машин с мигающими сиренами, суетящиеся репортеры, оцепление из хмурых людей в форме. Мой дом превратился в место преступления, в декорацию для громкого скандала.

А потом камера крупным планом показала его. Вячеслава. Его выводили из парадного входа двое оперативников в штатском. Он был без наручников, но его руки были заломлены за спину. Он изменился. Исчезла привычная вальяжная уверенность, холеная улыбка хозяина жизни. На его лице застыла уродливая гримаса, смесь животной ярости, растерянности и презрения ко всему миру. Когда его вели мимо толпы журналистов, он на секунду поднял голову, и его взгляд впился прямо в объектив камеры. В его глазах не было ни капли раскаяния. Только ледяная, концентрированная ненависть. Ненависть ко мне. Он не был сломлен. Он был просто пойман. Как хищный зверь, попавший в капкан, который до последнего вздоха будет пытаться перегрызть лапу, чтобы вырваться и отомстить охотнику.

Следом за ним вывели Элеонору. Она пыталась спрятать лицо под дорогим кашемировым пальто, но вездесущие камеры все равно ловили ее жалкий, испуганный профиль. Она больше не была светской львицей, королевой салонов. Она была просто напуганной женщиной, предательницей, спасающей собственную шкуру ценой свободы своего любовника.

Я смотрела на эти кадры, и меня замутило. Не от ненависти, а от омерзения. Вся моя прошлая жизнь, все годы моего брака, оказались чудовищным, тщательно срежиссированным фарсом. Мужчина, которого я любила, оказался вором и соучастником убийства. Женщина, заменившая мне мать, оказалась хладнокровной убийцей. Мой дом, моя крепость, стал сценой для их грязных интриг.

Я отвернулась от экрана, не в силах больше смотреть.

— Выключи, пожалуйста, — попросила я Дмитрия. Он молча закрыл крышку ноутбука. Грохот новостного мира снова сменился оглушительной тишиной нашей маленькой кухни.

Именно в этот момент плотина, которую я так долго и мучительно сдерживала, прорвалась. Я не закричала, не зарыдала в истерике. Слезы просто потекли по моим щекам. Тихие, горячие, горькие слезы. Я плакала не о себе. Я оплакивала своего отца, его разрушенную жизнь, его украденное наследие. Я оплакивала ту наивную, доверчивую Киру, которой я когда-то была и которой уже никогда не стану.

Дмитрий не говорил ни слова. Он не пытался меня утешать банальными фразами. Он просто встал, подошел к кухонному шкафчику, достал стакан и налил мне воды. Затем сел рядом и осторожно положил свою теплую, сильную руку на мое плечо. Это простое, молчаливое прикосновение оказалось красноречивее и важнее любых слов поддержки. В нем была вся та надежность, вся та человечность, которых мне так отчаянно не хватало все это время. Он не пытался разделить мое горе. Он просто был рядом, позволяя мне прожить его до конца, до самого дна.

Мы просидели так, наверное, около часа. Я плакала, а он молча сидел рядом, и его присутствие было моим единственным якорем в этом бушующем океане боли.

Когда слезы иссякли, осталась только звенящая, выжигающая пустота и дикая усталость. Мне казалось, я не спала целую вечность.

— Тебе нужно отдохнуть, — мягко сказал Дмитрий, словно прочитав мои мысли. — По-настояшему. Не урывками по три часа, а нормально.

— Я не смогу уснуть, — честно призналась я. — В голове слишком много… всего.

— Попробуй, — настойчиво повторил он. — Я буду здесь. Я никуда не уйду.

Он проводил меня в спальню. Я, не раздеваясь, рухнула на кровать и закрыла глаза. Вопреки моим ожиданиям, сон пришел почти мгновенно. Тяжелый, вязкий, без сновидений, как временная смерть.

Проснулась я от настойчивого гула мобильного телефона. Не своего «чистого», а того старого, который лежал в сумке. Я открыла глаза. За окном уже сгущались вечерние сумерки. Я проспала почти десять часов. Дмитрий сидел в кресле у окна и читал книгу. Увидев, что я проснулась, он отложил ее в сторону.

— Журналисты, — коротко пояснил он, кивнув в сторону моей сумки. — Звонят без остановки уже несколько часов. Каким-то образом просочилась информация о твоем старом адресе. У подъезда уже дежурит целая толпа. Настоящая осада.

Осада. Война не закончилась. Она просто перешла в новую фазу. Война за право на частную жизнь, за право на молчание.

— Что нам делать? — растерянно спросила я.

— Сидеть тихо и ждать, — спокойно ответил он. — Через пару дней появится новая сенсация, и они переключатся на другую жертву. А пока мы здесь, в полной безопасности.

Но в его голосе я уловила нотки беспокойства. Он понимал, что долго так продолжаться не может. Мы были заперты в этой квартире, как в подводной лодке.

Весь следующий день прошел в этом странном, подвешенном состоянии. Мы почти не разговаривали, но чувствовали друг друга без слов. Дмитрий заказал еду, мы вместе поужинали на кухне. А потом он снова сел в кресло с книгой, а я на диван, пытаясь сосредоточиться на каком-то старом фильме по телевизору. Но мысли постоянно возвращались к произошедшему.

Пустота не уходила. Она стала моим фоном, моей тенью. Я выиграла главную битву в своей жизни, но эта победа лишила меня цели. Месть была мощным двигателем, заставлявшим меня вставать по утрам и бороться. А что теперь? Ради чего жить, когда враги повержены, а справедливость восторжествовала?

Поздно вечером, когда город за окном уже давно погрузился в сон, Дмитрий отложил книгу и подошел ко мне.

— Кира, — сказал он тихо, и я впервые услышала, как он назвал меня по имени, без отчества. — Нам нужно поговорить. О будущем.

Я подняла на него уставшие глаза.

— О каком будущем?

— О твоем.

Он сел рядом на диван, но на почтительном расстоянии.

— Эта война окончена. Ты победила. Но теперь тебе предстоит самая сложная битва. Битва за саму себя. Тебе нужно решить, что делать дальше. Ты можешь продать компанию, получить огромные деньги и уехать жить куда-нибудь на берег океана, пытаясь забыть все, как страшный сон. Это один путь.

Он сделал паузу, давая мне обдумать его слова.

— А есть другой? — спросила я.

— Есть, — твердо сказал он. — Ты можешь вернуться. Вернуться и возглавить дело своего отца. Стать той, кем он всегда мечтал тебя видеть. Сильной, уверенной, созидающей. Это будет гораздо труднее. Это будет долгий, мучительный путь. Тебе придется разгребать те авгиевы конюшни, что оставил после себя твой муж. Тебе придется бороться с советом директоров, доказывать каждому, что ты не просто «наследница», а настоящий руководитель. Но только этот путь, как мне кажется, сможет по-настояшему залечить твои раны. Не месть лечит, Кира. Лечит созидание.

Его слова были как удар. Простой, точный, бьющий в самую суть. Он был прав. Абсолютно прав. Прятаться, убегать, пытаться забыть — это путь в никуда. Это означало бы признать, что они все-таки победили, что им удалось меня сломать. Единственный способ по-настоящему победить — это стать сильнее, чем они, построить на руинах, которые они оставили, что-то новое, чистое и прочное.

— Что ты будешь делать завтра, Кира? — спросил он, глядя мне прямо в глаза. Этот простой вопрос вернул меня к жизни. Он заставил мой мозг, атрофировавшийся от всего этого ужаса, снова заработать. Завтра. Нужно было думать о завтрашнем дне.

— Завтра, — произнесла я медленно, и с каждым словом мой голос становился все тверже, — я попрошу подготовить документы для моего официального вступления в должность генерального директора. А потом я поеду в офис.

Дмитрий молча кивнул. В его глазах я увидела не просто одобрение. Я увидела гордость.

Пустота внутри меня никуда не исчезла. Но на самом ее дне, в самой глубине черного кратера, робко, едва заметно, зажегся крошечный огонек. Огонек новой цели. Нового смысла. Новой жизни. Война за прошлое была окончена. Начиналась долгая и трудная битва за будущее.