Месть. Идеальный сценарий (СИ)

Глава 24

После той ночи в кабинете отца, после того поцелуя, ставшего одновременно и точкой в прошлой жизни, и многоточием в будущей, мир, казалось, обрел новые краски. Хроническая серость моего существования, выжженного предательством и болью, начала медленно отступать, уступая место робким, акварельным оттенкам надежды. Я все так же работала на износ, все так же вела свою корпоративную войну, но теперь у этой войны появился новый, глубинный смысл. Я сражалась не только за наследие отца. Я сражалась за наше с Димой право на простое, тихое будущее.

Наши отношения развивались неспешно, осторожно, как будто мы оба ступали по тонкому льду, боясь одним неловким движением провалиться обратно в холодную воду прошлого. Мы не говорили громких слов, не давали клятв. Наша близость рождалась в мелочах: в том, как он приезжал поздно вечером, чтобы убедиться, что я поела; в том, как он молча забирал у меня из рук очередную папку с отчетами и заставлял сделать перерыв; в том, как я, засыпая, знала, что он не позволит ни одному кошмару пробраться в мой сон. Он стал моим воздухом, моей точкой опоры, моим нерушимым тылом. И от осознания этого мне иногда становилось страшно. Слишком страшно снова поверить, снова открыться, чтобы потом опять не обжечься.

Судебный процесс медленно, но верно двигался к своему логическому финалу. Анна Петрова, словно гениальный гроссмейстер, методично загоняла защиту Вячеслава и Элеоноры в цугцванг, где каждый их следующий ход лишь ухудшал и без того безнадежное положение. Показания доктора Сомова, подкрепленные его новой, недосягаемой для шантажа жизнью в Швейцарии, стали тем последним гвоздем, который намертво заколотил крышку их гроба. Казалось, победа была уже не просто близка. Она была предрешена.

Именно в этот момент кажущегося затишья Корчагин нанес свой ответный удар. Удар, нацеленный не в меня и не в компанию. А в самое сердце нашей обороны. В Дмитрия.

Все началось с малого. С короткой, ядовитой заметки в одном из грязных анонимных телеграм-каналов, специализирующихся на «сливах» компромата. Заметка была безымянной, но намеки более чем прозрачными. В ней говорилось о «скандально известном бывшем следователе», который сейчас выступает главным «решалой» в деле Гордеевых, и о том, что у этого «правдолюбца» у самого рыльце в пушку. Автор намекал на некие «вновь открывшиеся обстоятельства» по его самому громкому делу десятилетней давности.

Я увидела эту заметку утром и не придала ей значения. Мало ли грязи льется в анонимных каналах. Но когда я показала ее Дмитрию, он изменился в лице. Его взгляд стал жестким, а на скулах заиграли желваки.

— Они начали, — тихо сказал он, глядя в экран смартфона.

— Что начали? Дима, что все это значит?

Он долго молчал, словно решая, стоит ли посвящать меня в эту историю.

— Это мой старый должок, Кира, — наконец произнес он, и в его голосе я услышала бесконечную усталость. — Призрак, который, как я наивно полагал, давно похоронен.

И он рассказал мне. Рассказал о своем последнем деле в качестве следователя по особо важным делам. О деле, которое сломало ему карьеру и веру в систему. Он вел расследование против могущественного строительного магната, который был тесно связан с верхушкой силовых структур и был практически неприкасаемым. Человека из ближайшего окружения Корчагина. Дмитрий почти год собирал доказательную базу, рискуя жизнью, подбираясь все ближе к цели. И когда до ареста оставались считанные дни, его вызвал к себе его непосредственный начальник, генерал, которого он считал своим наставником. И положил на стол выбор: либо Дмитрий немедленно закрывает дело «за отсутствием состава преступления» и получает новые звезды на погоны, либо он сам становится фигурантом уголовного дела о фальсификации доказательств.

— Они подкупили моего главного свидетеля, — рассказывал Дмитрий, и его голос был глухим. — Заставили его написать заявление, что я якобы оказывал на него давление, угрожал его семье, заставил оговорить честного человека. Это была классическая подстава. Грязная и эффективная.

— И что ты сделал? — спросила я, затаив дыхание.

— Я ушел. Хлопнул дверью так, что зазвенели стекла в окнах. Я не мог закрыть дело, это было бы предательством всего, во что я верил. Но и бороться дальше внутри системы было бессмысленно, она бы меня сожрала и не подавилась. Я передал все материалы журналистам и написал рапорт. Дело в итоге развалили, магнат вышел сухим из воды, но публичный скандал стоил ему нескольких крупных госконтрактов. А я стал для системы врагом. Предателем. Отступником.

Я слушала его, и у меня холодела кровь. Я поняла, какой именно ящик Пандоры вскрыл Корчагин.

— Они нашли того свидетеля? — прошептала я.

— Да, — кивнул Дмитрий. — Он уже десять лет живет где-то в Испании. Корчагин вытащил его оттуда. И теперь этот человек даст «правдивые» показания о том, какой я ужасный «оборотень в погонах». Цель проста: полностью дискредитировать меня в глазах следствия и суда. Представить все доказательства, которые я собрал против Вячеслава и Элеоноры, как очередную «фальсификацию» от отчаявшегося частного детектива с сомнительной репутацией. Они хотят превратить меня из твоего главного свидетеля и защитника в твоего сообщника.

На следующий день Дмитрия официально вызвали на допрос в Следственный комитет. В качестве подозреваемого по вновь открывшимся обстоятельствам дела десятилетней давности. Это был удар невероятной силы. Я видела, как он уходит — спокойный, собранный, непроницаемый. Но я знала, что творится у него в душе. Его прошлое, от которого он так долго бежал, догнало его и вцепилось мертвой хваткой.

Я не находила себе места. Я звонила Анне, требовала что-то сделать.

— Успокойтесь, Кира Игоревна, — звучал в трубке ее ледяной голос. — Паника — плохой советчик. Это грязный, но ожидаемый ход. Они пытаются вывести из игры их самую сильную фигуру. Мы будем бороться.

Но я слышала, что даже она обеспокоена. Обвинение было серьезным. И за ним стояли люди, способные влиять на решения судей и следователей.

Дмитрий вернулся поздно вечером. Опустошенный. Так выглядит солдат, вернувшийся из проигранного боя.

— Подписка о невыезде, — коротко бросил он, наливая себе в стакан виски. — Все мои счета и счета агентства арестованы. Лицензия приостановлена. Официально я больше не имею права заниматься детективной деятельностью. Они нейтрализовали меня. Быстро и эффективно.

— Мы будем бороться! — воскликнула я. — Анна найдет выход!

— Нет, Кира, — он посмотрел на меня тяжелым, усталым взглядом. — Ты не понимаешь. Это не та битва, которую можно выиграть в суде. Это война понятий. Они бьют не по фактам. Они бьют по репутации. И они почти победили. Мне нужно… мне нужно встретиться с одним человеком.

Я знала, что он не скажет, с кем. Но я догадывалась, что речь идет о ком-то из его прошлого. О ком-то, кто остался там, внутри системы.

Встреча состоялась на следующий вечер. Он не взял меня с собой. Он поехал один. Я сходила с ума от беспокойства, прокручивая в голове самые страшные сценарии. Он вернулся за полночь. Другим. В его глазах больше не было той безнадежной усталости. В них горел холодный, опасный огонь.

— Я говорил со своим бывшим начальником, — сказал он, садясь напротив меня. — С тем самым генералом. Он ушел на пенсию через год после моего увольнения. Не смог больше работать с этими людьми.

Дмитрий помолчал, собираясь с мыслями.

— Он рассказал мне правду. Оказывается, того моего свидетеля они не просто подкупили. У него был сын, наркоман. Они подсадили его на тяжелые наркотики, а потом взяли с поличным. И поставили отца перед выбором: либо сын садится на пятнадцать лет, либо он подписывает показания против меня. Он выбрал сына.

— Какая мерзость, — прошептала я.

— Но это еще не все, — продолжил Дмитрий, и его голос стал жестче. — Генерал сохранил кое-что на память. Диктофонную запись своего последнего разговора с тем строительным магнатом. Разговора, в котором тот, упиваясь победой, хвастается, как изящно они «решили вопрос» со мной и свидетелем. Генерал отдал эту запись мне. Сказал, что десять лет ждал момента, чтобы смыть этот позор со своей совести.

У меня перехватило дыхание. Это был джокер. Козырной туз, способный перевернуть всю игру.

— Что ты будешь делать? — спросила я.

— То, что должен был сделать десять лет назад, — ответил он. — Довести дело до конца.

На следующий день, вместо того чтобы идти на очередной допрос в качестве подозреваемого, Дмитрий, в сопровождении Анны, пришел в Генеральную прокуратуру. Они подали официальное заявление о возбуждении уголовного дела против строительного магната и группы неустановленных лиц по факту принуждения к даче ложных показаний, шантажа и воспрепятствования правосудию. И приложили к нему ту самую диктофонную запись.

Эффект был подобен взрыву ядерной бомбы. Корчагин, пытаясь уничтожить Дмитрия, не учел одного — призраки прошлого могут быть опасны не только для тех, от кого они ушли, но и для тех, кто их потревожил. Он разворошил старое осиное гнездо, и теперь эти осы летели прямо на него.

Дело против Дмитрия было не просто закрыто. Оно было закрыто с официальными извинениями. А вот против его старых врагов началась масштабная проверка, которая, как цепная реакция, начала вскрывать все новые и новые пласты коррупции, ведущие на самый верх. Корчагину стало не до нас. Ему нужно было спасать себя.

Вечером, после того как все закончилось, мы сидели в моем кабинете. Усталые, измотанные, но победившие.

— Ты встретился со своими призраками, — тихо сказала я.

— Да, — ответил он.

— И оказалось, что они не такие уж и страшные, если смотреть им прямо в глаза. Особенно когда знаешь, что ты не один.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде было столько тепла и благодарности, что я поняла — этот кризис не разрушил нас. Он сделал нас еще сильнее. Еще ближе. Мы прошли через его личный ад так же, как до этого прошли через мой. И вышли из него вместе. Наша связь, закаленная в двух войнах, стала нерушимой. Теперь я точно знала, что нет такой силы, которая могла бы нас разлучить.