Месть. Идеальный сценарий (СИ)

Глава 27

Дорога обратно в Москву была путешествием из одного измерения в другое. Мы покидали тихий, акварельный мир, где время текло неспешно, подчиняясь лишь ритму восходов и закатов, и возвращались в гудящую, неоновую, оцифрованную реальность, где каждая секунда имела свою цену. Тишина в салоне автомобиля была иной, чем по пути на дачу. Тогда она была наполнена сдерживаемым напряжением и невысказанными вопросами. Теперь она была густой, теплой и уютной, как тот клетчатый плед, в который мы укутывались у камина. Нам больше не нужно было говорить, чтобы понимать друг друга. Мы научились общаться без слов, на уровне взглядов, прикосновений, дыхания.

Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее я чувствовала, как реальность пытается вползти в наш маленький, хрупкий мир. Я почти физически ощущала давление неотложных дел, звонков, которые ждали меня, решений, которые требовали моего внимания. Райская передышка подходила к концу. И мне было страшно. Страшно, что этот безжалостный, механистический мир моей работы снова поглотит меня без остатка, заставит надеть железную броню и превратит ту нежность, что родилась между нами у озера, в далекое, туманное воспоминание.

Дмитрий, казалось, читал мои мысли. Когда на горизонте показались первые высотки «Москва-Сити», он съехал с шоссе на небольшую заправку и заглушил мотор.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, повернувшись ко мне. Его лицо было серьезным. Мое сердце тревожно екнуло.

— Что-то случилось?

— Да, — кивнул он. — Случилось. Мы. И я не хочу, чтобы город, работа, суд — вся эта грязь — разрушила то, что мы нашли.

Он взял мою руку.

— Я знаю, что завтра ты снова окунешься в эту войну с головой. И я буду рядом, как и прежде. Но я хочу, чтобы у нас было что-то еще. Что-то только наше. Что-то, что не имеет отношения к делу Гордеевых.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Кира, я хочу пригласить тебя на свидание. Настоящее. Завтра вечером. В ресторан, где не подают аудиторские отчеты. Где мы будем говорить не о свидетелях и статьях уголовного кодекса, а о книгах, музыке, о чем угодно. Где я буду не твоим защитником, а просто мужчиной, которому ты очень нравишься. А ты будешь не «Железной Кирой», а просто прекрасной женщиной.

Предложение было таким простым, таким нормальным, таким… человеческим, что на фоне всего того сюрреалистического кошмара, в котором я жила последние месяцы, оно казалось чем-то невероятным. Свидание. Обычное свидание. Я не была на них целую вечность.

— Я… — я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. — Я с радостью, Дима.

Следующий день прошел в лихорадочном, почти шизофреническом состоянии. Днем я была генеральным директором. Я проводила жесткие совещания, утверждала бюджеты, изучала с Анной последние материалы по делу. Я была сосредоточена, эффективна и безжалостна. Мой мозг работал, как швейцарские часы. Но под этой стальной поверхностью, в самой глубине души, жила другая Кира. И эта Кира с замиранием сердца ждала вечера. Она думала не о котировках акций, а о том, какое платье надеть. Она волновалась, как семнадцатилетняя девчонка перед первым в своей жизни рандеву.

Вечером, приехав домой, я встала перед своим огромным гардеробом и растерялась. Десятки, сотни нарядов. Дорогие, статусные, кричащие о своем бренде. Платья, в которых я блистала на светских раутах с Вячеславом. Костюмы, в которых я заключала сделки. Все это было чужим. Это была одежда другой женщины, из другой жизни. Я перебирала шелк и кашемир и понимала, что мне нечего надеть. Потому что той Киры, для которой все это покупалось, больше не существовало.

В самом дальнем углу я нашла его. Простое, темно-изумрудное шелковое платье. Никаких логотипов, никакой показной роскоши. Просто идеальный крой, струящаяся ткань и глубокий, благородный цвет. Я купила его когда-то давно, еще до замужества, в маленьком магазинчике и не надела ни разу. Оно казалось мне слишком скромным. Теперь я поняла, что оно — единственное настоящее.

Я смотрела на себя в зеркало. Распущенные волосы, легкий макияж, то самое платье. И я впервые за долгие месяцы понравилась себе. Я увидела не жертву, не воительницу. Я увидела просто женщину. И эта женщина нервно ждала свидания.

Дмитрий заехал за мной ровно в восемь. Он тоже был другим. Не в привычных джинсах и свитере, а в идеально сидящих темных брюках и белоснежной рубашке, подчеркивающей его загар и широкие плечи. Он смотрел на меня, и в его глазах я прочла немое восхищение.

— Ты… — выдохнул он. — Ты невероятно красивая.

— Ты тоже очень… элегантный, — улыбнулась я, чувствуя, как краснею.

Он привез меня в маленький итальянский ресторанчик, спрятанный в тихом дворике старой Москвы. Уютный, семейный, с клетчатыми скатертями, свечами на столах и божественным ароматом базилика и свежеиспеченного хлеба. Здесь не было пафоса «Метрополя» или холодной стерильности деловых ресторанов. Здесь была душа.

И мы говорили. Мы говорили несколько часов без умолку. И ни разу, ни единого раза мы не упомянули имен Вячеслава, Элеоноры, Корчагина. Мы не говорили о суде, об акциях, об аудите. Мы говорили о жизни. Я с удивлением узнала, что он в юности писал стихи и до сих пор помнит наизусть всего «Евгения Онегина». А он, оказывается, и не подозревал, что я обожаю старые черно-белые фильмы Феллини. Он рассказал мне о своей детской мечте — стать краснодеревщиком и открыть маленькую мастерскую, чтобы делать мебель своими руками. А я поделилась с ним своей, самой сокровенной — однажды, когда все закончится, уехать на полгода в Японию, чтобы научиться искусству каллиграфии и увидеть цветение сакуры.

Мы открывали друг друга, как две неизведанные вселенные. И с каждой минутой я понимала, что влюбляюсь в этого человека все сильнее. В его ум, в его тонкое чувство юмора, в его скрытую нежность, в его глубокую, выстраданную порядочность.

После ужина мы пошли гулять. Ночь была прохладной, и он накинул мне на плечи свой пиджак. Он пах им — терпким, мужественным ароматом с нотками табака и сандала. Мы шли по тихим, освещенным фонарями улочкам, и я чувствовала себя героиней одного из тех самых черно-белых фильмов, которые так любила.

Мы вышли на набережную и остановились у парапета одного из старых, красивых мостов. В темной, неподвижной воде, как в черном зеркале, отражались огни ночного города.

— Знаешь, — сказал он, глядя на воду. — Я часто думал в последнее время. О том, какая странная штука жизнь. Если бы всего этого ужаса не случилось, мы бы с тобой никогда не встретились.

— Я тоже об этом думала, — тихо ответила я. — И я не знаю, стоит ли такая цена нашей встречи.

— Не стоит, — серьезно сказал он, повернувшись ко мне. — Ни одна встреча не стоит тех страданий, через которые ты прошла. Но я бесконечно благодарен судьбе за то, что она все-таки свела нас. Потому что я уже и не надеялся встретить такую женщину, как ты.

Он смотрел на меня, и в его глазах отражались огни ночного города и что-то еще, гораздо более теплое и яркое.

— Ты невероятно сильная, Кира. Сильнее, чем ты думаешь. Ты прошла через ад, но не позволила этому аду поселиться внутри себя. Ты не ожесточилась, не сломалась. Ты сохранила в себе свет.

Он медленно, почти нерешительно, наклонился ко мне. Я не отстранилась. Я ждала этого. Я хотела этого всем сердцем. Его поцелуй на мосту, под огромным, равнодушным небом мегаполиса, был совсем другим, чем все, что было между нами до этого. Это не был поцелуй утешения или страсти. Это был поцелуй-обещание. Поцелуй-выбор. Сознательный, глубокий, полный нежности и трепетной надежды. Это было безмолвное признание в том, что мы оба готовы оставить прошлое позади и сделать шаг в общее будущее.

Когда он отстранился, я продолжала смотреть в его глаза, не в силах вымолвить ни слова.

— И что же теперь? — наконец прошептала я.

— А теперь, — он улыбнулся и нежно взял мою руку, переплетая наши пальцы, — теперь мы попробуем жить. Просто жить. Учиться быть счастливыми. Вместе.

Мы медленно пошли по набережной, крепко держась за руки. И я знала, с абсолютной, оглушительной ясностью, что это начало. Начало долгого, возможно, непростого, но настоящего пути. Я больше не боялась будущего. Потому что я знала, что больше никогда не буду встречать его одна. Рядом со мной был человек, который вернул мне не только компанию. Он вернул мне веру. Веру в то, что даже после самой темной и страшной ночи всегда наступает рассвет.