Метод Нестора

2002 год

Автостанция встретила меня горячей пылью, вокзальной суетой, запахом жареных сосисок, дымным маревом и шепелявым объявлением о прибытии автобуса, следующего по маршруту «Поселок Курортный — Гродин». Я спрыгнул с подножки и быстро пошел по неотложному делу. Усталые от сидения ноги принесли меня в здание станции. Я сбежал по ступенькам вниз к туалетам.

Выйдя из кабинки, обнаружил у рукомойников женщину. Я удивленно уставился на нее, вспоминая какая табличка была на двери: писающий мальчик или писающая девочка? Мальчик, точно мальчик. Тем не менее, женщина выглядела в сортире, прямо сказать, к месту. На ней было замызганное трикотажное платье, пережженые патлы свисали до плеч, краснота лица выдавала привычку к беспрерывному потреблению горячительных напитков. Заметив мой вопросительный взгляд, она открыла рот, в котором не хватало большей половины зубов, и сказала нечто, что я не сразу сумел переварить:

— Мальчика хочешь?

Почему-то первой мыслью было: не хочу ли я съесть мальчика? А как мне его еще хотеть? Но потом до меня дошло, как!

— Какого мальчика? — спросил я довольно глупо.

— Этого! — она указала в грязный угол, где сидел скорчившись мальчонка, на вид лет десяти.

— Сколько?

— Пятьдесят. — перед тем как ответить, она оценивающе осмотрела мою одежду.

— Хочу, — я протянул ей требуемую бумажку.

— Лешка! — позвала она. Мальчик встал и подошел ко мне.

Я немного растерялся, но баба указала мне на кабинку.

— А ты выйди! — велел я.

Она пожала плечами и вышла. Я завел мальчика в кабинку и он молча потянулся маленькими грязными ручонками к моей ширинке. Я испытал такой ужас, что почти рефлекторно схватил его ладошку.

— Больно! — пискнул он.

— Извини, — я отпустил тоненькую кисть. — Прости. Давай сначала поговорим!

— Чего?

Я рассматривал его, не зная что чувствовать. Жалость? Омерзение? Похоть? Господи, да какая тут похоть! Он же мало того, что мальчик, да еще и маленький, и немытый!

— Значит, ты — Алеша? — он кивнул. — Ты давно тут... Ну, делаешь это?

— С зимы. Как из детского дома мамка забрала.

На этот раз я не просто удивился или ужаснулся. У меня глаза на лоб полезли!

— Эта тетя — твоя мама?

— Ага, — он равнодушно смотрел на меня карими глазами с загнутыми вверх черными ресницами. Ему было скучно.

— А с дядями ты часто это делаешь? — я не знал как такое называется, но Алеша меня понял.

— Не очень. Вчера делал и на прошлой неделе один раз.

— Хочешь пожить у меня?

— Не, я с мамкой живу!

Он сунул палец в нос, как любой обыкновенный мальчишка и я определился: жалость, больше ничего. Нет, вру. Жалость и злость. Плана еще не было, но не оставлять же мне парнишку здесь?!

Мы вышли из кабинки. Мужик, споласкивавший руки под жиденькой струей из крана, оглянулся на нас и скривился. По его внешнему виду я определил, что это водитель автобуса и он все понял и обо всем давно знает. Так чего кривиться? Надо действовать!

За двести рублей родная мамочка отдала попользоваться своего сынка незнакомому дюжему дядьке на неделю. Алеша пошел со мной неохотно, несколько раз оглянулся на мать, но смирился, услышав что получит велосипед. По дороге к дому его грусть была начисто ликвидирована мороженным, большой шоколадкой и пакетиком чипсов.

Я не имел ни малейшего представления, что делать с пацаном. Жизнь у меня была налаженная и очень удобная. Ему в ней места не было. Но раз я взялся за это Дело, значит, этой моей жизни, как и десятку предыдущих в свое время, пришел конец. Анджела расстроится, когда я исчезну. Но она привыкла к тому, что мужчины исчезают из ее жизни, а вот мальчик...

А бизнес? Придется временно свернуться. Я открыл свой оптовый продуктовый склад в Курортном — надо было немного поправить финансовые дела, поэтому и занялся торговлей макаронами, крупой, сахаром, подсолнечным маслом и прочими колониальными товарами. Негоция шла отлично, я планировал еще с годик поработать, а потом вернуться к своей обычной жизни, требующей каждый раз новых и новых затрат.

Алеша быстро освоился у меня дома. Больше всего ему понравился телевизор. Мне показалось, что телевизора он раньше не видел. Или видел, но издалека и всего пару раз. Мальчик был удивительно неразвит для своего возраста. Читал он по слогам, о компьютере и не ведал, из еды знал только хлеб и консервы. Попробовав «Кока-колу», Алеша пришел в такой восторг, что я испугался за его психическое здоровье. Новая одежда его смутила, а обещанный велосипед так и не был объезжен. Алеша не умел ездить на велосипеде. Он только ежедневно гладил своего стального коня, светясь от удовольствия обладания.

Зато в плане секса познания пацана были просто чрезмерными. Я выслушал его наивно-вульгарные откровения, а после принял душ, чтобы смыть осклизлые впечатления. Кажется, это уже будет с ним навсегда. Тут я ничем не помогу. Может, только если с ребенком позанимается специалист? Кстати, пора подумать, что станет с Алешей через неделю.

Утром в среду я испытал новое потрясение. Оно ворвалось в меня вместе с первой сигаретой и первой чашкой кофе. Алеша в это время пил утреннюю «Кока-колу», закусывая ее «Сникерсом».

— Дядя Слава, — сказал он, смачно откусывая батончик, — а когда я к маме пойду?

Я поперхнулся дымом.

— Тебе здесь плохо?

— Не, не плохо! Мамка мне «Кока-колу» ни за что не купит, хоть я десяти дядям дам поиграть с собой!

У меня совсем не было слов, но все-таки, любопытство победило:

— Ты мамку любишь?

— Ага, она добрая! Я в детдоме шесть лет жил, там меня били, потому что я был самый маленький в группе. Еще учиться заставляли, а мне оно зачем? Мамка приехала и забрала. Теперь я в школу могу не ходить и никто меня не бьет. А если кто полезет — мамка такое закатывает!..

И тогда я скорректировал свой план. Я не могу оставить Алешу с этой сукой, но и разбивать его иллюзии нельзя. Значит, это будет несчастный случай. Вообще-то несчастные случаи — не моя специализация. Я преднамеренно выставляю свою работу на всеобщее обозрение — надо, чтобы люди задумались, попытались представить не только как я сделал это, но, главное — почему! Кроме своих особых случаев, личных. Я имею в виду, конечно, квартирных воров. Им уготована иная судьба — исчезнуть навеки и без следов. Для меня квартирный вор — вид подлежащий тотальному истреблению. Но, разве еще кому-то не понятно, что я абсолютно сумасшедший?

Мамаша моего Алешки, стало быть, третий случай. Нечто новенькое в моей практике. Что же, даже интересно с технической точки зрения. В остальном я предвижу только глубокое разочарование.

Оставшиеся дни я не мог отделаться от мыслей о том, что делаю какое-то неправильное Дело. Вот если бы Алеша был моим сыном, если бы я мог со временем рассказать ему правду. И о его матери, и об остальных... Постепенно раскрывалось скрытое: просто мне нужен последователь, ученик. Кто-то, кому я бы объяснил свой метод. Чем дольше я жил, тем больше убеждался: нельзя просто идти мимо преступления! Нельзя так, как тот водитель в туалете! Ты знаешь, что здесь насилуют ребенка?! Значит, не должен бездействовать!

Преступление, по моему мнению, не болезнь и не сумасшествие. И, умоляю вас, не судьба! Это сознательный выбор. Я тоже сделал свой сознательный выбор и теперь иду по своему пути. Да, я самоуправец и хренов самозванец, хобби которого устраивать суды Линча! Да, я незаконно присвоил себе и право решать судьбы людей и право распоряжаться их жизнями. Но преступник поступает так же, совершая преступление. Я совершаю контрпреступление и мы равны!

Судьба Алеши прояснялась.

Разрыв с Анджелой, моей походной женой на этот период жизни, вызвал в сердце ноющую тоску. Я привык к ней, а если бы мог себе такое позволить, то и полюбил бы. Она была милой и несчастной женщиной, я доставил ей еще один повод плакать в своей тесной квартирке, с окнами на курортный парк.

Ее несчастье заключалось в том, что она попала между жерновами двух национальных традиций, сосуществующих на наших землях. Ее мать была русской и прививала дочери самостоятельность и самоуважение. Отец же был представителем какой-то маленькой, но очень гордой горной народности и пытался воспитать в Анджеле покорность и почитание всех, кто носит в штанах член. Между собой родители как-то ладили за счет покладистого характера мамы и коммунистического воспитания отца, а вот их единственному ребенку пришлось отдуваться за грех смешанного брака. После пресловутой перестройки все стали гордиться своими корнями, предками и ненавидеть русских. Отец Анджелы вдруг вспомнил, что он гордый горец и захотел снова влиться в клан соплеменников, чтобы ругать проклятых оккупантов и еще чтобы делать кое-какие, не совсем законные по мнению гяуров, делишки. Для этого он продал свою дочь замуж в дальний аул, где бедная городская девочка, страстная читательница, любительница кино, модница и мечтательница Анджела чуть не отдала Аллаху душу. Конечно, она оказалась плохой женой и позором семьи. Да еще наполовину русская! Через три страшных года муж вернул Анджелу отцу. Там, в горах, остался ее маленький сын и, вместе с ним, конечно, материнское сердце.

После той истории прошло десять лет, а встреченная мной женщина все была будто заморожена горем. Отец проклял ее за свои собственные большие и малые грехи. Мать умерла. Анджела устроилась работать горничной в санаторий, где мы и познакомились.

Теперь мы с Алешкой стояли у дверей ее квартиры, гадая как нас примут.

— Слава? Ты? — Анджела явно не ждала меня. Ее волосы были накручены на бигуди, а сама женщина была одета в смешную пижаму с оборочками. Это я ей подарил! Она схватилась руками за голову и, нащупав бигуди, ужасно смутилась. — Ты подожди... Я сейчас!

Анджела исчезла в единственной комнате, а мы пошли на кухню. Алеша озирался на сверкающий белый кафель и кипельные занавески.

— На музей похоже! — сказал он немного осуждающе. Грязь была ему роднее.

— Скорее на операционную, — поделился я впечатлениями. — Воды хочешь?

— Нет, писать!

Я с гордостью подумал, что отучил его от некоторых режущих ухо вульгаризмов.

— И срать, — добавил он, сведя мое педагогическое самодовольство на нет.

— Ну, иди! Сейчас свет тебе включу!

В узеньком коридорчике мы повстречали Анджелу. В полутьме она показалась мне прекрасной черноокой богиней с водопадом абсолютно естественных кудрей и я пожалел, что у меня не будет возможности остаться с ней наедине. Алешка плотно засел на горшке, а мы решили угоститься кофе.

— Что случилось? — спросила Анджела почти спокойно. Я собрал свою волю в кулак и рассказал ей то, что можно было рассказать. Прошлое Алешки не осталось тайным, лучше пусть Анджела сразу узнает об этом. Она выслушала молча, опустив глаза. Только некоторые подробности заставили ее содрогнуться. Вопрос у женщины возник лишь один:

— Скажи правду, это твой сын?

Правда оказалась бы за чертой ее понимания и я солгал. На самом деле, я поступил еще хуже, чем это выглядело со стороны. Глупо кривить душой! Я знал, что она влюбилась и хотел, чтобы Анджела перенесла часть своего чувства ко мне на «моего» ребенка. Можно ли на лжи строить судьбу мальчика? А что вы бы предложили? Детский дом?

— Об оформлении документов не беспокойся. О деньгах — тоже. Словом, если решишься, я буду тебе благодарен. И еще: мальчик пока не знает о том, что он сирота.

— Мне надо будет как-то связаться с тобой, — Анджела с надеждой смотрела на меня.

Причиняя боль ей, я ранил себя:

— Анджела, я уезжаю за границу. Это срочно и очень серьезно. Буду звонить. Если с мальчиком окажется слишком тяжело — скажешь мне и я заберу его.

— Нет, — сказала она, обманутая моими манипуляциями, — не окажется слишком тяжело. Я буду думать, что это мой Ильяс.

— Не спеши с выводами. И прости меня.

Потом из туалета выплыл Алешка. Он без напоминаний вымыл руки и, сохраняя снисходительный вид, приступил к знакомству со своей судьбой. Я напряженно следил за ними, за глазами Анджелы, за словами Алешки, за атмосферой, что образовывалась на кухне новоявленной матери. Проблем будет много...

А когда их не хватало?

С тех пор у меня есть «сын». Я никогда не увижу его, потому что у меня опять новая жизнь. Только редкие мои звонки и несколько слов Анджелы рассказывают мне о нем. Его мать погибла через неделю после переезда Алеши в Курортный. Несчастный случай при обращении с бытовым газом. Бывает!

А благодаря Алеше я понял, чего теперь мне не хватает.