Мой неласковый Муж

Глава 17

«Он надавил на мои скулы, я зарычал, а Господин гортанно засмеялся, перебирая белые четки в руке.

— Хорош, дьяволенок. Хорош! Смотри, какой: крепкий, здоровый, смазливый. Он будет племенным самцом. Волчонок дикий. Все при нем… все. А глазища какие! Его точно в разведение.

А дальше Шакир Аль-Фарих показал пальцем на некоторых из нас. Стоящий рядом с ним Хамит молча качал головой, точно болванкой.

— Остальных разобрать. Расчет у Ари. За порчу и промедление минус сорок процентов. Свободны.

Тогда я, конечно, не понял смысла слова «разобрать», как, впрочем, и всего, о чем они между собой говорили.

Я стоял, прижавшись к стене, и старался слиться с ней тенью. Только спустя несколько месяцев, немного выучив язык, я понял, о чем они тогда говорили и что значило «разобрать».

Это было буквально вытащить все, что можно продать по частям: сердце, почки, печень, если повезет, костный мозг, некоторые кости, кровь и даже волосы. Отходов почти не было, и думаю, их даже никто не хоронил».

Данте звонит. Снова, и на этот раз я поднимаю трубку. Я не могу долго его игнорировать. Черт, чувствую себя просто провинившимся ребенком.

Это время с Есей. У меня никогда такого не было, словно отпуск от рабства. Я свободен с ней, но Данте возвращает в реальность.

— Алло.

— Почему ты не берешь трубку, что происходит, Арман?

— Я занят. Ты знаешь.

— Приедь ко мне, у меня есть для тебя новое задание.

— Я не могу. У меня служба. Давай позже.

Внутри все сжимается. Это не страх, скорее благодарность, но мне все равно больно. Данте никогда не был для меня отцом, он был для меня богом, и теперь мне хочется наказать себя за то, что я посмел предать его, оставив Есю в живых. Я нарушил приказ и ненавижу себя за это.

Общаться так свободно с Данте, как это было раньше, теперь мне сложно. Я боюсь раскрыть секрет, рассказать о том, что у меня в доме живет девушка. Что я женился на собственной рабыне и даже не рассказал этого Данте.

Я боюсь, что он узнает и тогда… я не знаю, что он сделает. Я просто хочу, чтобы Еся больше не плакала, я хочу, чтобы она жила нормальной жизнью.

— Я поражаюсь твоей беспечности. Арман, какая служба, что может быть важнее нашей цели? Или ты забыл, откуда я тебя забрал? А может, ты забыл, что сейчас там происходит, мне напомнить? Ты, наверное, не в курсе, но новую партию детей отправили два дня назад. Давай сделаем ставки, сколько из них останется в живых под покровительством Шакира спустя месяц?

Сжимаю руки в кулаки, от напряжения сводит скулы. Пять процентов отберут в разведение, оно же в рабство, небольшая часть пойдет в слуги. Остальные в расход, что означает верную смерть без шанса на выживание.

— Я все прекрасно знаю, не обязательно каждый раз мне напоминать об этом.

— А мне кажется, надо. Надо, потому что ты пытаешься отрицать этот момент! Арман, что происходит? Если есть что-то, что тебя беспокоит, чего ты боишься, давай обсудим это. Как всегда делали. Арман, я жду твоего положительного решения. Один раз мы уже запороли сделку Да, ты не виноват в этом, но мы потеряли время. На кону множество жизней ни в чем не повинных детей. Мы должны действовать быстрее. Я ищу новую рабыню, и ты мне будешь нужен.

Сжимаю телефон до хруста. Данте понял, что я тяну, виляю, не хочу никуда ехать, потому что… не надо ему этого знать. Мне хочется еще побыть с Есей. Еще немного. Хотя бы неделю. Просто пожить с ней. Неделя — это много? Для меня — да. Каждая минута с моей девочкой драгоценна. Как она это называла? Мечта. Я живу с мечтой. Тайно. Скрывая ее ото всех.

— Я приеду. На месте поговорим.

Отключаю телефон и с силой ударяю кулаком в стену. У меня меньше времени, чем я думал. Конечно, я не летаю в облаках. Я знаю, чего мне будет стоить моя месть.

Из ада дважды не возвращаются. Это знает Данте, это знаю я. И если в первый раз мне повезло, я был юн и так просто сложились обстоятельства, то во вторую такую удачу я уже не верю.

А еще мне страшно. Мне так страшно снова увидеть тех, кто издевался надо мной. Где-то внутри боится маленький Арман с ошейником на шее, и он всеми силами не хочет туда возвращаться.

Он боится даже тех воспоминаний, когда его били, когда резали лицо, когда оставляли в луже крови в той металлической коробке.

И даже сейчас, спустя почти двадцать лет, я помню вкус собственной крови во рту. Я помню, как топили мою новорожденную дочь и как она плакала, как я рыдал по ней. Мне было больно видеть смерть собственного ребенка. Я бы сам сдох. Поменялся жизнями с ней, но мне не дали такой возможности, ее просто не было.

Да, я вырос, я выжил, но это навсегда со мной, и я поклялся отомстить. Я знаю, что должен, но в то же время у меня тогда совсем не будет будущего.

Я знаю, что должен помочь тем детям, ведь это должен кто-то сделать. Я поклялся. Еще я знаю, что, скорее всего, не вернусь из Халифата, а это значит, что Есю я больше не увижу. Выбор без выбора, и мне хочется орать от этой безысходности.

Мы сближаемся, я чувствую это. С каждым днем Марат показывает мне, какие мы счастливые, и это похоже на сказку. Каждый вечер мы проводим вместе, и на секунду мне кажется, что так было всегда.

Наконец-то я не одна, мой муж со мной, и с ним я как за стеной, но Монстр упорно продолжает приходить ко мне во снах. Иногда он молчит, иногда говорит что-то, но я не разбираю слов.

Я словно живу две жизни, какие-то параллели, и никак не могу понять, где сон, а где реальность. Где мой любимый на самом деле? Рядом со мной, такой нежный и спокойный, или там, в моих фантазиях, закрытый, грубый, жестокий?

Я выплескиваю свои переживания на страницы, роман упорно набирает обороты, но все же пока пазл до конца не складывается. Мне словно не хватает совсем небольшого винтика, чтобы картинка стала яркой, но, как только я напрягаюсь, пытаясь вспомнить хотя бы что-то, у меня начинает болеть голова.

Словно какой-то блок там стоит и не дает. Упорно сдерживает поток мыслей, как только я подбираюсь к правде, и я не могу никак это объяснить. Даже мужу, даже Кэрол, даже самой себе.

— Марат, ты не мог бы глянуть, что там у меня на плече?

Мы смотрим фильм, я сижу в объятиях мужа, но чуть выше лопатки словно что-то покалывает. Вспоминаю о шраме.

— Где?

— Да здесь, там какие-то рубцы. Я видела в зеркале. Ты не помнишь, что это было?

Марат осторожно снимает бретельку моей майки и опускает ее. Я чувствую тепло его рук. Мне нравится.

— Ты упала.

— Тоже с велосипеда? — язвлю, у него на все один ответ.

— Нет, на льду. Ничего серьезного. Все давно зажило.

Нежно целует меня прямо в шрам, а у меня мурашки по коже, приятно.

— Там точно ничего нет? Посмотри.

— Там ничего нет, Никки. Одевайся.

Натянул на меня майку обратно и ушел на крыльцо. Кажется, я сказала или сделала что-то не то, ведь настроение Марата быстро ухудшилось. Он долго курил на улице, а когда вернулся, не проронил ни слова, и я не понимала, как это воспринимать.

Большую часть времени Марат общался со мной и выглядел как нормальный мужчина, но иногда он просто молчал. Смотрел на меня тяжелым взглядом и ни слова не говорил.

Точнее, говорил со мной, просто без слов. И он так много хотел мне сказать, но словно не решался. Словно ему было больно и потому он просто молчал.

Мне казались такие мгновения самыми честными. Как жаль, что лишь позже я пойму, что на самом деле эти секунды и являлись самым честным, что между нами было.