Мой неласковый Муж

Глава 21

«— Что ты делаешь?!

— Закрепляем урок послушания, — усмехается.

Да он издевается, дьявол!

— Нет, не надо, сними это с меня! Мне больно, ну прошу!

— Тебе понравится.

Боль тоже бывает сладкой.

Он включает эту бабочку, она загорается и начинает периодически вибрировать прямо у меня на клиторе. Также Арман прикрепляет к моим соскам какие-то тугие зажимы и уходит, оставляя меня раскоряченную, с этой приклеенной к промежности бабочкой.

— Я хочу кончить. Хозяин, пожалуйста. Сделай это снова…

— Ты умоляешь меня?

— Да, да, умоляю! Сделай, — умоляю, как бы ни ненавидела его сейчас. Я просто хочу кончить, и он это знает.

Вся трепещу, когда Арман наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Не сегодня. Подумай над своим поведением. Спокойной ночи, моя непокорная рабыня.

Он развязал мои руки, поцеловал в шею и ушел. Глухо захлопнулась дверь, а я заплакала. От неудовлетворенного возбуждения и слабости. Он выиграл этот раунд, а я снова проиграла».

Я просыпаюсь в тишине. Я плохо спала, но сегодняшний сон мне понравился. Мне снилось, словно Монстр приходил ко мне. И он был нежным, прижимал меня к себе, укачивал на руках, как ребенка.

Это был самый лучший сон за все время, и впервые за долгие месяцы я смогла отдохнуть, успокоиться.

— Доброе утро.

Потягиваюсь, вижу Марата. Он не спит. Сидит в кресле и смотрит в окно. Сегодня выходной. Мы проведем его вместе.

— Доброе.

Только сейчас вспоминаю, что вроде как ночью столько всего наговорила мужу.

— Марат, извини. Я не хотела тех слов. Ты не чужой для меня, — шепчу осторожно, видя, как напрягаются его плечи.

— Кто тебя снился, Никки? — спрашивает просто гробовым тоном, а я не понимаю.

— Никто.

— Не ври мне. Не ври себе. Снова он, да?

— Это же просто сон. Или ты ревнуешь меня к персонажу моей книги?

— Я не хочу, чтобы ты писала эту книгу дальше. Брось ее. Оставь.

— В смысле?

Это вызывает тревогу, но я еще пока не понимаю.

— Она плохо на тебя влияет. Напиши что-то другое, что непонятного?!

Марат впервые повысил на меня голос, и я притихла, слезы выступили на глазах, но так легко отказываться от тьмы я не была готова.

По правде, Монстр единственный, кто еще держал меня и не давал окончательно разбиться.

— Это какой-то бред. Марат, ты не можешь указывать мне, что делать!

— Я твой муж и я могу все!

— Нет! При чем здесь это? Я не понимаю, мы проснулись утром, все же хорошо, в чем проблема?

— Проблема в том, что ночами к тебе другой мужик приходит. Никки, ты моя жена, как мне на это реагировать?

Я впервые вижу, что Марат настолько раздражен, и сейчас он кажется мне чужим. Абсолютно непонятным для меня мужчиной. Вся его доброта куда-то испарилась, и сейчас он просто меня раздражает. И причина этого в том, что он пытается отнять у меня моего Монстра. А я готова даже драться за него, если потребуется.

— Мы взрослые люди. Это просто сны, какая вообще разница?

— Большая. Никки, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты плакала во сне. Пиши что-то другое.

— Что именно, о ком мне тогда писать?

— ЧТО УГОДНО, О КОМ УГОДНО, НО НЕ О НЕМ!

Это даже ссорой не было, просто конфликт на пустом месте, но я увидела, как сильно это задело Марата.

Он был дико напряжен и не проронил больше ни слова. Мы даже не завтракали, он просто уехал, а я осталась дома и не пошла на учебу. Я не могла ничего делать, мне было обидно, а еще я злилась на мужа.

Промучившись полдня, я все же не выдержала и открыла ноутбук, нашла тот файл с романом и выделила весь текст, занесла палец над кнопкой удаления и не смогла.

Я не смогла стереть Монстра, не смогла от него отказаться. Что бы ни произошло, как бы больно он мне ни делал, я никогда от него не откажусь.

Вообще дуристика какая-то, как можно ревновать к тому, кого нет? И в то же время я сама себе противоречу. Мой Монстр будет реальнее многих живых, он есть — я это точно знаю.

Мне нужна была чистая, нетронутая девушка для аукциона, и я выбрал именно такую. Еся была неискушенной, неопытной и молодой. Она была прекрасной, такой же и осталась, вот только я ее не столько вышколил, сколько сломал.

Она зовет Его — меня, точнее — во снах и часто плачет. Черт, Еся так часто кричит мое имя, и я ненавижу себя за это.

Я сломал ту единственную, которая пыталась меня понять, хоть и ломать мне ее не хотелось. И мне жить с этим, но, по правде, я не знаю, как это сделать теперь.

Я не знаю. Я настроил этих декорацией и пытаюсь Никки сделать в них счастливой, вот только Данте уже ждет меня к аукциону, и я не имею права ему отказать.

Потому что он мой бог, он тот, кто спас меня, кому я верю, и в то же время это означает оставить Никки тогда, когда она только начала проходить себя, когда я почувствовал ее близость.

Никки прижималась ко мне этой ночью и шептала имя Арман. Она определенно меня помнит, но я не услышал от нее ничего, кроме слез и страха, и это всегда с нами будет.

Я уехал из дома. Врать ей в лицо у меня больше не получалось. Меня что-то грызло — кажется, это зовут совестью.

Я приехал на край обрыва. На берег, к морю. Оно бушевало, близился шторм, и я припарковался у самого края, а после пошел пешком по песку.

Я не чувствовал ничего, кроме боли, и эта боль пожирала меня. Я еще никогда не был в настолько загнанном положении, а еще никогда не стоял перед таким выбором. Выхода нет, но и срывать злость этой девочке, как я сделал сегодня утром, было огромной ошибкой.

Признаться во всем Есе означает навсегда ее потерять. Обманывать ее и дальше — значит всю жизнь прожить во лжи, не зная, в какой момент она сама все вспомнит.

Это точно мина замедленного действия, временный анальгетик, и бомба все равно взорвется.

С другой стороны Данте. Отказать ему означает предать снова, и себя в том числе. Того маленького Армана, который мечтает отомстить всем кто, делал ему больно.

Не поехать в Халифат значит позволить рабству и дальше быть, ведь Шакир не прекращал свой бизнес, он продолжает убивать невиновных.

С другой стороны, если подумать реально: что я могу сделать один? Да, я солдат, я подготовленный, но я все равно один. Данте не будет стоять у меня за спиной с автоматом, это моя задача, и я сам буду ее выполнять.

Я смогу убить Шакира, убить еще несколько человек, прежде чем меня расстреляют.

Все, это просто точка, я не смогу уничтожить всю эту сеть, и, честно говоря, я не знаю, на что рассчитывает Данте.

Он уже подготовил новую рабыню. Сам ее выбрал и сам вышколил. Потому что мне не доверяет, потому что я наврал ему — и он, возможно, что-то подозревает, он не хочет больше ждать.

И снова готовится аукцион, только на этот раз другая невинная девушка погибнет. За нашу цель, за справедливость, но этот метод мне больше не нравится. Мы уподобляемся тем, кому мстим, и я больше не считаю это правильным.

Даже одна жизнь имеет ценность, нужно искать другой выход, хотя есть ли он у меня?

А моя родная дочь? А как же она? Она прожила всего несколько дней, прежде чем ее утопили люди Шакира на моих глазах. По его приказу, с его разрешения. Разве она не заслуживает точно такой же жестокой мести?

Прошло столько лет, а я до сих пор помню ее плач, ее крошечное тельце, которое мне даже ни разу не позволили подержать на руках.

Я захожу в море в одежде в обуви, шагаю по морскому дну.

В грудь дует адский ветер, вода ледяная, но мне не холодно. Мне снова больно, и этот выбор — он раздирает меня на куски.

— В тебя многие верят. Если ты есть, так скажи, что мне делать?! ЧТО мне делать, как поступить?! Отец. Скажи, какой выбор верный?

Меня окатывает волной, но я удерживаюсь на ногах. Весь мокрый, дрожь пробирает тело. Сколько раз я так замерзал, сколько раз засыпал голодным? Сколько ночей я дрожал, не в силах встать… Избитый, похищенный, напуганный ребенок.

Разве не для этого я все терпел и выжил? Чтобы отомстить? Чтобы воздать по заслугам всем, кто делал мне больно, кто вылепил этого Монстра из меня?

Я знаю, кем стал. Я и правда Монстр, и я ненавижу это в себе. Во мне словно одно только черное, и мне больно оттого, что даже сейчас, будучи в условной клетке, я продолжаю делать Есе больно.

Она все же меня помнит, притом помнит прекрасно, хотя и запрещает себе даже думать об этом и верить самой себе.

Я не помню ни отца, ни матери. Не знаю, из какой я страны и какой был мой родной язык. Какой я на самом деле, я уже и сам не знаю, но, кажется, ближе всего я к себе возвращаюсь тогда, когда я с Есей. Когда я с ней.

Смотрю на небо. Я видел, как здесь молятся люди. Они тогда смотрят вверх.

— Мне вернуться в ад?! Скажи, так будет правильно? Ну что ты молчишь, они все же верят в тебя! Я такой же человек, как все! У меня тоже бьется в груди, я тоже! Я тоже хочу жить! Я ХОЧУ ЖИТЬ, ОТЕЦ…

Морской запах врезается в нос, холодные волны пробирает до костей, но мое лицо и так мокрое. Я рыдал только тогда, когда отдавал Есю, и сейчас тоже.

Потому что я устал, потому что понимаю наконец, что я все еще раб и ни дня после «освобождения» я не был свободен.

Я раб Данте, я просто сменил хозяина, и боюсь его точно так же, как и Шакира. Я боюсь наказания, мне страшно снова оказаться в кандалах, и я ненавижу себя за это.

А морю плевать, просто огромная стихия. И ему не забрать мою боль, никому это не подвластно.

И я возвращаюсь к Есе. Потому что только с ней я могу быть собой, хоть и снова в невидимой маске. Пусть так, хорошо, ладно. Пусть она называет меня чужим именем, но в эти моменты, когда я ночью беру ее в объятия и она обнимает меня в ответ, Арман выходит из клетки и я чувствую себя свободным.