«Хамит взял ребенка. Покрутил ее, скривился, как от чего-то грязного. Моя дочь плакала. Как же она плакала тогда, а у меня сердце разрывалось. Да, я уже привык жить в Аду, но я в страшном сне не мог представить, что мои дети тоже окажутся в этом месте. И еще я понял, зачем была холодная вода и глубокий таз и что они собирались делать.
Это было жестоко, но, похоже, им было все равно. Никто не хотел проблем, та дама была женой влиятельного человека, и он бы закатил скандал, если бы всплыл этот позор, а еще Хамит упивался своей властью надо мной. Вот сейчас у него в руках был маленький и очень ценный для меня комочек, мой ребенок, мой первенец, и он прекрасно видел, что может отплатить за те пятьдесят палок, которые тогда получил по указу Господина.
— За все надо платить, волчонок. Вот это, — кивает на ребенка, — твоя осечка. Это твоя ошибка, сынок.
— Стой, подожди, Хамит! Расскажи Шакир Аль-Фариху, что ребенок мой!
Я еще надеялся, ведь малышку можно было усыновить, отдать хорошей семье. Даже если бы она не была рядом со мной, я хотел сохранить ей жизнь, клянусь, я хотел этого.
— А он знает, потому и велел сразу показать тебе твою ошибку. Это будет тебе уроком, щенок. Хорошим уроком, который, я надеюсь, ты усвоишь сразу. Еще одна осечка, волчонок, и клянусь, я отдам тебя на разбор. Не надо считать себя особенным из-за своего большого члена и смазливости в угоду клиенткам! Ты такой же бесправный раб, как и все, а у рабов не бывает детей, и у тебя тоже!
— Прошу, не надо! Хамит, ну хочешь — избей меня, ну пожалуйста, не делай!
Я надеялся до последнего, что они будут купать моего ребенка, но я ошибся.
По приказу Хамита Виам утопил мою дочь в большом казане, как котенка. Минута, может, две — новорожденная девочка захлебнулась водой, а я орал как сумасшедший, видя ее посиневшее тельце, которое достали из воды и закутали в ткань.
У рабов не бывает детей. Никому не нужны были незаконные бастарды от влиятельного клиента, и возиться с ними здесь никто не хотел. Они даже не пожелали ее продать, и это было сделано специально, чтобы наказать меня.
— Будь ты проклят! Дьявол! Клянусь, я сдеру с тебя шкуру живьем, ты слышишь? Хамит! Хами-ит!
Он махнул рукой, а меня повалили на землю и избили. Пожалуй, это была последняя капля, после которой я перестал чувствовать боль. Я сам стал этой болью, каждой клеткой, каждым миллиметром пропитавшись ею сполна».
Я нашел их всех. Тех, кто меня вез: Анхар, Кемаль, охранник Аммар. Я подрезал им ноги, пустил кровь и вывез в пустыню. Их разодрали шакалы в первую же ночь. Они сбежались на запах крови.
Я стоял и смотрел. Молча. Они плакали и умоляли меня спасти их, а я подсчитывал, сколько детей они успели перевезти в этот ад, сколько раз их просили вернуться домой, но они даже не двинулись с места.
После я нашел Ари. Он платил за детей, занимался их распределением. Я повесил его вверх ногами и вспорол ему шею. Он истек кровью. Оказывается, Ари знал много слов. Он молился на разных языках, когда я его поджигал, но я тоже когда-то его просил о милосердии. Он сделал вид, что не понимает.
Следующим я нашел Виама. Он топил мою дочь в казане по приказу Хамита. Я тоже утопил его. Он захлебнулся в смоле. А еще я отрубил ему руки, которыми он лишал жизни мою дочь.
Дальше я разыскал Хамита. О, эта тварь все еще была живой. Хамит был нечто вроде надсмотрщика для меня. По его приказу мне распороли щеку, и я до сих пор ношу этот уродливый шрам. По его велению я десятки раз сидел в холодной скорлупе на металлическом полу, избитый, как пес, и истекающий кровью.
Этот хромой ублюдок знатно постарел и осунулся. Он даже не сразу меня узнал, тогда как я узнал его молниеносно.
— Волчонок? Аллах, неужели это ты… Как?
— Здравствуй, Хамит, давно не виделись.
Я загнал его в хлев со свиньями. Когда-то именно здесь я оторвал перепелке голову и сожрал ее целиком. Я глотал ее мясо вместе с перьями и собственной кровью из распоротой щеки, чтобы выжить, тогда как Хамит бросил меня сюда на верную смерть.
— Я не верю своим глазам, как ты вырос! Каким ты стал.
— Я тоже не верю: с таким питанием и уходом, какие ты мне обеспечил, это было почти невыполнимой задачей.
— Ты был самым выносливым рабом.
— Нет, я был самым живучим, говори уже правду, не стесняйся.
Свиньи начали хрюкать, я услышал запах навоза, но меня вообще от этого не воротило. У меня давно уже притупились всякое отвращение и страх. Все, чего боялся я теперь, — что Еся не выживет, я не мог этого допустить. На все остальное мне было уже плевать абсолютно.
Я вернулся в ад, чтобы поквитаться со своими демонами и палачами. И мне даже нравится. Мы словно поменялись ролями. Маленький Арман радуется, потому что я теперь взрослый и могу дать реальный отпор. Наконец-то я к этому готов.
— Чего ты хочешь? Ты вырос, ты выжил, что тебе еще надо?
Я вижу неприкрытый ужас в глазах Хамита, хотя в руках у меня нет оружия. Он прекрасно знает, что я разорву его без всякого ножа и без своры охраны. В отличие от Хамита, мне не нужны чужие руки для возмездия. Я сам могу с легкостью прикончить его.
— Я хочу расплаты. Иди сюда. Ближе.
— Нет… нет! Я тебе заплачу, только отойди от меня!
Он едва ковыляет, пока не спотыкается и не падает. Наконец мы пришли к месту назначения — сарай со свиньями. Такие, как Хамит, это мясо не едят, оно считается грязным, но это то, чем иногда кормили рабов, и то остатками.
— Одежду. Снимай.
— Что? Ты… ты с ума сошел, грязный раб, я не буду!
— Будешь. Не то я сам. Когда-то ты смеялся, что я очень маленький. Я и правда был мал, но, как видишь, ситуация изменилась. Ты помнишь, что я тебе говорил тогда? Что отомщу, так что снимай одежду, Хамит.
Я заставляю его раздеться и вижу теперь, что под золотыми тряпками скрывается обрюзгшее тело, которое не сильно-то и отличается от животных, хрюкающих позади него.
— Знаешь, чем ты отличаешься от них?
— Ч… чем?
— Они такими родились. Просто животные, они прекрасны в своей натуральности, а ты стал таким зверем. Грязной, подлой свиньей, которой доставляет удовольствие издеваться над детьми, да, Хамит? Приказывать лупить их, резать клинками, уродовать, использовать как шлюх, накачивать наркотиками, ломая их волю, и, главное, получать от этого удовольствие, видя чужую боль. Тех, кто тебя меньше и слабее, да, дружок?
— Прости меня. Я… я не хотел, это все Шакир велел делать!
— Да, конечно, я понимаю, но он не велел резать мне лицо, он не велел избивать меня до потери сознания и держать на цепи. Это было твое творчество, Хамит, ты же помнишь?
— Ты был неуправляем, что мне было делать?!
— Хорошо, ладно, пусть так, ты меня воспитывал, не спорю, ну а моя дочь?
— Дочь? Какая еще дочь?
Его глазки забегали, я понял, что Хамит притворяется. Он все помнил прекрасно, особенно то, как меня на полу держали, пока по его приказу топили моего ребенка.
— Моя новорожденная дочь, которую топили при мне в тазике. Ты мог ее спасти, я бы тебе ноги целовал, но ты убил ее, не пощадил. Она ни в чем не была виновата, так что шагай.
— Куда? Куда, что ты делаешь?
— Иди к своим сородичам. Вперед.
Эти свиньи не ели десять дней. Я сам их не кормил, так что дело за малым. Хамит зашел к ним, и вскоре я услышал, как трещат его кости, как он истошно воет, раздираемый на части.
Я смотрел на это, и по моим щекам текли слезы. Я не видел, как его жрут свиньи, как откусывают ему руки. Я видел себя, орущего на полу и желающего спасти дочь. Но ее уже было не спасти. Посиневшее тело больше не шевелилось.
«После завершения службы начался бизнес. За последние пять лет я сколотил состояние на экспорте тканей и драгоценных металлов, специй и парфюма из стран ближнего востока. Чаще всего это были Египет, Турция, Иран, Ливия, Марокко и, конечно, Эмираты.
Я брался за все, что продавалось, хотя сам прекрасно знал, какой товар ценнее всего и на что идет просто гигантский спрос на черном рынке: здоровые маленькие дети, красивые молодые славянки и наркотики. Это была золотая неиссякаемая жила, на которой можно было подняться быстрее всего, и я сам был частью этого бизнеса целых семь лет».
Вишенка на торте — мой демон и хозяин в одном флаконе. Я оставил его напоследок и пришел к Шакиру только спустя несколько недель, когда изрядно пошатнул его систему и по одному перебил его подельников.
Данте был прав. Я справился сам, я выжег эту систему изнутри. И вот мы один на один. Я и мой хозяин Шакир Аль-Хариб. Он осыпал меня золотом. Шакир был рад, что я вернулся, правда, он не знал, какова была моя реальная цель возвращения в Халифат.
— Что ты делаешь? Разве я не дал тебе золота? У тебя власть, я тебе дом подарил, неблагодарный!
Я загнал его на охоте, и теперь мы поменялись местами. Уже я в роли охотника, а этот шейх — моя добыча. И еще я вижу, что Шакир меня боится. Точно так же, как я боялся его когда-то.
Он постарел. Я вырос. Я не должен был дожить до этого момента, но я выжил. И я хочу мести. Я хочу справедливости.
— Зачем мне твои подарки? Ты сломал мне жизнь.
— Ты был моим рабом, это система!
— Я НЕ РАБ, УБЛЮДОК! — я проорал это в лицо своему страху и перерезал Шакиру глотку. Когда он валялся у моих ног, истекая кровью, я просто стоял и смотрел.
Его похотливая сестричка Маджида была убита следом, и я не чувствовал от этого никакого удовольствия, зато внутри маленький Арман плакал от счастья, потому что за него наконец-то отомстили.
Единственный, кого я пощадил, — это был Ази, мой учитель арабского. Он был строг, но все же занимался и никогда не бил меня. Ази помог мне организовать перевозку детей на родину.
С его помощью мы вывезли последние поставки и старых рабов. Всего мы отправили домой семьсот сорок три ребенка. Тех, кого успели спасти, кого еще не успели разобрать, кого готовили в «разведение» так же, как когда-то меня.
Кроме этого, у Шакира остались бордели, я наведался и туда. Мой военный опыт мне помог, но все же я был один. Пусть уже не ребенок, но находиться там мне все равно было больно.
Я вскрыл замки и включил пожарную сигнализацию. Все выбежали, а после я просто поджег это чертово здание. Здание, где когда-то меня презентовали, где я работал ради куска хлеба, продавая самого себя.
Уже на выходе увидел закрытую дверь. Я прекрасно знал, что иногда непослушных рабов запирали. Со мной так делали десятки раз. Когда я выбил замок, то распахнул дверь и понял, что здесь кто-то есть.
Подойдя к окну, я увидел мальчика лет четырнадцати. Он сидел возле тумбочки, смотря на меня во все глаза.
— Не бейте меня, господин. Пожалуйста… — тихо сказал он, а я почувствовал дежавю, потому что точно так же Данте когда-то пришел за мной. Разница была только в том, что мне даром не сдалась жизнь этого ребенка. И менять ее на свои условия я не стану.
— Не бойся, я тебя не обижу.
Я присел возле него и увидел, что у парня цепь на шее. Как у меня была, Хамит не терял сноровки.
— Спокойно, я только отвяжу.
Я взялся за цепь и с помощью ножа открыл заклепки, снял с него ошейник, тогда как этот мальчик, похоже, даже не дышал.
— Не бойся.
— Не надо…
Он шипел, боялся моих рук — да, я тоже когда-то был таким же.
— Все, все! Смотри сюда. — Отодвигаю воротник рубашки и показываю ему шрамы. — Я был таким же, как и ты. Я не трогаю. Слушай меня внимательно: ты свободен, ты не раб больше и никому не принадлежишь. Ты можешь остаться здесь — это твое право, но можешь быть свободным. Ты хочешь уйти отсюда?
— Да.
— Тогда пошли со мной.
С помощью Ази мы отправляем родителям этого последнего ребенка, и теперь меня ничто больше здесь не держит. Я отплатил, сделал все, что мог, вот только, похоже, за своей ненавистью я потерял свой дом.
Где я должен быть теперь, что делать? Я здесь вырос, но это не мой дом. А где мой, я тоже не знаю.
Я бы мог остаться в Халифате как свободный человек. Я бы мог там выжить, все же это был мой второй дом, который я никогда не выбирал.
Несколько дней я провожу здесь, проходя мимо разрушенных зданий. Я отправил оставшихся бывших рабов за границу, мы вывезли семьям всех, кого смогли.
И когда все закончилось, я вдруг понимаю, что, возможно, это и есть мой дом, мое место. Что я не заслуживаю другого дома после всего, что пережил. По правде, я должен был умереть еще много лет назад, но почему-то меня словно кто-то оберегал, я был слишком упрямым.
И теперь, когда я стал по-настоящему свободным, впервые в жизни я растерялся и не знаю, как правильно поступить.
Только теперь я понимаю, что у меня нет желаний, кроме Еси. У меня ничего, нет кроме нее. А заслуживаю ли я ее после того, что сделал с ней? Как я ее похитил, как я ее мучил, воспитывал, а после притворялся ее мужем?
Я знаю, что она жива и рядом с ней Кэрол. Я знаю о ней все до мелочей. Еся думает, что я мертв. Поначалу мне казалось это прекрасной идеей, она больше не будет бояться и плакать, а после я начал скучать.
Я брожу по этим барханам, как потерявшийся человек, и не знаю, что мне теперь делать. Заслуживаю ли я еще один шанс, даст ли мне его Еся?
У меня было много женщин, но любимая одна, и это Еся. Это всегда была она.
Я еще тогда написал ей письмо и постарался пояснить все, что было у меня внутри. Возможно, она порвет его, а возможно, прочитает. Я описал все, что у меня болело, все, что я хотел и не мог ей сказать. Это моя правда, Еся всегда выводила меня на честность.
Я взял билет и улетел из Халифата. У меня в глазах стояли слезы, когда из окна самолета я в последний раз видел белые пески. Я покидал ад, но не знал, что ждет меня впереди. Все, что я хотел, было связано с Есей, и у меня был только один шанс вернуть ее, хотя бы попытаться, если к тому моменту она меня еще не забыла.