Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен

Глава 1

Пип… пип… пип…

В медблоке роскошного особняка семьи Кобаяси царила тишина. Лучшее медицинское оборудование, которое только можно купить за деньги, тихо гудело, поддерживая жизненные показатели единственного пациента — Ямагути Казумы. Изаму Кобаяси не пожалел средств, чтобы превратить целое крыло своего особняка в персональную больничную палату для внука.

Казума лежал на широкой кровати, окруженный мониторами последнего поколения. Кислородная маска слегка искажала ровное дыхание. На главном экране светилось его имя, как напоминание о том, что несмотря на всё богатство семьи Кобаяси, они не смогли защитить единственного наследника от случившегося.

Комната идеально отражала вкус её владельца — Изаму никогда не любил больничную стерильность. Вместо этого пространство было оформлено в элегантном минималистичном стиле: мягкие кремовые стены, дорогие татами ручной работы, панорамные окна от пола до потолка. Высокотехнологичное медицинское оборудование почти сливалось с интерьером, напоминая декорации из футуристического фильма.

За окном открывался вид на знаменитый сад поместья Кобаяси — предмет зависти всей токийской элиты. Каменные дорожки вились между безупречно подстриженными бонсаями, многие из которых были старше самого особняка. Небольшой водопад создавал успокаивающий фоновый шум — любимая деталь Изаму, который говорил, что так лучше думается.

На дизайнерской тумбочке из редкого чёрного дерева лежала книга — старинное издание «Гэндзи-моногатари» в кожаном переплете. Этот томик принадлежал ещё прабабке Изаму, вот что значит сила семейных традиций дома Кобаяси.

В комнате находились несколько человек.

Сам Изаму, глава семьи и председатель совета директоров Кобаяси Group, стоял у изголовья кровати внука. Безупречно сшитый костюм и дорогая трость без лишних слов описывали человека, построившего бизнес-империю, но сейчас в его глазах читалось то, чего не видели даже ближайшие партнёры по бизнесу — страх потерять последнюю надежду семьи.

Рядом стояла его дочь — Каору, в элегантном дизайнерском платье, что сейчас лишь подчёркивало напряжение в позе.

— Это всё твоя вина, Каору, — голос Изаму прозвучал с холодом, с которым он обычно объявлял о поглощении очередной компании.

Каору вскинула голову, и на мгновение в её глазах промелькнул тот же стальной блеск, что и у отца — всё-таки она была истинной Кобаяси, как бы ни пыталась убежать от этого наследия.

— Отец, я лишь хотела защитить его! — возмутилась она, не скрывая эмоций.

Изаму медленно повернулся к ней. На лице, прошедшем через десятилетия деловых переговоров — никакой лишней эмоции.

— Прекрати. — его голос стал холоднее. — Интриги, манипуляции, разрушенные жизни вокруг него… Ты оберегала свою гордость, Каору, а не его. Если он не очнётся, — он наклонился к ней ближе, — ты потеряешь всё.

Пип… пип… пип…

Электронные мониторы продолжали бесстрастный отсчёт, не заботясь о семейной драме, разворачивающейся на фоне.

Каору побледнела, но годы в высшем обществе научили её держать лицо даже в самых сложных ситуациях. Она лишь выпрямила спину, как делала всегда перед важными пресс-конференциями.

— Это всё из-за неё. Из-за Накамуры Рин. Он слишком сильно любил её, чтобы вынести её предательство…

Изаму резко поднял руку, прерывая её, точь топором разрубив нить оправданий.

— Замолчи, пока твоя ложь не утопила тебя окончательно, — и прозвучало это как приговор.

Его взгляд вернулся к неподвижному Казуме. В тишине частного медблока сигналы аппаратуры казались всё громче, словно отсчитывая время до момента, когда же решится судьба империи Кобаяси.

— Что с теми, кто напал? — произнёс Изаму, не оборачиваясь.

Из тени бесшумно выступил человек в чёрном костюме и наушнике — глава службы безопасности Кобаяси Group, чьё имя знали только избранные:

— Они под стражей, господин. Ждут вашего распоряжения их судьбами.

Изаму кивнул.

— Хорошо. Если Казума не очнётся, я уничтожу и их семьи.

Каору молчала, пальцы нервно теребили браслет на запястье. Прекрасно знала — отец не шутит. Он похоронит всех, кто причастен.

— Уходи, — коротко бросил Изаму, даже не глядя на неё.

Она замерла на мгновение, но затем поклонилась. Лицо выражало не сломленность, скорее — смесь обиды и сдержанной решимости. После пошла на выход.

Каору уже взялась за ручку двери, когда та резко распахнулась сама. На пороге возник Ямагути Дзюмпей — её бывший муж и отец Казумы. Его растрепанные тёмные волосы и длинный мокрый плащ, с которого капала вода, резко контрастировали с безупречным интерьером особняка.

— Ты совсем с ума сошла, Каору? — выпалил он, проходя мимо неё, как если бы она была пустым местом.

Каору застыла, спина напряглась, будто кто-то провёл по ней куском льда.

— Я не обязана отчитываться перед тобой, Дзюмпей, — холодно произнесла она.

Он бросил на неё взгляд, полный язвительного сарказма:

— Нет, конечно, не обязана. Особенно после того, как бросила меня, нашего сына и, вообще, всю свою «семейную» жизнь!

Пип… пип… пип…

Каору скрестила руки на груди, безупречный маникюр впился в ладони, но ничего не ответила.

Кобаяси Изаму, стоявший у кровати Казумы, поднял голову. Лицо, испещрённое морщинами, оставалось спокойным, но в чёрных глазах мелькнула тень раздражения.

— Дзюмпей, ты знаешь, я не терплю подобных сцен в своём доме. Если хочешь говорить, делай это спокойно.

Дзюмпей метнул на него взгляд.

— Изаму-сан, при всём уважении, но я здесь не за этим. Я пришёл за своим сыном.

Каору мгновенно вскинула подбородок:

— Он остаётся здесь.

— Здесь? — Дзюмпей невесело усмехнулся, обводя взглядом роскошную комнату. — В этой… кукольной империи? Думаешь, он очнётся и скажет тебе спасибо?

Изаму сделал шаг вперёд, трость глухо стукнула по полу. В этом звуке явно слышалось предупреждение.

— Хватит, Дзюмпей. Я не собираюсь повторять дважды.

Дзюмпей скрипнул зубами, но сдержался.

— Я не доверяю ей, — он кивнул в сторону Каору. — Она уже однажды оставила Казуму. Что ей помешает сделать это снова?

Каору, не отводя взгляда, холодно парировала:

— Я не собираюсь повторять свои ошибки.

Дзюмпей фыркнул, разбрызгивая капли дождя с волос:

— О, теперь ты говоришь об ошибках? Как удобно.

Изаму жестом прервал их спор. Устало перевёл взгляд на своего зятя.

— Казума остаётся здесь. Ему необходим покой и лучший уход, который я могу обеспечить. Ты, Дзюмпей, можешь вернуться к своей жизни и не вмешиваться.

— С этим я не соглашусь, Изаму-сан, — Дзюмпей упрямо бурил его взглядом. В голосе зазвучала сталь. — Казума — мой сын. Я имею полное право забрать его.

Каору окинула Дзюмпея презрительным взглядом:

— Ты бросил его на самотёк, когда он был восьмилетним ребёнком, а теперь вдруг решил включить отца года?

— Не тебе говорить о родительских правах, Каору, — огрызнулся Дзюмпей, его глаза опасно сверкнули в приглушённом свете палаты.

Пип… пип… пип…

Изаму поднял руку, и их голоса стихли, точь кто-то нажал кнопку «пауза» на мелодраме, которую видел уже множество раз. Его спокойствие, на этот раз, было почти угрожающим.

— Ты считаешь, что можешь позаботиться о нём лучше, чем я? А, Дзюмпей? — спросил он, тихо, но каждое слово звенело в воздухе.

— Уверен в этом, — твёрдо ответил Дзюмпей, делая шаг вперёд. Капли дождя с его плаща падали на татами, но сейчас никто не обращал на это внимания. — Ты можешь быть каким угодно великим бизнесменом, Изаму-сан, но ты не понимаешь, каково быть рядом с сыном, который видит мир совсем иначе. Ты не сможешь понять Казуму. Никогда.

Каору хмыкнула:

— Какая трогательная речь. Только вот ты забываешь, что Казума сейчас беспомощен. Твои слова ничего не изменят.

Дзюмпей шагнул к ней, сокращая дистанцию. Его взгляд буквально прожигал бывшую жену насквозь:

— Если думаешь, что я позволю вам двоим распоряжаться жизнью моего сына, то сильно ошибаешься.

Изаму поднял трость и спокойно стукнул ею по полу.

— Хватит, — его голос звучал негромко, но властно. — Никто из вас сейчас не принимает решения.

Каору фыркнула, не отводя взгляд от бывшего мужа:

— Смешно слышать такие слова от человека, который забыл о собственном ребёнке на десятилетие.

Дзюмпей яростно взглянул на неё:

— Ты — последняя, кто имеет право что-то говорить.

Изаму в очередной раз поднял руку, заставляя всех замолчать, но напряжение в комнате только росло.

— Дзюмпей, — в голосе старика звучала усталость. — Ты живёшь в своём мире иллюзий, где можешь понять Казуму. Но это заблуждение. Ты слишком давно упустил его, чтобы сейчас начинать что-то менять.

— Ты тоже его не понимаешь, — отрезал Дзюмпей. — Он другой. А ты видишь в нём только продолжение своей линии, а не живого человека.

Пип… пип… пип…

Каору открыла рот, чтобы ответить, но вдруг…

— … Кто вы?

Этот хриплый, едва различимый голос заставил всех троих замереть. Время словно остановилось.

Взгляды одновременно обратились к кровати.

Казума лежал, прищурившись от яркого света лампы. Лицо бледное, растеряное. Глаза смотрели на окружающих с полным непониманием.

— Где я…? — прохрипел он, словно только что вынырнул из чёрного водоворота.

Дзюмпей первым шагнул к сыну, лицо приняло мягкое, отцовское выражение, что с ним случалось крайне редко.

— Казума… это я. Твой отец, Дзюмпей, — его обычно резкий голос стал тихим и осторожным.

Казума слегка нахмурился, больной взгляд скользнул по лицу мужчины перед ним.

— Отец? — он моргнул, пытаясь осознать услышанное. — Но… я не помню тебя…

И замолчал, будто наткнувшись на стеклянную стену. Его взгляд метнулся к Каору, затем к Изаму, но в глазах читалась только растерянность.

— Кто вы все? — голос дрогнул, в нём полная растерянность.

Каору сделала полшага вперёд, но Изаму остановил её жестом. Его старческое лицо оставалось бесстрастным, но в глазах промелькнуло что-то, похожее на тревогу — эмоция, которую не видели в этих стенах уже много лет.

— Мы твоя семья, Казума, — сказал Дзюмпей, опускаясь на стул у изголовья кровати.

— Семья? — Казума с трудом выдавил из себя это слово, словно пробовал его на вкус впервые. — Я… не помню вас.

— И меня? Ты не помнишь меня? — переспросил Дзюмпей мягче, хотя лицо окаменело. Он подался вперёд, вглядываясь в глаза сына, пытаясь найти в них хоть каплю узнавания.

Казума закрыл глаза, потом снова открыл, пытаясь сосредоточиться.

— Нет, — его слова прозвучали почти извиняюще, будто он был виноват в том, что не может вспомнить собственную семью. — Я не помню… вообще ничего.

Комната погрузилась в тишину, нарушаемую только монотонным писком медицинского монитора.

— Потеря памяти, — тихо сказала бледная Каору.

— Очевидно, — сухо добавил Изаму, как всегда спокойно, но в голосе тонна напряжения.

Дзюмпей же просто молчал, глядя на сына. Пальцы чуть заметно дрожали. Переживал.

— Если я ничего не помню… — выдавил Казума, едва сдерживая панику в голосе, — то почему чувствую, что не хочу быть здесь?

Эта столь неожиданная фраза вонзила нож в каждого. Дзюмпей крепче сжал подлокотники стула, Каору нахмурилась, а Изаму просто сжал губы в тонкую линию.

— Cынок, — мягко сказал Дзюмпей, пытаясь поймать его взгляд. — Ты в доме деда. Здесь безопасно.

Но в глазах Казумы отражалось только непонимание и растерянность.

— Л-ладно…

Раннее утро в особняке Кобаяси началось с тихой суеты. Лучшие врачи Токио, обитавшие в специально оборудованном медицинском крыле дома, были подняты на ноги ещё до рассвета. Они проводили тест за тестом, пока Казума находился в полубессознательном состоянии, то проваливаясь в сон, то ненадолго приходя в себя.

К середине дня результаты были готовы.

Врач преклонных лет — светило японской неврологии, которого Изаму лично пригласил из лучшей клиники страны — раскладывал перед собравшимися снимки и заключения. Движения были неторопливыми и точными, как у человека, привыкшего сообщать тяжёлые новости.

Изаму сидел во главе стола, лицо казалось высеченным из камня. По правую руку от него застыла Каору, сменившая вчерашнее платье на строгий брючный костюм, под глазами тени, выдающие бессонную ночь. Дзюмпей, принявший душ и переодевшийся в свежую рубашку, которую ему принесли по распоряжению Изаму, устроился чуть поодаль, нервно постукивая пальцами по столешнице из красного дерева.

— Состояние Казумы-куна стабильно, — начал врач с особой профессиональной сдержанностью, за которой обычно скрываются непростые новости. — Но, как мы и подозревали, у него наблюдаются признаки частичной амнезии.

Каору нахмурилась, пальцы сжали подол пиджака. Дзюмпей замер, перестав отбивать свой нервный ритм.

— Объясните подробнее, — спокойно произнёс Изаму, хотя в голосе проскользнула едва заметная нотка напряжения.

— Речь идёт о ретроградной амнезии, — продолжил врач, аккуратно раскладывая снимки мозга на столе. На них светились разноцветные области, похожие на карту неизвестного архипелага. — Она затрагивает определённые аспекты памяти, связанные с социальными связями. Казума-кун не помнит людей, с которыми был знаком, а также их роли в его жизни.

Тишина в комнате стала почти осязаемой. Где-то в саду пела птица, сейчас её трель казалась неуместно беззаботной.

— Он не помнит… никого? — с трудом выдавила Каору, голос дрогнул.

— Именно так, — кивнул врач, поправляя очки в золотой оправе. — Более того, он не может вспомнить своё хобби, любимые занятия, важные события прошлого. Всё, что связано с эмоциональными привязанностями, словно стёрто.

Дзюмпей подался вперёд, взгляд стал острым:

— А что насчёт его интеллекта? Знаний? — В его голосе слышалась почти отчаянная надежда.

Врач впервые за всё время слегка улыбнулся:

— Здесь всё в полном порядке. Он прекрасно помнит всё, что связано с науками, учёбой и общими понятиями. Его аналитическое мышление, судя по тестам, не пострадало.

— То есть, он всё тот же гений, только без воспоминаний? — холодно уточнил Изаму, складывая пальцы в замок.

— Всё так, Кобаяси-сама, — врач нервно поправил очки. — Но важно понимать, что память может начать восстанавливаться в любой момент.

— Или не начать, — бесстрастно добавил Дзюмпей. Его глаза потемнели, как грозовые тучи за окном. Неужели их связь отца и сына утеряна навсегда?

Врач замолчал, соглашаясь…

Вечер.

Особняк Кобаяси. Сад.

Трое взрослых собрались в небольшой беседке возле пруда. Шум воды из декоративного водопада создавал идеальную звуковую завесу для разговора, который не предназначался для чужих ушей.

Изаму смотрел на Дзюмпея, держа руки за спиной. Взгляд старческих глаз был твёрд, как камень, а голос звучал размеренно, но с давлением, которому невозможно было противиться:

— Ты понимаешь, Дзюмпей, что это шанс. Шанс, которого мы с Каору лишились много лет назад.

Дзюмпей достал сигарету из помятой пачки. В тусклом свете садовых фонарей его лицо казалось осунувшимся и постаревшим.

— Шанс? — он скептически приподнял бровь, щёлкая зажигалкой. — Ты называешь потерю памяти моего сына шансом?

— Я называю это возможностью, — спокойно ответил Изаму, не отводя глаз. В голосе появились странные нотки, почти мечтательные. — Возможностью построить отношения с ним заново. Без груза прошлого. Без тех ошибок, которые привели нас к этому моменту.

Огонёк сигареты Дзюмпея вспыхнул в полумраке, как маленькая красная звезда.

— Ты хочешь оставить его здесь, — это прозвучало не как вопрос. — В своём доме. Под своим контролем.

— Именно, — коротко кивнул Изаму.

Дзюмпей затянулся, выпустил дым и посмотрел на Каору, что стояла чуть в стороне, обхватив себя руками, словно ей было холодно в этот тёплый вечер.

Снова затяжка.

— И что скажет мать? — резко бросил Дзюмпей, выпуская струю дыма в ночной воздух. Голос пропитан горечью. — Или ты уже решила, что дед будет воспитывать твоего сына, Каору?

Она медленно подняла взгляд чёрных глаз. В лунном свете её красивое бледное лицо казалось фарфоровой маской, но глаза… глаза выдавали бурю эмоций, которую не сдержать.

— Я утратила шанс быть его матерью, — её голос был тихим, но каждое слово, казалось, падало тяжёлым камнем в пруд их общего прошлого. — Если Казума останется здесь… возможно, я смогу искупить хотя бы часть своей вины.

— Искупить… — Дзюмпей усмехнулся, но без насмешки, а с застарелой болью. Стряхнул пепел, наблюдая, как серые хлопья растворяются в темноте. — Ты веришь, что за столько лет можно что-то искупить?

— Замолчи, — внезапно вмешался Изаму, голос звучал сурово. — Я не спрашиваю разрешения, Дзюмпей. Я сообщаю тебе своё решение. Казума останется здесь.

Дзюмпей резко шагнул вперёд, оказавшись лицом к лицу с Изаму. От его прежней сдержанности не осталось и следа — сейчас в нём проснулся тот человек, который когда-то осмелился увести дочь главы клана Кобаяси.

— Не делай вид, что ты не понимаешь, о чём я говорю, старик, — его лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Изаму. — Если Казуме хоть на минуту станет плохо, если он покажет, что не хочет быть здесь, я заберу его. И никакая твоя охрана не остановит меня.

Изаму на секунду замолчал, разглядывая зятя. Затем слегка наклонил голову, признавая что-то в этом резком проявлении отцовских чувств.

— Справедливо, — коротко сказал он, и в этом слове прозвучало больше уважения, чем во всех их предыдущих разговорах. — Если Казума захочет уйти, я не стану удерживать его.

Дзюмпей долго смотрел в глаза тестю, пытаясь найти в них подвох, затем медленно кивнул и бросил недокуренную сигарету на землю, придавив её каблуком ботинка.

— Но помни, Изаму, — он повернулся, бросив тяжёлый взгляд на бывшую жену, — ваш шанс — хрупкая вещь. Не разбейте его вдребезги.

После чего развернулся и медленно зашагал к выходу из сада.

Каору, оставшись стоять на месте, сглотнула. Но лицо оставалось бесстрастным. Только не показывать эмоции, иначе уроки безупречного воспитания дома Кобаяси окажутся бесполезными.

— Ты тоже должна помнить, Каору, — произнёс Изаму, не глядя на неё. — Шанс — это привилегия, а не право.

— Я всё поняла, отец.