Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен

Глава 18

В особняке царила своя атмосфера. Может сегодня какой-то особый вечер? Горели фонари, благоухали благовония. Раздавалась игра струнного инструмента. Слух у меня обычный, так что без понятия на чем играли.

Харуно ждала у входа в большой зал:

— Казума-сама, господин Изаму и госпожа Каору ожидают вас, — и поклонилась.

Я кивнул и вошёл в зал, залитый светом старинных ламп. Свечи в бронзовых подсвечниках мистически горели, отбрасывая тени, а из курильницы в углу поднимался тонкий дымок благовоний.

Дед сидел на татами перед доской «Го», погружённый в свой маленький мир чёрных и белых камней. Мать в домашнем кимоно и книгой в руках казалась воплощением элегантности даже в такой простой момент.

— А, внучек вернулся, — бросил дед, не отрывая взгляда от доски. — Сыграем партию перед сном?

Каору подняла глаза от книги, встретив мой взгляд.

— Ты сегодня выглядишь довольным, Казума, — заметила она, убирая прядь чёрных волос за ухо.

Я усмехнулся, чувствуя, даже не знаю, уют? От этой неожиданно домашней сцены.

— Довольным? Может быть. Пожалуй, хороший выдался вечер, — и присел напротив деда.

Дед Изаму хмыкнул, расставляя камни:

— С той девочкой Фудзивара, верно? — его голос звучал обыденно, но с ноткой интереса.

Каору, что, конечно же была в курсе моей встречи с Акане, удивила ответом:

— Оставь его, отец. Казума, наверняка, устал.

Если бы вы только знали, насколько, особенно морально, — подумал я, глядя, как белый камень занимает своё место на доске.

— Ладно-ладно, — ответил тот, — мне просто любопытно, и только.

— Всё было класс, дед, — подмигнул я.

Он ухмыльнулся и кивнул с каким-то особым пониманием.

Мы играли в долгую партию. Дед двигал камни по доске Го с уверенностью, что получаешь через десятки лет практики. Но, всё же, я заставлял его ошибаться. Игра растянулась на добрых полчаса. Не знаю, в курсе ли был дед, но он угодил в ловушку. Однако вместо окончания партии, я сделал глубокий вдох и окинул взглядом комнату — такую традиционную, такую правильную. И произнёс:

— Я всё вспомнил.

Три слова, изменившие атмосферу моментально. Тишина стала по-настоящему густой.

Дед застыл с камнем в руке — железное самообладание на глазах дало трещину. Надеюсь, у него там ничего не прихватило. Мать тоже ОЧЕНЬ медленно закрыла книгу и посмотрела на меня.

— Что ты сказал? — голос деда стал острым, как лезвие. Нет, там не было никакой претензии или наезда, наоборот, настороженность, страх, непонимание что ему делать дальше и как реагировать на мои слова, да и собственно само возвращение памяти.

— Я вспомнил всё, — повторил я, глядя ему в глаза. — Ещё вчера. Каждый момент, каждое решение, каждую ложь.

Каору прикрыла рот ладонью, глаза расширились, а дыхание стало прерывистым.

— Сын… — прошептала она, не зная, что сказать.

Дед остался внешне невозмутимым, но старческие пальцы чуть крепче сжали камень Го. Он собирался с мыслями — как перед важной партией, где каждый ход может стать решающим.

— Почему молчал? — спросил он наконец. Ох, сколько в тоне напряжения.

— Хотел проверить себя, — я сложил руки на коленях, чувствуя, как каждое моё слово отзывается в их сердцах. — Мне нужно было время понять, что делать с правдой, которую вспомнил.

Мать тихо выдохнула. В глазах плескалось столько эмоций — страх, надежда, вина, любовь.

— И что ты решил? — её голос дрожал, несмотря на попытки казаться спокойной.

Я выпрямился, глядя на них обоих — таких разных и таких похожих в своём ожидании:

— Завтра я возвращаюсь в свою прежнюю жизнь, — каждое слово звучало как удар молота в тишине.

Каору замерла — прекрасная и бесконечно печальная. Дед нахмурился, его брови сошлись в одну линию, выражая явное недовольство.

— Ты только начал привыкать к этому дому, — произнёс он особым тоном, который использовал только в важные моменты.

— Это мой выбор, — я старался говорить мягче, понимая, как много значат для него эти слова. — Но я буду приезжать на выходные, дед. Это обещание.

Что-то в его взгляде смягчилось, хотя беспокойство не исчезло полностью.

— А корпорация? — сложил он руки на коленях.

Я улыбнулся, вспоминая наш вчерашний разговор у ворот:

— Я помню всё, что обещал вчера. Буду помогать тебе, твоё наследие в надёжных руках. Но сначала… сначала я хочу закончить школу. Как обычный старшеклассник.

Дед поднял подбородок — гордый жест, за которым скрывалось понимание и, может быть, даже одобрение.

Я посмотрел на мать — она сидела неподвижно, ожидая моих слов. Сколько эмоций в её молчаливых чёрных глазах…

— И ещё одно, — мой голос прозвучал как сталь, как мифрил, чёртов вибраниум с адамантиумом! — Вы больше не вмешиваетесь в мою личную жизнь. Если хотите остаться её частью.

Её пальцы сжались крепче, но лицо осталось спокойным. Каору медленно кивнула, и во взгляде чёрных глаз я увидел то самое принятие, которого ждал.

— Я поняла, сын, — её голос был тихим, как шелест шёлка.

Дед тоже кивнул — в его лицо читалось уважение, смешанное с гордостью.

— Ты стал настоящим мужчиной, Казума, — произнёс он, и за его суровостью проглядывало тепло.

Я поднялся, готовый завершить разговор, и добавил с лёгкой улыбкой:

— Просто беру пример с лучших, дед, — и с благодарностью поклонился ему. Как внук — деду.

В его старческих глазах, наполнившихся слезами, мелькнуло то самое чувство, которое не нуждается в словах. Понимание. Гордость. Любовь.

Я лежал в постели, расслабившись после долгого дня, а Харуно, как всегда, сидела в кресле неподалёку — идеальная осанка, книга в руках, мягкий свет лампы подчёркивал её профиль.

— «…и тогда рыцарь понял, что истинная сила кроется не в мече, а в сердце», — читала она, но вдруг остановилась.

Я приоткрыл глаза:

— Что-то не так?

Харуно опустила книгу на колени, пальцы стиснули кожаный переплёт обложки:

— Казума-сама… Завтра вы покидаете нас?

В её глазах мелькнула грусть, которую она пыталась скрыть, но не смогла.

— Не навсегда, — я устроился удобнее. — Буду приезжать на выходные.

— Я буду с нетерпением ждать ваших приездов, — произнесла она смущённо, а плечи поникли.

— Харуно, — я внимательно смотрел на неё, — что ещё тебя тревожит?

Она подняла глаза — в полумраке спальни её щеки, казалось, порозовели:

— Казума-сама. Вы не чувствуете… напряжение?

Я задержал на ней взгляд, наблюдая, как она нервно поправляет складки униформы, пытаясь справиться с волнением.

— Чувствую.

Она замерла, глаза расширились, и румянец на щеках стал ещё ярче.

Ну, Харуно, ты сама это начала.

Она медленно поднялась и подошла к кровати. С какой-то иной грацией — нет, не та выученная элегантность идеальной горничной, а что-то более естественное, личное. Не говоря ни слова, она собрала волосы в хвост:

— Тогда расслабьтесь, Казума-сама, и позвольте позаботиться о вас, — прошептала она.

Выключила светильник. А затем мягко отвела одеяло. В свете луны её лицо казалось особенно прекрасным — таким сосредоточенным и нежным одновременно.

— Я приступаю, — прошептала она и, раскрыв ротик, облизнула МОЙ Х, а затем стала медленно заглатывать его.

Я молчал. Просто вцепился пальцами в одеяло и утопал. УТОПАЛ В НЕЙ.

Харуно двигала головой медленно, плавно, нежно. Никуда не торопясь. Я даже в какой-то момент расслабился и прикрыл глаза, отдавшись её ласкам, чувствуя, как напряжение превращается во что-то иное — глубокое, тёплое, мягкое.

Запустил пальцы в её волосы, сжав хвост.

— Умница… — прохрипел я.

ЧЁРТ! ПРОЗВУЧАЛО ТАК ПОШЛО!

Она подняла глаза. Её губы изогнулись в ангельской улыбке, и я погладил её по щеке, чуток похлопав по ней.

Шлёп-шлёп

— Продолжай.

ДА ПРЕКРАТИ, КАЗУМА! СКОТИНА!

Но… Харуно понравилось! Вон как с новым энтузиазмом начала второй раунд!

Мир растворился в ощущениях. А я во рту Харуно. Её движения головой и рукой становились всё более настойчивыми.

Напряжение нарастало, превращаясь во что-то большее, накрывающее волной. Харуно ускорилась, действуя агрессивнее, глубже…

И пик наслаждения накрыл меня.

Но Харуно не отстранилась.

Она приняла всё, что я мог ей дать.

Когда волна схлынула, она проглотила. ВСЁ. Затем медленно вытерла меня влажной салфеткой и поднялась, вытирая губы белоснежным платком. На щеках румянец, но взгляд полон удовлетворения — будто выполнила что-то очень важное.

— Теперь вы сможете хорошо выспаться, Казума-сама, — прошептала она, поправляя одеяло.

— Харуно так меня ещё никто не укладывал спать…

Она улыбнулась:

— Спокойной ночи, мой господин.

И бесшумно скользнула к двери, оставив меня наедине с мыслями от этого невероятного момента.

Кто бы мог подумать, что даже в этом она окажется настолько совершенной.

Наступило утро.

Я стоял в холле особняка, закинув на плечо рюкзак — единственную вещь, которую решил взять с собой. Телефон уже показывал, что такси в пути, когда за спиной раздались знакомые, неторопливые шаги деда.

— Такси? — в его голосе прозвучал лёгкий упрёк. — А как же Porsche?

Я усмехнулся, поправляя лямку:

— Дед, «Porsche» чуток не вписывается в жизнь обычного старшеклассника.

Он хмыкнул, сложив руки за спиной.

— И что? Или ты стесняешься своего происхождения?

— Не стесняюсь, — я посмотрел на него с улыбкой. — Просто не хочу пока ломать образ старого Казумы.

Дед приподнял бровь, пытаясь понять ход моих мыслей, но затем просто кивнул:

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Но одного я тебя не отпущу — мои люди всегда будут рядом, — его голос стал серьёзнее, взгляд твёрже. — Теперь многие знают, что ты вошёл в семью. А где большие деньги, там и большие проблемы.

Я кивнул, хотя внутренний голос уже начал комментировать: «О да, теперь, Казума, ты как главный герой какого-нибудь боевика — за каждым углом телохранители в чёрных очках!»

— Не волнуйся, дед. Я всё понимаю.

Его лицо смягчилось, и он шагнул ближе — прямо как в драматических сценах, где глава клана даёт последние наставления герою:

— Хорошо. Но если будет хоть намёк на неприятности, ты сразу же сообщишь мне. Иначе, Казума… — он пристально посмотрел мне в глаза.

Я хмыкнул, прерывая его.

— Иначе ты найдёшь меня быстрее, чем я успею сказать «Кобаяси», — усмехнулся я. — Расслабься, дед. Я принимаю твоё условие.

На этих словах мы оба улыбнулись.

У ворот затормозило такси. Прощай, роскошная жизнь. Здравствуй, снова моя уютная берлога хикки-задрота.

Харуно стояла поодаль, пытаясь сохранить своё фирменное покерфейс-выражение, но её глаза выдавали грусть. После вчерашнего это выглядело особенно мило.

— Удачи, Казума-сама! — не сдержалась она, махнув на прощание.

— Спасибо, Харуно! — ответил я, мысленно добавив: «И за вчерашнее особенное расслабление тоже.»

Такси тронулось, увозя меня от поместья Кобаяси. Что ж, спасибо этому дому, за то что принял меня беспамятного и подарил столько незабываемых эмоций. Я откинулся на сиденье, наблюдая, как величественные ворота исчезают из виду. Секундами позже скользнул по зеркалу заднего вида, где мелькнуло знакомое чёрное авто, следовавшее за нами на аккуратной дистанции — ни близко, ни далеко. Прям режим «скрытное следование» в игре.

И усмехнулся, качая головой.

Ну конечно, Кана. Вот кого послал дед.

Водитель заметил мою улыбку:

— Всё хорошо, молодой человек?

— Более чем, — ответил я, отвернувшись обратно к окну.

…

В чёрном внедорожнике Кана сидела впереди, пальцы лежали на пульте связи с небрежностью, которая появляется только у профессионалов. Через наушник поступали доклады от других машин сопровождения.

— Визуальный контакт подтверждён, — голос помощницы звучал чётко и по-деловому.

— Держите дистанцию, — ответила Кана, не отрывая взгляда от такси впереди.

Всё казалось привычным — очередное задание по охране. Но это был Казума. Наследник семьи Кобаяси, которого она знала ещё ребёнком. А теперь он вырос в настоящего красавца, не только в плане интеллекта. И стал лакомой целью для множества жадных глаз!

Кана заметила, как он расслабленно откинулся на сиденье такси.

«Всегда такой беспечный,» — подумала она с особым теплом.

— Кана-сама, — молодая помощница с короткой стрижкой нарушила тишину, — Наследник ведь знает о нашем присутствии?

— Разумеется, — на её лице промелькнула улыбка. — И я буду благодарна, если он и дальше будет делать вид, будто не замечает нас.

— Казума-сама — интересный человек, — хмыкнула вторая помощница.

Кана промолчала, но взгляд, следящий за такси, стал мягче. Теперь она отвечала за его безопасность, и это было больше, чем просто работа. Гораздо больше.

Такси остановилось перед моим домом — совершенно обычным двухэтажным зданием с черепичной крышей и палисадником, который пора бы подстричь. Никакого величия поместья Кобаяси, только честная простота среднего класса.

Я вышел из машины, и ненадолго замер. Стоял и смотрел на фасад, пытаясь понять, почему слово «дом» вызывает такую странную смесь чувств — тепло и пустоту одновременно. Не знаю, почему все так любят чувство ностальгии? У меня она вызывает тяжёлые чувства. Даже грусть. Не люблю ностальгировать — это вводит в тоску.

Таксист уехал, оставив меня наедине с воспоминаниями. Я механически проверил почтовый ящик — пусто, как и ожидалось. Некому было писать письма школьному хикки-затворнику.

Запасной ключ под камнем дождался своего часа. Я положил его туда ещё года четыре назад, на случай потери основного. Пожалуй, сейчас в этом было что-то символичное — словно прошлая жизнь терпеливо дожидалась моего возвращения.

Ключ мягко вошёл в замочную скважину, и замок щёлкнул с особым звуком, который я помнил наизусть. Один шаг через порог — и я снова оказался в той жизни, которую, казалось, мог потерять навсегда.

Знакомый запах дома тут же окутал меня — запах древесины, смешанный с тонким ароматом чистящих средств и ещё чем-то, что невозможно было назвать. Это был мой запах, запах моего пространства.

Всё осталось таким, как я помнил: обувная стойка, та самая ваза с искусственными цветами, из-за которой мы с Юкино устроили настоящую войну. Она хотела живые, я настоял на фейковых — потому что кто будет за ними ухаживать? Уж точно не я, хикки в завязке. Мне и фикуса хватает!

«Отец с Мичико-сан уехали,» — вспомнил я присланное батей сообщение.

Юкино должна быть в школе. А значит, дом — в моём полном распоряжении.

Солнечные утренние лучи пробивались сквозь шторы, оставляя на полу светлые дорожки. Я остановился посреди гостиной, чувствуя, как всё внутри меня окончательно встаёт на место. Здесь я был просто подростком Казумой — тем самым гением-задротом, который скрывал свои мозги от мира и смотрел слишком много аниме и играл в слишком много игр. И это было здорово по-своему. Но теперь… теперь я изменился. Впереди целая новая жизнь, и на этот раз я готов к ней! Да и вообще! К ЛЮБЫМ ВЫЗОВОМ! ПОТОМУ ЧТО Я, КАК САЙТАМА!

Я бросил рюкзак у двери и, впервые за долгое время, искренне проорал:

— Я ДОМА-А-А-А-А!!!

И в этом крике было всё — и радость возвращения, и уверенность в будущем, и понимание того, что иногда нужно потерять себя, чтобы найти в себе же самом что-то новое.

Эхо моего голоса ещё не успело затихнуть, когда сверху раздались стремительные шаги — резкие, торопливые, словно кто-то сорвался с места в безумном порыве.

Шаги? Стоп… Но она же должна быть…

Я обернулся, и время замедлилось. Юкино застыла на лестнице, глаза как блюдца, а губы приоткрылись в немом удивлении. На её лице целая гамма эмоций — от шока до пронзительной радости.

Она остановилась на секунду, застыла, будто её парализовало. Затем неверяще прошептала:

— Казума…?

Я в панике вспомнил о своей роли «потерявшего память» и попытался изобразить растерянность:

— Прости, ты наверное моя сводная сестра, да?

Но Юкино уже не слушала.

— КАЗУМА!!! — её крик заставил дрожать стены, как в старые добрые.

И бросилась ко мне, слёзы уже катились по щекам.

— Юкино… — только и успел произнести я, прежде чем она врезалась в меня с силой урагана, заключая в объятия, от которых перехватило дыхание.

— Ты дома! Ты правда дома! — её голос срывался, пальцы вцепились в мою рубашку, словно боялась, что я растаю как утренний туман.

И как теперь притворяться, что я ничего не помню⁈

— Э-э… рад, что ты так рада… — попытался я сохранить роль, но вышло неубедительно. Я Ж ИГРАЛ ПРИЗРАКА ОПЕРЫ⁈ КУДА ДЕЛОСЬ ВСЁ АКТЁРСКОЕ МАСТЕРСТВО⁈

Юкино отстранилась, глядя на меня глазами, полными слёз счастья:

— Мне всё равно, помнишь ты или нет! Главное — ты вернулся! Я так счастлива!

Я смотрел в её сияющие глаза и чувствовал, как маска «потерявшего память» трескается под напором искренних эмоций. И улыбнулся. По-настоящему.

— Я дома, Юкино…

Эпилог

Нет, ну сколько можно? Опять Теорема Пифагора⁈ Конечно, повторение — мать учения… Но, вообще-то, уже третий год обучения в старшей школе! Это так! К слову!

Я сижу на своём привычном месте — предпоследняя парта у окна, идеальная позиция для тайного наблюдателя, типа хикка-задрот обыкновенный. Учитель что-то монотонно бубнит у доски, но я давно научился фильтровать информацию как опытный модератор на твиче: только самое необходимое, никакого спама. Ветер за окном играет с листвой, хоть как-то успокаивая мою мятежную душу задрота.

Вроде всё как прежде — те же стены, те же парты, тот же класс, хоть и с новой табличкой «3-Б». Но мир больше не кажется чёрно-белым. Или это я перестал быть монохромным?

«Интересно, что сказал бы прежний я, увидев себя нынешнего? — думаю я с усмешкой. — Наверное, что-то вроде: "Поздравляю, Казума, теперь ты не просто хикки, а хикки с целым гаремом проблем!»

Мой взгляд скользит по классу: Юкино впереди, то и дело оборачивается, будто я могу испариться в любой момент; Акане(да-да, она перевелась к нам в класс, как и Мияко!), делает вид, что полностью поглощена учёбой, хотя поглаживает ручку, посматривая на меня украдкой. ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, ЧТО ОНА ТАМ ПРЕДСТАВЛЯЕТ!; Харука, чья нервно покачивающаяся нога говорит больше любых слов; и Мияко, жующая жвачку и подмигивающая мне.

Все притворяются, что ничего не изменилось. Но изменилось всё. ВСЁ! ЗА ЛЕТО ИЗМЕНИЛОСЬ ВСЁ-Ё-Ё-Ё!

— Ямагути! — голос учительницы вырывает меня из размышлений.

— М-м?

— Ты, похоже, не слушал. Повтори, что я только что сказала.

Я выпрямляюсь и, прикрыв глаза на секунду, безупречно цитирую её последние слова.

Класс тихо шушукается. Учительница качает головой и продолжает лекцию. Ничего нового, просто очередной верный ответ школьного хикки-задрота.

А я улыбаюсь и возвращаюсь к созерцанию мира за окном. И знаете что?

Я больше не ищу ответов на вечные вопросы. Теперь просто живу.

Этот год школы — последний перед тем, как мы ворвемся во взрослую жизнь.

И я намерен прожить его так, как захочу!

Конец