Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен

Глава 4

После утреннего завтрака с дедом, который больше напоминал тщательно отрепетированную сцену из дорамы про богатых наследников, меня ждал урок физики. Но не простой, конечно нет! Это был частный урок в саду нашего поместья. Видимо, дед решил, что если уж изучать науку, то только в окружении вековых сосен, сакуры и плеска карпов кои в пруду.

Но прежде чем я погрузился в мир знаний, меня немного «развлекли» в семейном медицинском блоке. Да-да, в той самой домашней мини-клинике. Традиция семейства Кобаяси: держать под рукой целый штат врачей, которые всегда готовы прицепить к тебе провода и с серьёзным видом обсуждать результаты анализов, будто от этого зависит судьба вселенной. Меня уложили на кушетку и окружили аппаратами, которые, казалось, способны определить, что я ел в далёком детстве.

— Давление у вас немного низкое, Казума-сама. Возможно, стоит добавить в рацион больше зелени, — произнесла медсестра так заботливо, будто заготовила эту фразу для рекламного ролика о здоровом питании.

— Спасибо за совет. Обязательно брошу вызов своей нелюбви к брокколи, — пробормотал я. Может, они ещё предложат аппарат, который поможет вспомнить, кто я?

После этого сеанса «ухода за здоровьем» я наконец вышел в сад. И понял, что «урок физики» в дедовском исполнении — это нечто совершенно иное. В элегантной беседке из красного дерева, украшенной резьбой, меня ждал учитель.

Он стоял у стола с безупречно разложенными приборами и выглядел так, если бы его только что сняли с обложки журнала «Учёный года». Идеальный серый костюм, очки в тонкой оправе — не человек, а ходячая реклама престижного образования.

— Добрый день, Казума-сан, — поприветствовал он меня с таким почтением, будто я был как минимум наследным принцем. Ну, или единственным инвестором его лаборатории. — Сегодня мы начнём наше погружение в мир физики.

— Как захватывающе, — не удержался я от лёгкой иронии. — Мы начнём с карпов кои? Они, кажется, прекрасно справляются с законами гидродинамики.

Учитель слегка улыбнулся, будто хотел сказать: «Мне заплатили достаточно, чтобы стерпеть все ваши колкости, так что продолжайте».

На столе, помимо стандартных учебных причиндалов, красовалось ведро на верёвке. Да-да, самое обычное ведро. Ну, настолько обычное, насколько может быть ведро в этом доме.

— Сегодня изучим принцип маятника, — объяснил он, как профессор, вещающий на аудиторию в университете. — Это поможет вам понять, как потенциальная энергия преобразуется в кинетическую.

Я кивнул, скрывая скептицизм. Дед явно видел в этом что-то важное. Возможно, считал, что понимание законов физики поможет мне найти себя. Или просто хотел, чтобы я выглядел занятым?

Подошёл к маятнику. Это был не простой камень, а явно какой-то уникальный, тщательно отполированный, как и всё в этом доме.

Учитель сделал приглашающий жест:

— Поднимите его на высоту плеча, пожалуйста.

Я поднял камень, чувствуя себя героем какого-нибудь древнего мифа, которому предстоит спасти мир с помощью магического булыжника. Отпустив его, стал наблюдать, как тот плавно раскачивается. Логика природы в действии: то, что поднимается, должно опуститься. Завораживающее зрелище, но едва ли открытие тысячелетия.

— Отлично, Казума-сан! — похвалил учитель. — Прекрасно выполнено.

Я едва сдержал усмешку. Конечно, выполнено. Я ПОДНЯЛ И ОТПУСТИЛ КАМЕНЬ. Если это повод для похвалы, то можно считать меня гением. Но что-то в этом простом процессе заставило задуматься. Возможно, дед и правда хотел, чтобы я понял что-то большее, чем просто механику маятника. Что-то о равновесии, о движении вперёд. Может, это и есть его план: заставить меня двигаться, пока я не найду свою точку покоя? Или я ищу сейчас смысл там, где его попросту нет? Прям тайная школьная физика, частная версия. Полна вопросов и намёков, которые нужно разгадать.

Камень плавно раскачивался на верёвке, описывая идеальную дугу. Я машинально заметил:

— Амплитуда остаётся постоянной, пока трение не начнёт оказывать влияние. Пример простейшего гармонического движения.

Учитель застыл так резко, как если бы увидел говорящего карпа в пруду. Идеально выровненные брови взлетели вверх:

— Вы знакомы с терминологией?

Я пожал плечами, продолжая наблюдать за маятником:

— В прошлом я, кажется, читал учебники, чтобы убить время.

Учитель задумчиво кивнул.

— В таком случае, возможно, вы сможете назвать основные силы, действующие на маятник в момент его движения? — задал он вопрос с явным намёком на подвох.

Я выдержал паузу, делая вид, что глубоко задумался. На самом деле просто ждал, пока камень завершит очередной цикл:

— Ну, тут у нас целый коктейль. Сила тяжести, натяжение верёвки, ну и, конечно же, сопротивление воздуха. Последнее здесь почти не заметно, но стоит учитывать, что оно всегда влияет на систему. Если бы не трение, маятник двигался бы вечно.

Учитель на долю секунды выглядел так, будто ему только что открыли новую главу любимого романа. Затем медленно кивнул:

— Впечатляюще. Кажется, Изаму-сама недооценил ваши способности.

— Или переоценил мою амнезию, — хмыкнул я. — Знаете, забавно получается: я помню законы Ньютона, но не помню, какую зубную пасту предпочитал.

Теперь этот выбор за меня делает Харуно.

Учитель, ещё раз внимательно оглядев меня, задал вопрос с лёгкой ноткой любопытства:

— Казума-сан, а вы помните, что читали последним по физике? Хотелось бы понять, какая тема вас особенно интересует.

Я на секунду задумался.

— Последним? Вроде, что-то о термодинамике. Да. Помню идея о том, что энтропия всегда растёт, очень вдохновила. Особенно если приложить её к человеческой жизни.

Например, к моей. Уж что-что, а хаос в моей жизни определённо растёт с каждым днём…

Учитель едва заметно улыбнулся, пытаясь скрыть удивление. Похоже, не ожидал услышать рассуждения об энтропии от ученика, который час назад не мог найти зубную щётку без помощи личной помощницы. Знал бы он, что и чистила мне зубы тоже она.

— В программе второго года старшей школы обучения сейчас изучают электромагнетизм, — заметил он, возвращая себе профессиональный тон. — Уравнения Максвелла, принципы индукции…

Я кивнул и, не отрывая взгляда от маятника, произнёс:

— Уравнения Максвелла. Ясно. Лично мне больше нравится, как Фарадей объяснял электромагнитную индукцию. Никаких формул, просто на пальцах. Свет — дрожь в невидимом поле магнетизма. Поэтично, не правда ли? Жаль, он не дожил до наших времён. Удивился бы.

На лице учителя отразилась целая гамма эмоций. Явно не этого он ждал от разбалованного наследника. Я же разбалован? Наверняка. Учитывая утренние процедуры.

— Знаете, Казума-сан, думаю, мы можем пропустить школьную программу. Было бы непростительно ограничивать вас рамками стандартного курса. Предлагаю перейти к более глубоким темам — скажем, к квантовой механике или релятивистской физике. Уверен, это вызовет у вас интерес.

Я снова хмыкнул, переводя взгляд с маятника на него:

— Релятивистская физика. Почему бы и нет? Если вы готовы объяснить, почему время замедляется у чёрной дыры, послушаю вашу теорию. Только без скучных уравнений, ладно?

Учитель улыбнулся шире, чем до этого:

— Договорились. Но тема непростая.

Я улыбнулся уголком губ:

— Не беспокойтесь. Я буду задавать уточняющие вопросы…

После того как урок физики завершился, дед материализовался в беседке с грацией, которая бывает только у людей, привыкших, что весь мир работает по их расписанию. И улыбнулся ОЧЕНЬ странной полуухмылкой, которая намекала: «У меня есть грандиозный план, и ты узнаешь о нём ровно тогда, когда я решу».

— Казума, следующий урок будет более занятным. Его проведёт твоя мать, Каору.

Я приподнял брови, стараясь скрыть лёгкое удивление:

— Неожиданно. Давно пора увидеться с ней. А то ненароком стал думать, что у меня её вовсе нет.

Дед кивнул, явно довольный моей реакцией. И тут из дома, прямо в сад, вошла она.

Кобаяси Каору. Моя биологическая мать. Женщина, которая могла бы быть героиней любой дорамы про сильных, успешных бизнес-леди. Высокая, стройная, с выправкой, будто выросла не в поместье, а в каком-то дворце. Небось в детстве вместо сказок ей читали руководство по этикету. Чёрные, как ночь, волосы собраны в идеальный узел, без единой выбившейся пряди. Это был не просто стиль — декларация контроля над каждым аспектом своей жизни во плоти.

На ней был строгий костюм цвета угля — оттенок, который кричит «я знаю себе цену» на любом важном мероприятии. Жемчужная брошь на лацкане пиджака явно намекала: «Да, я могу быть мягкой, если захочу. Но сегодня не тот случай.»

Так вот в кого у меня эта любовь к драматическим появлениям…

Её лицо с идеальными чертами не нуждалось в косметике и выдавало сейчас только одну эмоцию — сосредоточенность. Чёрные глаза сканировали меня, как рентген. Они не были ни жестокими, ни тёплыми, но в них читался вопрос: «Что ты можешь предложить этому миру?»

Она остановилась передо мной и, вместо приветствия, слегка склонила голову — жест, которому, наверное, учат на специальных курсах «Как произвести впечатление, не сказав ни слова».

— Казума, — произнесла она голосом, в котором странным образом сочетались бархат и сталь. — Надеюсь, ты готов.

К чему именно я должен быть готов, она, конечно же, не уточнила. Видимо, это был её фирменный стиль — оставлять пространство для воображения собеседника. Я выпрямился, стараясь выглядеть не менее представительно, и спокойно ответил:

— Конечно. Вопрос только в том, готова ли ты.

Отлично, Казума. Самое время включить режим дерзкого парня. Хотя, может, я всегда таким был?

Её губы едва заметно дрогнули, будто собиралась улыбнуться, но передумала. Наверное, улыбки не входили в сегодняшний дресс-код.

— Хорошо. Тогда приступим. Сегодня ты будешь играть со мной в игру. Интеллектуальную, естественно.

Я кивнул, но в голове уже крутился вопрос: что скрывается за этой «игрой»? С такими людьми, как она, даже простое «доброе утро» могло оказаться частью многоходовой комбинации. И что-то подсказывало мне, этот урок не будет исключением.

Когда Каору, не знаю, почему мысленно зову её по имени, заняла место напротив меня за идеально отполированным деревянным столом, на котором уже стояла шахматная доска, поймал себя на мысли, что это больше похоже на подготовку к дуэли, чем дружескую игру. Даже шелест листьев и журчание воды в саду не смягчали напряжения.

Она аккуратно извлекала фигуры из бархатного футляра, и я чуть не присвистнул — каждая была произведением искусства, вырезанным из слоновой кости и чёрного дерева. Семейная реликвия, не иначе. Наверное, эти шахматы повидали драм больше, чем среднестатистический сценарист дорам.

— Белые или чёрные? — спросила Каору, не поднимая глаз.

— Чёрные, — ответил я, пытаясь не отставать от её невозмутимости. — В обороне есть своё очарование.

Она кивнула, как будто ожидала такого ответа, и закончила расставлять белые фигуры. Королева и король были особенно детализированными, наверняка мастер хотел запечатлеть их силу и хрупкость одновременно.

Дед устроился чуть в стороне на лакированной скамье и с интересом наблюдал за нами. Руки покоились на массивной трости, в глазах светился азарт, какой бывает у режиссёра, наблюдающего за премьерой своей лучшей постановки.

— Каору делает первый ход, — прокомментировал он спокойно, словно был рефери на мировом турнире. Только прямой трансляции и букмекеров не хватает. Хотя, кто знает? Может, они нечто такое тайно и устроили?

Мать передвинула пешку на два поля вперёд. Простой, но символичный ход. Я посмотрел на неё, оценивая: это разминка или начало чего-то большего? Какой-то хитрой комбинации?

— Твоя очередь, Казума, — мягко произнёс дед.

Я сделал симметричный ответ — пешка напротив её пешки. Первая линия обороны, или, как сказал бы какой-нибудь военный стратег: «прощупывание противника».

— Классическая защита. Хм, — прокомментировал дед Изаму с едва заметной улыбкой, будто я только что подтвердил какую-то его теорию о себе.

Каору хмыкнула, и её ладья заняла позицию.

— Агрессивно, но предсказуемо, — заметил я, делая свой ход конём.

— Предсказуемо? — она приподняла бровь, впервые с начала игры оторвав взгляд от доски и по-настоящему посмотрев мне в глаза. — Ты уверен?

Очевидно, это был риторический вопрос.

Игра постепенно набирала обороты. Мои слоны и кони маневрировали по клеткам, избегая ловушек. Её ферзь медленно, но неумолимо продвигался вперёд, отрезая мне пути к контратаке, как опытный полководец, загоняющий противника в угол.

— Ладья Каору атакует пешку Казумы, — озвучил дед, когда очередная из моих фигур была эффектно удалена с доски.

— Кажется, твоя оборона трещит по швам, — прокомментировала Каору, с лёгкой насмешкой оглядывая доску.

— Это часть плана, — спокойно ответил я, передвинув ферзя.

Игра продолжилась. Через четыре хода дед слегка наклонился вперёд, наблюдая, как мои фигуры начинают выстраиваться в нечто пока невидимое. Его тяжёлый взгляд задержался на мне чуть дольше, чем обычно, словно он что-то заметил.

Каору сделала следующий ход, уничтожив одну из моих ладей, но при этом оставив своего ферзя под угрозой. На первый взгляд — очевидная ошибка. Но в этом доме даже порядок расстановки тапочек имел скрытый смысл, что уж говорить о шахматных ходах.

— Ошибка? — спросил я, перемещая коня.

Она посмотрела на доску, затем на меня. На лице мелькнуло что-то похожее на одобрение:

— Не ошибка, а жертва.

Дед мягко постучал пальцами по рукояти трости:

— Игра становится всё интереснее. Кажется, вы оба наконец начали показывать, кто вы есть на самом деле.

Шахматы теперь больше напоминали битву, где каждая фигура отражала не только стратегию, но и характер своего игрока. Молчаливая дуэль наяву. Доска — поле боя, а фигуры — воины, которые несут на себе наши решения, сомнения и амбиции. Каждый ход как удар меча — выверенный, точный, но с подсознательной целью вывести противника из равновесия.

Каору играла агрессивно. Её фигуры наступали стройными рядами, как войско под чётким командованием перфекциониста-генерала. Она двигала ферзя с такой уверенностью, будто уже знала, где я ошибусь. Холодный, расчётливый стиль, с минимальным пространством для ошибок. При том безжалостный. Сразу ощущается её подход к жизни.

Я играл иначе. Мои фигуры двигались хаотично лишь на первый взгляд, но каждый ход имел незримый смысл. Картина, которую я начал рисовать нелепыми мазками. Без попыток победить её прямо. Вместо этого искал слабости, создавал ловушки. Оборона? Да. Но оборона с хищной терпеливостью. Я выжидал.

— Ладья Каору перехватывает центральную линию, — прокомментировал дед, и его голос эхом разнёсся по саду.

Давление от её атак велико, но пока ещё держусь.

— Ловко, — заметил я, двигая пешку, создав тем самым кажущуюся брешь в защите.

Каору слегка прищурилась. Взгляд был подобен лезвию, которое оценивает, достаточно ли крепка броня противника.

— Ты всегда был мастером отвлекающих манёвров, Казума, — сказала она, перемещая ферзя так, чтобы перекрыть мне важные пути. — Но ошибаешься, если думаешь, что хаос — это стратегия.

— Хаос, — я поднял глаза, встретив её взгляд. — Это всего лишь порядок, недоступный для большинства.

Дед усмехнулся, но не сказал ни слова.

Игра достигла критической точки. Атаки Каору были безупречны, но и у неё имелся недостаток — она действовала как человек, который решил, что может контролировать всё. Но контроль, порой, ослепляет.

Я двинул пешку вперёд. Казалось бы, слабый ход, почти бессмысленный.

— Опять отвлекаешь, — сказала она, легко сбивая её ферзём. — Это не работает.

— Правда? — я улыбнулся, перемещая слона. Теперь её ферзь оказался под угрозой, а король потерял прикрытие.

Дед нахмурился, выпрямляясь на скамье:

— Интересный ход. Кажется, Казума решил изменить баланс.

Каору остановилась. Внимательно изучила доску, как генерал, который только что понял, что враг проник в его тыл.

— Ты жертвуешь своими фигурами ради сомнительного преимущества, — холодно заметила она, но в её голосе впервые прозвучало лёгкое напряжение. И сделала свой ход.

— Не только жертвую, — я передвинул коня, создавая новую угрозу её королю, — Но и правильно использую.

Она задержала дыхание, понимая, что её идеальная атака захлебнулась. Каждая её фигура была важной частью системы. Так что каждый мой «хаотичный» ход превращался для неё в угрозу, которую она не могла проигнорировать.

«Стратегия Каору даёт сбой, — подумал Изаму, смотря на дочь. — Ты всегда играла так, будто весь мир — это поле боя. Но Казума играет так, будто поле боя — это иллюзия.»

Игра подходила к апогею. Шахматная доска превратилась в мою выполненную картину хаоса, где фигуры застыли в кажущемся беспорядке, но каждая их позиция была выверена и исполнена смыслом. Слон матери защищал последнюю линию обороны, ферзь угрожающе нависал над моими фигурами, готовый разорвать их одним стремительным броском. Мой король, прижатый к краю доски, казалось, балансировал на грани капитуляции.

Каору сделала ход. Её ферзь двигался, как острие копья, нацеленное прямо в сердце моей защиты — моего короля. Это был идеальный ход, абсолютный.

— Шах, — произнесла она спокойно, словно объявляя конец.

Дед откинулся на спинку скамьи, постукивая тростью в каком-то только ему понятном ритме:

— Прекрасно, Каору. Я даже вижу в этом твоё отражение. Прямолинейность и сила.

Я улыбнулся, глядя на доску:

— Иногда сила сводится к простому умению ждать, когда противник выложит все карты, — и переместил своего слона.

Ферзь Каору оказался в ловушке.

Она прищурилась, изучая ситуацию. Её ферзь оказался в западне, и мой следующий ход мог завершить партию. В её глазах блеснуло что-то, чего я ещё не видел — напряжение. Наверное, такой взгляд бывает у генералов, когда они понимают, что проиграли битву новобранцу.

— Ловко, — произнесла она, двигая пешку, чтобы освободить путь для своего слона.

Отчаянный ход. Похоже, даже идеальные люди иногда принимают спонтанные решения. Её попытка вырваться из западни оставила короля открытым. Я выдвинул своего коня.

— Шах и мат, — произнёс я безэмоциональным тоном.

Доска замерла. Конец игры. Фигуры, которые так долго сражались в нашей войне, теперь окончательно застыли. Каору несколько секунд изучала позиции, потом подняла на меня взгляд. В её глазах не было разочарования. Только уважение. То самое, которое нельзя получить просто по праву рождения.

— Ты выиграл, — сказала она ровно, но куда мягче, чем прежде.

Дед закивал:

— Необычно. Ты создал баланс из хаоса, Казума. Я думал, твоя мать загонит тебя в угол, но ты нашёл выход.

Я посмотрел на доску. Чувство, что это была не просто игра. Это было столкновение подходов, философий. Она двигалась быстро, я — терпеливо. Она шла к победе прямым путём, я строил сети ловушек.

— Ничего такого, — ответил ему скромно. Кажется, я не из любителей повыделываться.

Я встал, чувствуя какое-то неловкое молчание и слегка потянул затёкшее плечо, что поднывало после нападения. Каору, тоже поднявшись, начала неспешно убирать фигуры обратно в футляр.

Внезапно, прежде чем я успел подумать, слова сами сорвались с языка:

— Мама, а ты у меня красотка.

Она замерла. Её рука зависла над шахматным королём, а глаза, которые весь день были сосредоточенными и холодными, на мгновение расширились.

Я почесал затылок, смутившись от своей же прямоты, и добавил:

— Да и не только красотка. С первого взгляда понятно, что ты — особенная.

Она медленно выпрямилась, снова став непоколебимой, как восковая фигура. Но в глазах мелькнуло что-то, что прочитать было труднее, чем любую шахматную комбинацию. Возможно, удивление. Возможно, сомнение. А может, просто прикидывала, не вызвать ли врача для проверки моего душевного состояния.

— Ты удивляешь меня, Казума, — сказала она наконец, при том тише, чем обычно, словно боялась спугнуть момент.

— Вижу, такие слова ты слышишь от меня нечасто, — и неловко улыбнулся, не зная куда деть руки. Почему я чувствую себя так странно? Да и её реакция. Что происходит? В груди какой-то комок сожаления. Боли. Разве так должно быть при встрече с матерью? Но, проглотив все эти тяжёлые, горькие мысли, продолжил: — Не знаю, почему у тебя такое удивление в глазах, мама. Но впредь постараюсь радовать тебя почаще.

Она молчала, будто не зная, как на всё это ответить. Не находила слов. Просто смотрела на меня, не моргая.

Дед, который всё это время наблюдал за нами с проницательностью, позволил себе лёгкую улыбку. Такую, которая говорила: «Я записал этот момент и буду пересматривать его в минуты душевной боли.»

— Ты многое понял, Казума, — сказал он наконец. — А главное, нашёл нужные слова. Даже если не помнишь правил этикета.

Каору будто отмерла. Взяла шахматный футляр и поспешно направилась в сторону дома, но её походка изменилась. Посыпалась. Сломалась.

Я же остался стоять в беседке, глядя ей вслед и осознавая, что игра в шахматы была всего лишь началом чего-то, что нам ещё предстоит сыграть в жизни.