Наследие заводного ключа

Глава 11

Вдова вышла, извинившись, и я повернулась к Уиллу. Он пожал плечами, но остался рядом с дверью, как будто чувствовал, что ему не позволено находиться в гостиной леди.

Я потягивала чай, слушая тихие звуки суматохи и беготни на Бонд Стрит, приглушенные жутковатым магазином и тускло освещённым интерьером гостиной.

Мои глаза саднило, я с трудом держала их открытыми. Ночь была долгой.

Я моргнула. Так сложно вновь поднять отяжелевшие веки. Я встряхнулась в тот самый момент, когда почувствовала, как чайная чашка соскальзывает с колен.

Ох! Протянув руку, я постаралась поставить её прямо, но только сильнее опрокинула, расплескав содержимое на юбку и пол.

Чашка упала на роскошный ковёр, и чай охотно впитался в тонкие нити. Я рухнула на пол и прижала подол юбки к пятну, чтобы он впитал пролитое.

Вдова вернулась.

— Что произошло? — она поставила на стол витиевато разукрашенный поднос, нагруженный простыми пшеничными лепёшками.

— Простите, я устроила ужасный беспорядок.

Она опустилась на колени рядом, сжала мои руки и потянула вверх, чтобы я поднялась.

— Оставь это пока что, — она подняла вуаль, и вся красота её великолепия вызвала у меня благоговейный трепет. Её медово-красноватые локоны идеальными пружинками лежали вокруг шеи. Её яркие сине-зелёные глаза всматривались в мои. — Ты выглядишь измученной. Ты шла всю ночь?

Я кивнула.

— Идём, тебе нужно поспать, — она кивнула, как будто вопрос только что решился, и она не станет слушать ни единого слова возражения.

— Что насчёт Уилла? — он тоже нуждался в отдыхе.

Она взглянула на него через плечо.

— Он может остаться в конюшне сзади.

Я вырвала свою руку.

— Вы вышвыриваете его прочь к лошадям?

— Мег, — он качнул головой — лишь намёк на движение, но ясный как день. «Не сейчас». Он кротко поклонился вдове. — Благодарю Вас за великодушие, миссис Прикет. Я признателен Вам за гостеприимство и доверие.

Гостеприимство, как же! Она практически попросила его спать на переднем крыльце. Я задолжала ему немного преданности. Он только что спас мне жизнь.

Люсинда указала на дверь позади, и Уилл скрылся за ней, слегка коснувшись шляпы.

— Так вот, — продолжила вдова. — Ты можешь следовать за мной.

Она провела меня через тускло освещённый дом. Будучи частью ряда витрин, только комнаты, выходящие на улицу или конюшни позади дома, имели окна. Мне казалось, что нахождение в тесном пространстве с таким количеством горящих ламп сбивает с толку.

Мы начали подниматься по тесным и крутым лестницам.

— Он привлекательный, — заметила вдова.

— Прошу прощения? — комментарий совершенно застал меня врасплох, и сердце гулко загрохотало. Я ощутила прилив жара к лицу. С чего бы ей замечать такое? Она вдова.

— Не подобает двум женщинам наслаждаться его обществом в доме. Я должна соблюдать правила приличия, — её голос звучал холодно, и она не потрудилась оглянуться на меня.

Для кого? Не похоже, чтобы она в последние годы принимала хоть каких-то гостей, так что я не понимала, какой прок от приличий.

— Придерживаешься ли ты правил приличия? — она остановилась и развернулась ко мне. Я едва не свалилась вниз по лестнице.

— Да, мэм, — мне не понравился гнусный намёк на обратное. Я так сильно стиснула перила, что заныли пальцы. Почему все так быстро решают, что я выбросила свою добропорядочность в окно вместе с помоями?

На её лице промелькнул любопытный взгляд, как у кошки, почуявшей сливки.

— Он тебе нравится?

В её тоне не звучало ни следа резкого осуждения Агнес, и все же моё лицо вспыхнуло до кончиков ушей. Наверное, я походила на опухшую редиску. Как мне ответить на этот вопрос? Нравился ли он мне?

Нет.

Сердце опять заколотилось. Что ж, он был красив, но не в этом сейчас дело. Уилл… ну, это Уилл. Он всего лишь конюх. Я нуждалась в его помощи. Мы однозначно из разных миров. Я могла писать на трёх языках, а он не мог…

Я не позволила себе закончить эту мысль. Я здесь не для того, чтобы играть в какую-то сентиментальную замухрышку из-за мальчика с красивым лицом. Или сильным телом, или…

— Понятно, — уголки её глаз прищурились в той самой отчуждённой и знающей манере, которая меня раздражала. Что понятно? Ничего непонятно. Она снова развернулась и продолжила подниматься по лестнице, как будто ничего и не говорила.

Поднявшись по всей лестнице до конца, она открыла первую дверь справа. Меня встретила уютная, но аккуратная комнатка с небольшой гостеприимной кроватью и тумба с умывальником. Высокое окно выходило на крышу конюшни. Там гнездилась стая голубей, воркуя в утреннем свете.

— Отдохни немного. Нам многое нужно обсудить, когда ты проснёшься.

Я вымоталась до предела, и перьевой матрас создавал ощущение, что я лежу на облаке, но я все равно не уснула. Моя кожа казалась натянутой, тёплой и покалывающей, и я не могла перестать думать о Уилле.

Пробуждение стало для меня шоком, потому что я не осознавала, что заснула. Я просто вырвалась из темноты, дезориентированная и напуганная. Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где я нахожусь.

Дом был темным, и все же мои глаза привыкли благодаря лучу лунного света, лившемуся через окно. Острые муки голода грызли меня изнутри.

Выбравшись из кровати, я тихими шагами прокралась к лестничному пролёту. Мне не хотелось разбудить вдову, если она спала.

Когда я дошла до лестницы, слабая мелодия прошелестела по спящему дому. Поддавшись любопытству, я последовала за звуком, держа руку у стены. По ту сторону одной двери мерцал свет. Она была приоткрыта лишь на щёлку, но мне этого хватило, чтобы заглянуть.

Вдова раскачивалась на скрипучем стуле в углу. Её клубнично-золотые локоны свободно спадали на спину, но тяжёлая чёрная шаль лежала на её плечах, прикрывая мягкий голубой пеньюар. Она напевала милую колыбельную, а на сгибе руки покоилась гладкая головка ребёнка.

У неё был ребёнок? Я поднесла руку ко рту, наблюдая за ней. Она укачивала его, баюкая с такой любовью, что моё сердце едва не разбилось. Наконец, она замерла, вздохнула и подняла младенца.

В этот момент я заметила негнущиеся руки, неподвижную голову. Абсолютная тишина. Это всего лишь кукла, одетая в милейшую белую ночнушку. Она встала и положила её в детскую люльку.

Дыхание вдовы сбилось, когда она посмотрела на куклу. Её руки цвета слоновой кости описывали круги на плоском животике, как будто успокаивая глубинную боль.

Я отступила, повернувшись так, чтобы прислониться к стене. Я не могла осмыслить увиденное. Я знала одно — я не должна была этого видеть. Глубинная печаль проникла в моё сердце и не желала его отпускать.

Мучительные рыдания убитой горем вдовы разрывали тишину, звук был настолько щемящим и надрывным, что из моих глаз полились слезы. Своё собственное горе показалось мне настолько близким, что пришлось стиснуть ключ дедушки.

Я вернулась в комнату, тихо прикрыв за собой дверь, но в ту ночь я так и не уснула.

На следующее утро вдова выглядела более спокойной и собранной, чем накануне. Сохраняя элегантность в своём полностью чёрном облачении, она сняла вуаль, но контраст её тёмного наряда с яркими волосами и глазами делал её облик ещё более поразительным.

Я в своём выцветшем траурном платье и с простыми косами почувствовала себя неказистым воробьём рядом с павлином. Уилл зашёл в гостиную и остался у двери.

Вдова подала ему чашку.

— Я хотела бы поблагодарить вас за то, что поухаживали за Дейзи этим утром. Она мне очень дорога.

— Мне только в радость, — он посмотрел ей в глаза и чуть поклонился. Она долго не отрывала от него взгляда.

Я почувствовала себя неловко и изо всех сил попыталась убедить себя, что это не признаки ревности.

— Я прочитала книгу прошлой ночью, — начала вдова. — Я предполагаю, вы тоже читали, иначе не пришли бы сюда.

— Я читала отрывками, миссис Прикет, — призналась я.

— Таким образом, ты понимаешь, что твой дед инсценировал свою смерть? — она повернулась ко мне так, будто сообщала, что в гостиной подали чай.

Я почувствовала себя так, словно мул лягнул меня в живот.

— Откуда вы знаете, что он жив? — спросил Уилл.

— Легко, — она залезла в карман и вытащила ключ — простая конструкция, немного похожая на штопор с тремя серебряными треугольниками на конце. Вообще не похожая на мой ключ. — У каждого Развлекателя есть ключ наподобие этого. Каждый из них индивидуален и позволяет человеку запереть свои изобретения на ключ, чтобы предотвратить постороннее вмешательство. Когда я делала гравировку имени Саймона, я нашла медальон, спрятанный за медной пластинкой, — призналась Люсинда.

Так вот почему она не удивилась тому, что внутри надгробия скрывалось потайное отделение. Она продолжила.

— Я пыталась открыть нишу. Ключ Саймона не подошёл. А значит, тот замок установил не Саймон.

Её взгляд упал на подвеску, болтавшуюся на моей шее.

— Твой дедушка изобрёл систему замков для всех Развлекателей. Многие верили, что у него есть ключ, способный открыть любой из его замков. Если универсальный ключ в действительности существует, то только Генри мог установить замок в надгробии Саймона, а значит, он был жив после смерти Саймона.

Я опустила взгляд, чувствуя себя как преступник, стоящий перед адвокатом. Пришло время исповедоваться.

— Лорд Рэтфорд взял меня к себе после пожара. Недавно среди вещей барона я нашла письмо. Оно было от моего дедушки, датировалось временем уже после его смерти. Я полагаю, что он жив, миссис Прикет.

Я сделала глоток чая, но он показался мне горьким. Не думаю, что ещё один кусочек сахара сделал бы его слаще.

— Мег, пожалуйста. Что говорилось в письме?

— Что мой дедушка отправляется в укрытие, и если кто-то будет его искать, он будет знать, что это Рэтфорд его выдал. Он пытался убедить Рэтфорда образумиться, пока не стало слишком поздно, — я надеялась, что мои инстинкты не ошиблись насчёт вдовы. Я не хотела навлечь на Papa очередной удар.

— Позволь мне кое-что тебе показать, — Люсинда поднялась с грацией урождённой герцогини и прошла в угол. Она подняла маленькую рамку и дала её мне.

Я прижала ладонь к груди.

— Это Papa! — протянув руку, я взяла изображение, чтобы присмотреться поближе. Оно было маленьким, но отчётливым. — Он выглядит таким молодым.

Он опустился на одно колено, улыбаясь и держа на ладони маленькую коробочку. Над ней в воздухе парил волчок, не удерживаемый ничем. Милая маленькая девочка со светлыми кудряшками и юный мальчик без одного зуба и с лохматой причёской цеплялись за него с выражением восторга на лицах. Я знала это чувство. Дедушка умел сделать обычное волшебным.

— Это вы? — спросила я, чувствуя, как нечто удивительное заполняет моё сердце. Девочка на картинке смотрела на моего дедушку точно так же, как я смотрела на него в детстве.

— Да. Это мой шестой день рождения, — призналась она. — Ты была новорождённой. Твоя мама разрешила мне подержать тебя в тот день. Она была щедрой и доброй женщиной. Я сильно скучала по ней, когда она решила воздержаться от нашего круга общения. Я сочувствую твоей утрате. Твой отец тоже был хорошим человеком. Я время от времени видела его и твоего дедушку на собраниях. Я питала нежные чувства к Генри. Как и все дети.

Уилл приблизился, чтобы посмотреть на изображение. Оно представляло собой застывший во времени момент. Интересно, как она была сделана. Таких ферротипов[3] я никогда не встречала.

— Это ваш муж? — спросил Уилл.

Люсинда вздохнула.

— Нет, — она прикусила губу, и её глаза на секунду заметались, как будто подбирая слова. — Он был другом.

— Почему мои родители не хотели, чтобы я знала о Развлекателях? — спросила я, прочистив горло.

Люсинда сжала губы.

— Это не просто. Орден — самостоятельная культура, умеющая поглощать людей.

— Что вы имеете в виду? — заговорил Уилл.

— Мы не следуем общепринятым нормам. Возьмём, к примеру, имена. — Люсинда отпила глоток чая. — У Ордена есть определённые правила. Первое правило заключается в том, что ценность человека определяется пределами его ума. Использование вместо титулов имён, данных при крещении, ставит всех Развлекателей в равное интеллектуальное положение. В конце концов, наследуемые земли едва ли сделают мужчину гением, — Люсинда неэлегантно фыркнула.

— Всегда? — сложно было представить, что высокопоставленные мужчины вроде барона отказались бы от формальностей.

— Как правило. Это заставляет мужчин полагаться не на имена их семей, а на свой ум и изобретательность, чтобы заслужить уважение в Ордене, хотя некоторые его члены более упорно ратуют за игру на равном поле, чем другие. И определённые фамилии пользуются большим авторитетом в Ордене, хотя это не имеет ничего общего с аристократией, — Люсинда предложила мне лепёшку, и я охотно взяла её.

— Возьмём, к примеру, Рэтфорда, — продолжила она. — Он редко позволял кому-либо называть его по имени, возможно, потому что оно ему не нравилось, но даже он не посмел бы настаивать, чтобы кто-то внутри Ордена обращался к нему как к лорду. И столь же влиятельная, как и некоторые мужчины в политических кругах, фамилия Уитлок имела значительный вес внутри Общества. И Рейхлин тоже. Полагаю, твоя мама не хотела, чтобы тебе навязывали бремя Развлекателей, Мег. В некотором смысле я не могу её винить. Негласные правила Общества относительно женщин, принадлежащих к Ордену… весьма строги.

— Вы одна из Развлекателей? — вопрос Уилла удивил меня, и я чуть не подавилась раскрошившейся во рту лепёшкой.

— Ни одна женщина никогда не выдвигалась в качестве кандидата. Мы являемся лишь частью Общества через связь с нашими мужчинами. Можно сказать, что я была частью Общества с рождения, — тень задумчивой улыбки скользнула по её губам. — Саймон всегда заявлял, что это позор. Однажды он сказал мне, что я изобретательнее, чем он. Но он лгал, конечно же.

— Расскажите мне о соревнованиях, — скорее всего, я никогда не узнаю истинных мотивов, по которым родители не подпускали ко мне Развлекателей, но мне нужно узнать больше. Меня заинтересовали рисунки в книге Саймона.

Люсинда выглядела отрешившейся, словно вспоминала давний заветный праздник.

— Один человек бросал вызов другому. Обычно это что-то причудливое, например, изобрести заводного кролика. Затем человек пытался его сделать. С годами заводной кролик превратился в автоматическую лису для охоты, и в итоге механизмы достигли немыслимого уровня сложности и причудливости. Больше никто не мог сделать такое. Все те, кто был заинтересован участвовать в Развлечениях, на Собрании Ордена внесли предложение разбиться на команды, и каждая команда привносила свои лучшие таланты и ресурсы.

Уилл полностью зашёл в комнату и взял лепёшку, затем отступил на шаг, по-прежнему не желая садиться.

— С какой целью?

Люсинда вздохнула.

— Веселье, вызов… проверка, смогут ли они это сделать. Возможно, присутствовало некоторое давление, чтобы впечатлить женщин Общества. Время от времени размещались одна-две ставки.

Она сделала глоток чая, затем уставилась на жидкость в чашке.

— Мужчины образовывали очень глубокие связи, когда работали вместе над Развлечением. Мастера наслаждались особым покровительством знати, а знать наслаждалась совершенно уникальными курьёзами и выгодными сделками с мастерами. Сыны и дочери Развлекателей склонны были вступать в брак внутри Ордена. Именно поэтому убийства так встревожили всех. Кто бы это ни делал, он убивал собственных братьев.

Я не знала, что сказать. Эта мысль бесконечно тревожила меня. Люсинда накрыла мою руку своей.

— Если твой дедушка нашёл способ скрыться, то это потому, что его вынудили. Эти люди слишком хорошо его знают, — она покачала головой в печальном и бессознательном жесте. — Ни один из нас не знает, кому можно доверять. С момента убийств не было ни одного Собрания Развлекателей. Никто не желает рисковать. Для Генри небезопасно возвращаться, пока убийцу не передадут в руки правосудия.

Подтверждение моего самого великого страха тяжело осело на сердце. Я не знала, что делать дальше. Все что я знала — это то, что я должна распутать эту тайну. Это единственный шанс найти моего дедушку живым или вернуться к какому-либо подобию жизни.

— Мой дедушка и ваш муж считали, что лорд Рэтфорд изобрёл нечто опасное, — я поставила чай на стол. — Вы не знаете, что это могло быть?

— Нет, — призналась Люсинда. — Я ничего не знала. Я даже не знала, что Саймон работал над машиной Рэтфорда.

— В задней части книги, на пустых страницах спрятано сообщение, написанное рядом с переплётом. Там говорится начать с ворона. Это вам что-нибудь говорит? — спросила я.

— Ворон? — Люсинда явно побледнела, затем встала и поспешно вышла из комнаты.

Она вернулась, держа огромного заводного ворона. Темные латунные и медные шестерёнки ходили в груди ворона, прямо под гладкими темными крыльями. Вместо лап на коротких медных подставках были установлены два колеса. Тело выглядело настоящим, с настоящими перьями, а глазами служили ясные черные бусины. Медный клюв был так тщательно проработан, что казалось, будто величественная птица могла ожить и украсть крошку с моей тарелки.

В центре его груди находился медальон в форме цветка.