Глава 4

— Ты вышла из каретника, ведь так? — рыкнула Агнес, и этот звук сотряс мои кости. Она никогда прежде не кричала на меня. Её хватка сжалась, сдавливая мою руку с такой силой, что я испугалась, что она её сломает. Я старалась не дышать, ибо зловонное дыхание Агнес буквально душило меня.

— Я съела немного пирога, прости! — мой мозг бешено работал, пока я пыталась продумать ложь. Я молилась, чтобы несколько крошек пирога прилипли к одежде. — Крошки остались на фартуке, и я выходила, чтобы стряхнуть их птицам.

Я застыла неподвижно как щенок, пойманный за шкирку. В глазах Агнес горело подозрение, затем её взгляд метнулся к окну.

Моё сердце совершило один удар, затем другой. Колеса телеги прогромыхали по камням подъездной дорожки.

Агнес побледнела, затем с неуверенным видом ослабила хватку на моей руке. Ткнувшись носом в плечо, она понюхала своё платье. Оно воняло сигаретами и алкоголем. В тот момент я была как никогда благодарна за то, что поварихе надо прятать своих демонов.

— Своровала немного пирога, а? — она отпустила моё платье. Я шагнула в сторону, пытаясь отодвинуться, чтобы её рука до меня не дотянулась. — Этот пирог не для еды.

— Но ведь столько труда насмарку, — чем сильнее я отвлеку её внимание на пирог, тем больше шансов, что она забудет о своих изначальных подозрениях. — Ты так упорно трудилась, чтобы его испечь, разве не должен хоть кто-то им насладиться?

Она тяжело выдохнула, и мне пришлось подавить кашель от зловония.

— Он не для еды, потому что он не был съеден, — Агнес помотала головой. — К этому времени ты должна знать. Ничто не может измениться с того дня.

— Со дня, когда умерла баронесса? — я не знала, откуда родился этот вопрос. Он просто сорвался с моих губ.

Глаза Агнес выпучились, взгляд сделался ясным и трезвым как никогда.

— Что тебе об этом известно?

Я почувствовала, как сердце рухнуло в ботинки. Господи Боже, я оказалась права. Казалось, что все кусочки мозаики вдруг сложились передо мной, и лишь в этот момент шока я сумела увидеть все в ясном свете. Кровать, которую я заправляла каждый день, ваза, чайная чашка, ванна, лепестки роз, крышка пудреницы. Все смещённые вещи в доме были женскими. Я играла в горничную для призрака женщины, которая умерла ещё до моего рождения.

— Я ничего не знаю, — прошептала я. Я всего лишь хотела уйти и самостоятельно подумать об этом новом открытии.

— Послушай, девочка. Мы никогда не говорим о том дне. Никогда. Ты меня слышишь?

Я кивнула.

— Тебе лучше вернуться к своей работе и там и оставаться, — предупредила Агнес. Я поторопилась к двери, голова шла кругом. — Не спускайся к чаю. Ты и так получила больше положенного.

Оставшуюся часть дня мысли о баронессе съедали меня. В каждой комнате, по которой я бродила, я могла видеть лишь её отпечаток. Чашка пролитого в гостиной чая принадлежала ей. Чашка выглядела так, будто она опрокинула её только что, а не восемнадцать лет назад.

Она была сердцем всего, и впервые за долгое время я начинала чувствовать, что понимаю своего работодателя.

Что же произошло с его женой в тот ужасный день? Мои бешеные мысли отгоняли сон той ночью. Дом скрипел и стонал. Мне мерещилось, что тени полны присутствием мёртвых.

Я не знала, что вытащило меня из кровати, но игнорировать своё беспокойство не могла. Подобрав нижнюю юбку, я накинула шаль на плечи. Я зажгла свечу от тлеющих углей в очаге и бесшумно пошла по тёмному дому.

Пока я проходила мимо кабинета, проблеск чего-то светлого привлёк мой взгляд. Я с волнением вошла в тёмную комнату. Свет моей свечи отразился в хрустале узорчатых часов на каминной полке, но мои глаза были обращены к портрету, висевшему над часами.

Молодая женщина с красивыми темными волосами и глубокими томными глазами держала руку на спинке стула. Элегантная, в белом бальном платье, она смотрела в комнату с грустной улыбкой на мягко нарисованных губах.

Я видела её сто раз. В доме полно портретов напыщенных аристократов. До сих пор я не придавала особенного значения ни одному из них. Теперь я видела её, баронессу. Она — причина, по которой время остановилось, а я застряла в услужении у безумия.

Как странно думать, будто эта женщина обладала властью останавливать время. Она была красивой, действительно очаровательной. В сравнении с ней я со своими грязно-каштановыми косами и серыми глазами казалась мышью. Она выглядела утончённой, как фарфоровая куколка на полке, с которой не играет ни один ребёнок, боясь разбить. Я открыла ставни, чтобы впустить больше света. Полная луна отсвечивала от снега в саду и бросала призрачный серебряный свет на каминную полку.

Медальон моего дедушки лёг на грудь в районе сердца, пока я смотрела на баронессу.

— Что же с тобой произошло? — спросила я. Долгий момент я ждала, как будто портрет мог мне ответить. Она лишь пристально смотрела. Это глупо, и я глупа, раз встала с постели в такое позднее время. Я положила руку на каминную полку и посмотрела на часы, как будто они все ещё могли сообщить мне время, но их стрелки оставались застывшими.

Тогда-то я и заметила это.

Золотой медальон в центре часов имел гравировку, цветок с тремя лепестками.

Как и мой кулон.

Сердце тяжело забилось в груди, заглушая все в ушах. Мурашки пробежали по моей шее, когда я протянула руку и коснулась медальона на часах.

Он отошёл в сторону, открывая медный механизм с насечками формы и размера той конструкции, которая выступала из моего кулона.

Я уронила руку и сделала шаг назад. Моё горло сдавило. Я попыталась сглотнуть. Что это такое?

Часы влекли меня обратно, как огонь — несчастного мотылька. Впервые я заметила на основании метку моего деда. Papa сделал эти часы. Барон говорил, что знал мою семью. Должно быть, он заказал часы, когда Papa ещё управлял магазином моего отца.

Кулон — не просто кулон. Это ключ!

Я схватила кулон с шеи и открыла его. Серебряный цветок розы приподнялся, и я мгновенно поняла, что нужно делать. Я вставила его в медный механизм и нажала на кнопку с обратной стороны кулона.

Заиграла мелодия, а механизм стал вращаться. К моему изумлению, прямо под медальоном поднялась панель, открыв очень маленький набор клавиш, похожий на крошечное пианино.

Каждая нота песни моего дедушки ясно и чисто звенела в темноте, и я беспокойно оглянулась через плечо, боясь, что кто-нибудь может войти в дверь в любой момент.

Мелодия со щелчком прервалась прямо на середине музыкальной фразы. Вместе с ней остановилось и моё сердце, даже когда мозг продолжал мелодию песни.

Что я должна была сделать?

Словно шёпот призрака в комнате, я почти услышала голос дедушки.

«Закончи её».

Один за другим я аккуратно нажала на клавиши в часах. Я поколебалась, держа палец над последней нотой фразы, и гадала, что случится, если я нажму на неё. Я ощущала напряжение в руках. Кончики пальцев дрожали. Последняя нота звенела в моем сознании, бросая мне вызов сыграть её.

Я позволила пальцу опуститься.

Где-то в стене за часами эхом раздался тяжёлый щелчок. Я отпрыгнула назад, вытащив ключ из часов.

Что я натворила? Что бы я там ни сломала, восстановить это будет непросто. Я развернулась, уверенная, что шум должен был разбудить кого-то в доме. Затем я услышала стон движущихся шестерёнок и звук скрежета, похожий на вращение старого жернова.

Я попятилась назад, готовая бежать на кухню. Мягкое облачко пепла взлетело в воздух над камином. Я закрыла ключ, и цветок сложился, снова спрятавшись.

На моих глазах камни задней стенки камина разошлись в стороны, как будто растворились в стене, открывая потайной проход. Я осторожно шагнула вперёд, крепче сжимая свечу. Леденящий ветерок, похожий на дыхание умирающего, вырвался из проёма.

Он всколыхнул мои юбки, когда я нагнулась под каминную полку. Я ахнула, когда свет моей свечи осветил узкую винтовую лестницу, опускавшуюся в чернильную темноту. Сырой запах плесени и пыли поднимался из глубины.

Я помедлила, вновь прислушиваясь к любому звуку, любому признаку, что я потревожила спящий дом. Не было ничего, кроме безмолвия, и я ощутила непреодолимое желание исследовать проход.

Я нырнула под камин, низко пригнувшись, чтобы не задеть почерневшие от золы стенки. Запах пепла цеплялся к моей коже, когда я очутилась на пороге первой лестницы. Под моими одетыми в чулки ногами она ощущалась как лёд.

Наверное, там водились крысы.

Я сделала шаг, прикрывая свечу, свой единственный источник света.

Это могло быть проходом к старым катакомбам.

Я сделала ещё один шаг.

Там могли быть скелеты и другие мерзости.

Моя нога снова двинулась вперёд.

Я могла застрять в темноте, оказаться похороненной навеки. Никто меня не услышит. Никто не сумеет помочь.

С каждым шагом во тьму мой разум все дальше и дальше блуждал по тропам ужаса, и все же мои ноги продолжали размеренно спускаться.

Потайные проходы являлись потайными, потому что люди желали что-то скрыть. Что бы ни таилось так глубоко под домом, мой дед должен был знать об этом. Его часы служили открывающим механизмом для входа.

Почему-то я знала, что мой Papa не стал бы прибегать к таким замысловатым методам, чтобы спрятать крыс и кучку гниющих костей.

И все же когда тьма обступила меня со всех сторон, у меня остался лишь мой маленький огонёк, чтобы отогнать совершенно беспросветную тьму. Холодные каменные стены узкой лестницы давили на меня, и я чувствовала себя так, будто спускаюсь в собственную могилу.

Лестница закончилась узким тоннелем со сводчатым каменным потолком. Проем был таким узким, что даже два человека не смогли бы пройти бок о бок.

Моя рука задела стену, пока я медленно шагала вперёд. После кручёной лестницы я утратила всякое ощущение направления и не могла сказать, вёл ли туннель под подвалы дома или вообще в другое место.

Я оглянулась назад, но больше не видела лестницу. Не имея других вариантов, я продолжила идти вперёд, пока туннель не закончился слегка приоткрытой дверью из массивного дерева.

Как можно сильнее толкнув её плечом, я заглянула в комнату и не поверила своим глазам.

Загрузка...