Наследник султана

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Его появления оказалось достаточно для того, чтобы Розалинда ясно поняла: нужен ей был он, и только он. Пусть днем между ними пробежала кошка; все-таки она не хотела, чтобы он провел ночь не в ее кровати. Одно лишь воспоминание вмиг разнежило ее. Он ей нужен.

— Я… мне захотелось взять книгу.

— Книгу, — безжизненно повторил Наджиб.

На нем были только белые хлопчатобумажные брюки. Розалинда подняла руки и прижала ладони к обнаженной груди Наджа. И начала таять от тепла его кожи, как тает масло от солнечных лучей.

— Почему ты не пришел ко мне? — с улыбкой спросила она.

Но Наджиб с силой сжал ее запястья и отбросил руки с груди.

— Нет, Розалинда, — произнес он. — Так не пойдет. Объясни мне, что тебе понадобилось в этой комнате. Кого ты хотела позвать?

Надж не говорил, а сдавленно шептал, как умирающий. Он долго стоял в укрытии и выжидал, зная, что нынче же она предпримет попытку. И все же надеялся, что попытки не последует.

— Позвать?

Рози беспомощно потянулась к нему. Почему он отталкивает ее? Она одинока, она стремится к нему, она недавно пережила жестокий стресс. Почему же он не хочет поддержать ее?

— Обними меня, — взмолилась Рози. — Наджиб, пожалуйста, обними меня.

Руки его дрожали, стремясь немедленно обнять ее, но разум сопротивлялся. Розалинда улыбнулась, снова погладила грудь Наджиба и обвила руками его шею.

— Люби меня, — прошептала она.

Ее удивила гримаса боли, исказившая его лицо.

— А завтра? — проговорил он сквозь зубы.

— Не надо никакого завтра. Люби меня сегодня.

И Наджиб понял, что пропал. Он склонился к Розалинде, подхватил ее на руки и направился в сторону спальни.

Хорошо. Последний раз. Он подарит ей последнюю ночь любви, о которой она будет вспоминать и тосковать всю оставшуюся жизнь. И сожалеть о своей неверности.

Спальня выглядела так же, как и тогда, когда Розалинда ее покинула: мягкий свет лампы у изголовья, отброшенная простыня. Уютный мирок, принадлежащий только двоим.

Наджиб усадил Розалинду на кровать и одним движением стянул с нее футболку через голову. Рози ахнула, прочитав на его лице неописуемую страсть.

— Надж! — негромко вскрикнула она.

— Да, — отозвался он, по-прежнему сквозь зубы. — Да, сегодня ночью ты будешь повторять мое имя. А я запомню, как ты звала меня. И запомню твой вкус.

Наджиб захватил прядь волос Розалинды и откинул ее голову, открывая лицо для долгого поцелуя. Она чувствовала дрожь его тела, и в ней кипела кровь от сознания того, что сохранение самоконтроля стоит ему стольких усилий.

Жар пронизывал Рози, кровь расплавленным золотом устремилась по жилам, по дорожкам, проводящим страсть. Она прогибалась все сильнее; голова ее кружилась, а язык Наджиба тем временем проникал в нее все глубже.

Розалинда терлась о шершавую кожу его груди, о жесткую плоть внизу живота, раскачивалась и растворялась в невыносимом порыве.

— Да, моя красавица, — проговорил он с шокировавшей ее резкостью, — сегодня ты получишь все.

И она унеслась в далекий космос, в то время как Наджиб покрывал поцелуями ее горло, груди, живот… Холодный пол ушел из-под ее ног, а спина и бедра ощутили под собой мягкую кровать.

Его ладони прошлись вдоль тела Розалинды и замерли на бедрах. Затем он слегка раздвинул ее ноги и опустился на колени около кровати. Розалинда застонала.

— Да, — шептал Наджиб, — да, Розалинда, я знаю, тебе нравится. Я иду на это, чтобы ты помнила.

Она ощущала жаркое дыхание Наджа, но у нее хватило времени лишь на один ответный выдох, а потом его горячие, влажные губы впились в ее плоть. За минувшие дни и — тем более — ночи он изучил, что ей нравится, и теперь без снисхождения применял приобретенное знание. Его язык, руки, губы — все это представлялось Розалинде языками пламени, плясавшими на ее теле, и она была в состоянии только принимать проникающее в нее удовольствие, тонуть в этом жидком огне.

— Надж! — кричала она всякий раз, когда тело ее расслаблялось после сладостного натиска. — Надж!

И так снова, раз за разом, пока ею не овладело полное изнеможение.

Наконец Наджиб выпрямился, стянул с себя брюки и отбросил их в сторону. Потом он поднял и Розалинду, резко развернул ее и подтолкнул в спину. Она уперлась руками в высокую кровать. И тут же ее наполнило новое волнение и предвосхищение чего-то большего.

Одним толчком он раздвинул ее колени, и теперь она была открыта ему, его жестким, нетерпеливым, устрашающим ласкам. Испытанное ею едва ли не во всех участках тела ощущение было почти непереносимым. Розалинда изумленно кричала, чувствуя, что его тело становится все тверже и тверже.

А потом Наджиб начал входить в нее. Он прижимал к себе ее таз так крепко, что удовольствие Рози почти переходило в боль. Она кричала во всю силу легких при каждом его толчке. А он продвигался вперед, прокладывая себе путь сквозь тысячи нервных окончаний ее возбужденного тела.

Бушующее пламя наполняло вены Розалинды, вонзалось в се кожу, в ее мозг Она призывала его, молила, вопила. Рози пьянило чувственное наслаждение и мучительное стремление к Наджибу. А затем внутри ее тела произошел взрыв. И он тоже взорвался. Она еще раз беззвучно произнесла его имя, издала стон, и черная волна похоронила ее.

А он опять был готов к бою. Приподнявшись, он толчком перевернул Рози на спину. Навис над ней, раздвинул ее ноги, но она застонала:

— Надж, я не могу больше.

— Не можешь? — прохрипел он. — Больше не можешь? Придется, Розалинда. Ведь ты обязана запомнить эту ночь навеки! — Обеими руками он сжал ее виски и склонился к раскрасневшемуся лицу. — Смотри на меня, Розалинда!

В его голосе прозвучали командные нотки, и Розалинда рассеянно улыбнулась, не отрывая взгляда от страстных, взволнованных темных глаз Наджиба.

— Произнеси мое имя.

И опять горячий звук его голоса растопил ее. Никогда еще в жизни ей не доводилось слышать столь жаркой страсти.

— Надж!

Розалинда уже кричала, и он слышал в ее крике нотки, означавшие безусловную готовность, неодолимое стремление.

— Значит, больше не можешь?

Его пальцы вцепились в волосы Рози. Он немилосердно вгрызался в нее, и в ней опять развивалось и местами взрывалось удовольствие.

И все-таки происходящего было мало. Тело Наджиба испытывало голод. Он поднял Розалинду и прижал спиной к стене. Она обвила его талию ногами, и его объятия железной хваткой захватили ее.

Розалинда потянулась к стоящему у изголовья графину. Сколько-то воды пролилось на ее ладонь, которую она тут же прижала ко лбу, чтобы остудить кровь. А потом брызнула холодной водой на грудь Наджиба. Тот только улыбнулся.

— Еще.

Она плеснула на него водой. Наджиб захрипел и, в свою очередь, вылил на нее воду — на живот, бедра… Очень скоро кувшин был пуст. Наджиб склонился над Розалиндой, чтобы слизать капли воды с груди Рози, и полноводные реки вскипели в ее артериях.

Он поднес Розалинду к окну и распахнул ставень. Легкий ветерок освежил ее, и оба они замерли. Кожа их оставалась влажной, и холодок пробирал там, где они отстранялись друг от друга. А высокая луна отбрасывала на окрестности призрачно-молочный свет.

Одной рукой Наджиб захватил грудь Рози и припал к ней в поцелуе; вероятно, в далеком прошлом вот так язычник припадал к мраморной груди богини. А потом он опять отнес Розалинду на кровать, уложил ее и, оказавшись сверху, начал все сначала.

Она не видела ничего, ее несло в темный мир, где ей была уготована судьба инструмента сексуального удовлетворения и предписывалось покоряться мужской воле. В воображении промелькнули какие-то образы из древнего мира: бог и богиня, единые в некоем священном соитии, и впервые в жизни этот образ стал ей до конца понятен.

— Надж, — шептала она, ибо он также был инструментом Высшей Воли.

А он лежал сверху, и любое его движение приносило благодать. При каждом толчке Наджиб стонал, проникая в нее все глубже.

Он знал, что поступает глупо. Решившись довести Рози до исступления, он в конце концов привел на грань помешательства самого себя. Это она слишком глубоко проникла в него. Отныне и навеки Розалинда сделалась его частицей, хотя первоначально он представлял себе их отношения иначе. Наджу уже никогда не забыть ее, не забыть эту ночь, сколько ни проживет он на свете.

Но Наджибу нужно знать. Невозможно долее оставаться в неведении, все сильнее любить ее, надеяться, что она достойна доверия, и не иметь возможности доверять ей. Он сойдет с ума от этой любви и от мучающих его страхов.

— Розалинда, — заговорил Наджиб, входя в нее и зарываясь в ее волосы, — скажи мне правду. Ты должна сказать! Скажи мне! Скажи!

Она слышала его голос сквозь пелену того наслаждения, которое приходит, когда ты полностью подчиняешься Воле. Не слова, один только голос, тяжелый, задыхающийся крик, проникающий в нервы и делающий ее счастье еще полнее.

Наджиб окончательно потерял контроль над собой. Их тела растворились друг в друге. Он понимал, что упоение достигло высшей точки и у него нет пути назад. Наджиб склонился над Розалиндой, прижался к ней губами и принялся раскачиваться, крича прямо в ее рот.

— Подойди, — приказал султан.

Портрет притягивал ее. Она приблизилась; глаза старого султана следили за ней. Он поднял руку, она склонилась и поцеловала его перстень.

Прикосновение обожгло ее губы. Она отшатнулась, не сводя тем не менее глаз с розового камня. Вот он ближе, ближе…

— О! — громко воскликнула Розалинда.

Когда Рози очнулась от сна, все ее мускулы ныли, но это не имело никакого значения, поскольку каждая клеточка тела была как будто полна меда. Почувствовав руку Наджиба на своей спине, она замурлыкала от удовольствия и перевернулась на бок. Наджиб смотрел на нее, подперев голову кулаком. Простыня прикрывала только его ноги, так что Розалинда могла вволю любоваться его мощным торсом и мускулистыми руками.

Между его темных бровей пролегла складка.

— Доброе утро, — сонно пробормотала Рози.

Его рука легла ей на грудь, а большой палец коснулся ее нижней губы.

— Розалинда, скажи мне, — попросил он.

Голос его звучал так, словно кто-то вырывал у него слова помимо его воли.

Рози закрыла глаза. Ее захлестнула волна необъяснимого чувства. Хотелось немедленно произнести некие слова и затем повторять их всю жизнь. Я люблю тебя.

Она глубоко вздохнула и улыбнулась.

— А что бы тебе хотелось услышать?

— Правду! — почти выкрикнул он. — Я не могу больше жить во лжи!

Розалинда ахнула:

— Что?

Наджиб взглянул на нее, и его горло болезненно сжалось. Только сейчас, полюбив Розалинду, он осознал, насколько поверхностным было его чувство к Мейсе. В те времена он принимал за любовь сочетание влечения и чувства вины. Теперь ему стало ясно, что боль, испытанная им в ту минуту, когда он застал Мейсу в постели с другим мужчиной, объяснялась не более чем уязвленной гордостью.

Мысль о предательстве Розалинды резала его надвое. Потеряв ее, он утратит половину самого себя.

А у Розалинды куда больше возможностей нанести ему урон, чем было у Мейсы. Мейса, которая в простодушной жадности стремилась обратить что угодно в свою пользу, теперь представлялась новорожденным младенцем по сравнению с Розалиндой, ведь та затеяла куда более опасные игры с изгнанным семейством.

Истина открылась ему слишком поздно.

Теперь он — конченый человек. Можно попытаться привязать к себе Розалинду, если она забеременеет от него. Вопреки семейному долгу можно оставить ей свое состояние… алмаз, принадлежащий ему постольку, поскольку он является наследником деда… Чистое безумие!

Розалинда вступила в борьбу за какую-то более драгоценную награду, и он не знает, что ей нужно. Остается только строить догадки. Может быть, она попросту напугана…

Отчасти Наджибу хотелось верить, что в его силах заставить ее свернуть с избранного ею пути. Нет сомнений, что она испытывает сексуальное влечение к нему. Но и он, в свою очередь, может использовать это оружие для воздействия на ее чувства, даже если эти чувства на порядок слабее, чем его чувства к ней.

Он склонился, чтобы поцеловать ее, но Розалинда отвернулась.

— Скажи мне!

— Ты это уже говорил вчера вечером. Я не забыла. — Рози села на кровати и прикрыла простыней грудь. — Ты постарался завлечь меня, чтобы я в пылу выболтала все, что тебе надо. Хотел заставить меня в чем-то признаться? Тебе нужно было найти инструмент, чтобы управлять мной? Вот в чем все дело! Ты использовал секс, притворялся, что полюбил Сэма… Работа шпиона! Ты шпион?

Наджиб молча смотрел на нее.

— Ты говорил: «мои ребята». — Ей внезапно вспомнились сказанные накануне слова, и ее сердце заныло. — Боже мой, шпион! Да еще из числа Сотрапезников! Значит, ты — глава секретной службы или что-то в этом роде!

— Следовательно, ты в некоторой степени информирована, — хладнокровно отозвался Наджиб. — Откуда тебе это известно?

Розалинда отпрянула от него.

— Неужели ты думаешь, что я получаю информацию от Гасиба?

— Открой мне правду, — попросил Наджиб.

— Вот что я тебе скажу. Ты сам мошенник из мошенников и поэтому не признал бы правду даже тогда, когда ее выложили бы прямо перед твоим носом. Повторяю в последний раз, так что слушай внимательно. Так вот, с самого начала я не говорила тебе ничего, кроме правды. Я ни разу не солгала тебе. И ты бы это понял, если бы был хоть сколько-нибудь живым человеком.

— Твои слова опровергаются очевидностью.

— Возможно. Бывает, что нам приходится признать то, что якобы противоречит очевидности, и таким образом прийти к правде. Между прочим, тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было!

— Мне?

— Нам кажется, что самолет летит вопреки законам природы, пока мы не поймем, что именно использование законов природы позволяет ему лететь. Шмель взлетает вопреки всем законам природы, и мы будем думать так, пока в один прекрасный день не обнаружим, что есть у природы закон, который делает возможным его полет. И Мухаммед рассказывал о расколовшемся месяце, а это явление тоже противоречит законам природы.

— Ты хочешь сказать, что рождением Сэма мы обязаны чуду?

— Нет, ни о каких чудесах я не говорю. Хочу сказать только то, что ты миришься с отклонениями от законов природы, когда эти отклонения устраивают тебя. В силу твоей истинной веры или в силу веры в личные наблюдения. Из этих наблюдений ты должен был заключить, что я говорю тебе правду.

Едва ли строгая логика была на стороне Розалинды, но приподнятая бровь Наджиба бесила ее.

— Однако ты не веришь мне ни на грош. Ты занимался со мной любовью и в это же время думал… что трахаешься со шпионкой Гасиба, засланной в лагерь аль-Джавади! Тебе не приходило в голову, в кого тебя превращают мысли такого сорта? — выкрикнула она. — Ты, Наджиб, совершил одну большую ошибку. Не сомневаюсь, что такая ошибка недостойна настоящего шпиона.

Наджиб рассмеялся, но веселья в его смехе не слышалось.

— Да, я совершил ошибку, непростительную для шпиона.

— Ты заранее решил, что я вру. И ради своих умозаключений сделал выводы, достойные самых низкопробных шпионских романов. И счел возможным обращаться со мной, как с мерзавкой. Напрасно. Ты мог бы поверить мне. Я никогда в жизни не видела твою треклятую Розу аль-Джавади. И не производила на свет наследника престола. Тебе оставалось только верить, что я говорю тебе правду…

— И что тогда?

— И тогда тебе не пришлось бы разыгрывать позорный спектакль с любовью, которой ты не чувствовал, — с горечью бросила Розалинда и соскользнула с кровати. Слезы душили ее. — Наджиб, шпионская фантазия сыграла с тобой злую шутку, вот и все. С самого первого дня ты знал правду.

Наджу хотелось ответить, но он удержался от слов.

Ему хотелось сказать, что ни на минуту он не оставался хладнокровным, напротив, был слишком близок к тому, чтобы открыть ей всю правду. Но Наджиб не облек свои мысли в слова. Он не имел права на очередную ошибку. Не мог отдаться зову сердца.

Несколько секунд Рози стояла и смотрела на него, а потом сказала:

— Больше этого не будет.

С этими словами она захлопнула дверь ванной комнаты и заперлась изнутри.

Лишь одной правды не сказала Розалинда Наджибу, хоть и поняла это только сейчас. Она видела Розу аль-Джавади. Джемшид отдал ей эту Розу.

Сновидение помогло ей узреть правду.