Не отдавай меня ему

Глава 6

Просыпаюсь на рассвете. Серое небо висит над горами, дом дышит тишиной. Я полночи не спал. Слишком много мыслей в голове: слова, лица, чужая грязь, от которой хочется отмыться.

Сажусь на кровати — пятки касаются холодного пола. Быстро умывшись, спускаюсь в подвал, где у меня оборудован спортзал. Тренировка помогает выбить дурь из головы и упорядочить мысли. Спустя минут сорок пот течёт ручьём, попадает в глаза; футболка становится такой мокрой, что впору выжимать. Здесь же, внизу, принимаю душ, переодеваюсь в чистую одежду, оставленную нашей домработницей Джалой.

Поднимаюсь на первый этаж — в нос ударяет запах кофейных зёрен и свежего хлеба. Значит, Джала уже пришла и хлопочет на кухне. Подхожу ближе и слышу тихие-тихие женские голоса.

Останавливаюсь.

У плиты суетится полноватая женщина в тёмном платке, которая знает этот дом лучше, чем я сам. А рядом с ней, к моему удивлению, — Латифа. Познакомились, значит.

Моя невестка стоит у стола — в длинной юбке и блузке, косынка прикрывает волосы. Скромная, собранная, будто боится случайным движением нарушить порядок.

Но я помню её вчерашнюю — в сорочке, с распущенными густыми волосами. Они блестели при свете, ложились по плечам, как чёрная вода. Эта картина почему-то не выходит из головы.

— Смотри, — говорит Джала, — берёшь две ложки кофе. Он пьёт с сахаром, значит, добавь ещё ложечку. Воды наливай до сужения горлышка — вот так.

Латифа кивает, ловит каждое слово.

— Я не знала, что Джафар-бей так любит кофе. Я всегда подавала ему чай, как велела мама.

Голос у неё мягкий, чистый. Без надрыва, но с усталостью, которую не помог убрать ни отдых, ни сон.

— Его мать не любит кофе, говорит, что он вреден. Поэтому в вашем доме он пьёт только чай, — отвечает Джала, улыбается. — Но Джафар-джан — любитель. Говорит, бодрит лучше ледяного душа. И обязательно с утра ест омлет, овощи и хлеб с маслом.

Я стою в дверях, наблюдаю за ней. В уголке губ след от удара моего брата — синяк, который с каждым днём будет темнеть и напоминать ей о его предательстве и жестокости.

Надо же, я ведь её никогда не замечал. Всегда тихая, скромная, услужливая. А теперь смотрю на неё на своей кухне и вижу, что старается искренне. Женщина, которую ломали, всё ещё хочет быть полезной.

— Вот, — говорит Джала, — смотри. Пенка поднимается, не спеши. Ещё чуть-чуть… теперь можно.

Я делаю шаг вперёд. Половицы едва скрипят. Обе оборачиваются.

— Доброе утро, — произносит Латифа.

— Доброе, — отвечаю. — Что вы тут устроили?

— Учимся, — улыбается Джала. — Я показываю Латифе, как кофе варить.

— Не стоило, — смотрю прямо на Латифу. — В моём доме гости не работают.

Она сразу опускает глаза.

— Я просто хотела помочь. Отблагодарить за то, что вы делаете для меня, Джафар-бей.

— Не нужно, — говорю. — Здесь ты никому ничего не должна.

— Джафар-джан, — фыркает Джала, подняв руки, — ну разве плохо, что девочка спрашивает?

Латифа поднимает взгляд. Глаза — тёмные, глубокие. Там нет прежнего страха, только благодарность. Мы смотрим друг на друга дольше, чем нужно. Секунду, две, три. Джала, будто чувствуя неладное, вмешивается:

— Я поставлю кофе на стол, а ты, дочка, иди переоденься — на блузку масло брызнуло.

Латифа кивает и уходит. Юбка мягко скользит по полу, шаги лёгкие. Я слушаю их до последнего.

Джала ставит передо мной чашку. Аромат густой, терпкий. Я делаю глоток — кофе обжигает губы именно так, как люблю.

— Быстро учится, — говорит Джала. — Умная девочка. И, несмотря на внешнюю хрупкость, сильная.

Я не отвечаю. Смотрю в окно. За горами мерцает солнечный свет. День только начинается, но я уже знаю — спокойным он не будет.

— Джала, — произношу негромко, — присмотри за ней сегодня. Предупрежу парней, чтобы никого не пускали в дом. Особенно брата.

— Поняла, — кивает она.

Я снова делаю глоток и думаю о Зауре. Мой брат. Моя кровь. Мой позор.

Если он ещё раз посмеет подойти к ней — я сделаю то, о чём потом пожалею. И пусть потом молятся все, кто решит, что я перегнул.

Потому что есть вещи, за которые мужчина отвечает сам. Без суда и слов. До конца.

Я знал, что он приедет. Не сразу, конечно. Сначала переварит случившееся, успокоит маму, подберёт слова. Потом — приедет.

Не для того, чтобы извиниться, а чтобы отстоять своё.

У таких, как Заур, это в крови — не признавать вины, доказывать, что прав, даже когда весь мир видит обратное.

Он врывается ко мне без стука, а следом вбегает испуганная секретарша. Прошу её оставить нас одних и закрыть дверь.

— Нам нужно поговорить, — бросает с порога.

— Я слушаю, — отвечаю спокойно, сидя в кресле за столом.

Он стоит, нервно перебирает пальцами ключи.

— Что ты устроил вчера, а? На глазах у всех? Маму довёл до слёз, Латифу опозорил!

— Я опозорил? — насупившись, отвечаю. — Или ты сам?

Он морщится.

— Не надо так, Джафар. Ты старший, должен понимать — это семья, всякое бывает.

— Семья — это когда мужчина заботится, а не бьёт жену.

Он хмыкает.

— Тоже мне, моралист. Ты что, святой?

— Нет, — говорю ровно. — Но я не поднимаю руку на женщину. И бывшую жену отпустил с миром.

В его глазах вспыхивает раздражение.

— Латифа — моя жена. Моё дело, как с ней говорить.

— Уже нет, — перебиваю спокойно. — Я помогу ей с разводом. Лучше тебе согласиться.

Он делает шаг вперёд.

— Ты не посмеешь!

— Я не спрашиваю разрешения.

Он застывает. Секунда. Две. Потом рывком выдыхает, бьёт кулаком по столу:

— Она моя женщина!

— Зачем? — спрашиваю. — Зачем тебе женщина, которую ты не любишь, не уважаешь, не щадишь?

Он молчит, дышит тяжело. Вены на шее вздулись. Я прищуриваюсь.

— А-а-а… понимаю. Для имиджа.

— Что ты несёшь?

— Всё просто, — наклоняюсь вперёд, убираю чашку с недопитым кофе в сторону. — Ты же метишь выше, да? Для этого нужно выглядеть хорошим семьянином, верным мужем. Электорат это любит. Латифа — из интеллигентной, но небогатой семьи. Идеальная картинка: молодая, воспитанная, молчит, где надо, улыбается на фото. А вторая жена где? — делаю паузу. — Или, правильнее сказать, любовница? Та, без роду и без племени, но готовая лечь под женатого мужчину?

Его взгляд дёргается.

— Не лезь, — рычит. — Это не твоё дело.

— Моё, — в голосе сталь. — Потому что ты изменяешь и бьёшь женщину, которую я лично ездил сватать. Потому что ты позоришь не только себя, но и нашего покойного отца. И нашу кровь. На правах старшего брата я беру её под свою защиту.

Он молчит. Стоит, тяжело дышит. Глаза полны злобы, но в глубине — страх. Настоящий. Я поднимаюсь. Медленно.

— Латифа не вернётся к тебе. Забудь. Развод оформим быстро. Попробуешь препятствовать — сам себе подпишешь приговор.

Он открывает рот, но я уже поворачиваюсь к окну. Солнце бьёт по стеклу, воздух дрожит от жары.

— Можешь идти, — говорю, не глядя.

Несколько секунд он стоит, потом разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью.