(не)ваша девочка

Глава 20. Рыночные цены

— Почему тут нет Андрея? — тихо спрашиваю я маму. — Ему бы было полезно посидеть тут с нами на таких важных переговорах.

— Аня, он напуган. Он же…

— Ребенок? — вопросительно заканчивает фразу Рома

Петр Романович хмыкает, и невесело отзываюсь:

— Но и вашего сына тут тоже нет.

Он в возмущенном недоумении смотрит на меня, и Тимур говорит:

— Он тоже, видать, еще ребенок, если за него папка впрягается.

— Почка или деньги? — шипит на меня Петр Романович. — Я человек занятой, Анна, а ты тянешь время.

Смотрю на маму, а у нее давно готов ответ. Как хочется встать и послать ее далеко и надолго. Пусть что будет, но тогда это была бы не я. Одинцова Анна так не поступит, потому что она любит брата-идиота, хоть и готова сама задушить его голыми руками.

— Ты ведь подозреваешь, как именно они будут требовать с меня долг?

— Да тут и ежу понятно, — Петр Романович ухмыляется.

— Я хочу услышать это от мамы, — я щурюсь. — Ма…

Мама отводит взгляд. Все она понимает.

— Сумма долга? — перевожу взор на Петра Романовича. — А то я не в курсе.

— Сто тысяч, — он цыкает, — зеленых.

— Простите? — у меня глаза так широко никогда не распахивались. — Это можно новую машину купить.

— Милая, — Петр Романович ласково улыбается, — во-первых, такую не купить. Во-вторых, ремонт элитного авто, у которого обмочили весь салон, дело дорогое. А, в третьих, накинул сверху за моральный ущерб. Будешь ерепениться, подниму до двухсот.

— Хорошо, остановимся на двухстах тысячах, — Тимур скрещивает руки на груди.

Петр Романович удивленно вскидывает бровь. Мама всхлипывает.

— Пусть ерепенится, — Роман пожимает плечами. — Мне любопытно, к чему она ведет.

— Раз я товар, — я поглаживаю ладони, — то я должна оценить себя. Сколько стоит девственность?

Мама краснеет и в осуждении смотрит на меня. Ой, ну надо же. Я себя веду неприлично и должна молчать тупой овцой. Лицо Петра Романовича растягивается в улыбке:

— А девочка-то… не промах.

— Сколько? — обращаюсь я к Роме. — Вы же у нас по эскортницам бегаете и в курсе всего этого.

— Тебе рыночные цены или фантазии девочек? — спокойно отзывается Тимур.

— Рыночные, — я перевожу взгляд на маму, у которой высохли слезы на красных слезах.

— Девственность от двадцати до пятидесяти, — Тимур тоже взирает на нее. — Ночь с эскортницей от пяти до десяти.

— Что же, — стучу пальцами по столешнице. — Смысла нет скромничать. Буду брать по верхней планке. Пятьдесят за девственность, еще пятьдесят за мою попу, на которую Уваров облизывается, и сто за пять ночей по двойному тарифу.

Когда озвучила вслух ценники, мне будто полегчало. Я осознала, что я товар.

— Аня… — шепчет мама.

— Вырезаем почку? — вопросительно изгибаю бровь.

Опускает глаза, а Петр Романович смеется, хлопая себя по колену.

— Такие расценки вас устроят, господа? — поворачиваюсь вполоборота к Роме и Тимуру.

— Вполне, — хмыкает Тимур.

— Какой позор, — мама накрывает лицо руками. — Аня, зачем ты так?

— Мам, я очень надеюсь, что ты разберешься с кредитами, с квартирой, которая в залоге, — меня мутит, поэтому я встаю и хромаю к раковине, у которой стоит графин с водой. Наливаю в стакан воды и делаю глоток, — но помощи у меня больше не проси. Я не хочу, чтобы Андрей остался без почки и подвергать его опасности, но его последующие ошибки и капризы меня не касаются. Он взрослый мальчик.

— Аня, — хрипло и плаксиво отзывается мама, — я тебя не так воспитывала.

— Уходи, — делаю еще один глоток, наблюдая, как с крана срывается капля воды. — И вы, Петр Романович тоже. Вопрос с деньгами теперь решаете с Тимуром и Ромой.

— Завтра деньги будут, — спокойно заверяет Рома.

— Налом.

— Без проблем, — также умиротворенно отвечает Рома.

— Стоило требовать больше? — Петр Романович смеется и достает из внутреннего кармана визитку и кладет на стол. — Завтра буду ждать звонка, — тяжело встает и улыбается маме, — после вас, мадам.

Мама поднимается, бросает на меня беглый взгляд и семенит прочь, прижав сумку к груди. Хлопает дверь, и Тимур шагает из кухни. Рома разворачивается в мою сторону. Раздается щелчок замка, и я внутри вся сжимаюсь. Возвращается Тимур и приваливается к косяку плечом:

— Ну что, Анечка, на колени, — и расстегивает ширинку. — Приступим к аперитиву.