С мычанием открываю глаза, и чья-то морщинистая рука в полумраке подает мне стакан с водой. Хватаю его и осушаю до дна.
— Анечка, — рука поглаживает меня по голове. Старческий голос поскрипывает нежностью. — Какой красавицей выросла.
У высокой кровати стоит худенькая бабулька в объемном кардигане крупной вязки. Она кажется мне знакомой.
— Не узнала, Анечка? — ласково улыбается. — Я бабушка Тимура.
Точно. В школе ее однажды и видела, но тогда она была помоложе. Медленно моргаю и сипло спрашиваю, прижав граненый стакан к груди:
— Извините, а по имени вас как?
— Бабушка Маша, — садится на край кровати. Забирает стакан, отставляет его на тумбочку, которая накрыта белой ажурной салфеткой, и берет меня за руки, вглядываясь в глаза. — Ты же моя хорошая.
На стене тикают часики. Очень интересно, зачем Тимур притащил меня к своей бабушке. Я растеряна и не знаю, что ей сказать.
— Пойдем, поужинаешь, — поглаживает по щеке, — а то ты такая бледная и худая, — хрипло смеется, — надо срочно откормить. Вставай.
Поднимается на ноги и тянет меня за руку. Я молча встаю и нерешительно следую за бабушкой Машей. Под ногами тихо поскрипывает пол. Выходим из спальни и шагаем по коридору. на стенах вышивка крестиком, на полу полосатые коврики. Похоже, я в деревенском доме. И пахнет здесь уютом и чистотой, а из открытых окон веет теплым вечерним ветерком.
— Садись, Анечка, — заводит в просторную кухню и усаживает за стол, накрытый белой скатертью.
На столе — большая и глубокая сковорода, а в ней жареная картошечка с грибами, миска со свежим салатом, тарелка с хлебом и графин с компотом. Бабушка Маша выглядывает в окно и кричит:
— Мальчики, ужинать! И ваша краса проснулась!
Я молча наблюдаю, как бабушка Маша накладывает в тарелки картошечки и разливает по стаканам компот. Мне бы встать помочь ей, но я еще не пришла в себя и потеряна в пространстве и времени. Вот я была в хостеле, а сейчас в гостях у улыбчивой бабушки.
— Доброе утро, — вздрагиваю когда Тимур приобнимает меня и целует в макушку.
— Привет, — говорит Рома и тоже чмокает меня в макушку.
Усаживаются по две стороны от меня, а бабушка Маша — напротив. Улыбается, а в глазах ни тени осуждения.
— Кушай, милая, — испуганно охает, — или грибы не любишь.
Порывается встать, и я тихо попискиваю:
— Люблю.
А вот Тимур и Рома совершенно не стеснены. С большим удовольствием уминают картошку, салат, жадно запивают все это дело компотом и периодически поглядывают на меня.
— Бабуль, тебе бы сарай починить и курятник обновить, — Тимур делает глоток компота и кусает ломоть хлеба. — И петуха того черного на суп пустить. Он агрессивный какой-то.
— А ты к его курочкам не лезь, — бабушка Маша смеется. — Он своих дам защищает от посягательств.
— Да я мимо прошел, он за мной кинулся, — возмущенно бубнит Тимур.
— Ты на него косо посмотрел, — Рома пожимает плечами. — Можно сказать, вызывающе.
Бабушка Маша смеется, и я прячу смешок за стаканом компота. Я не должна смеяться. Я должна быть возмущена, что меня похитили, но на кухне бабушки Тимура очень уютно, будто я тут тоже родная внучка.
— Вас многие не поймут, милые, — внезапно говорит бабушка Маша и слабо улыбается, внимательно оглядывая меня, Тимура и Рому, — Многие осудят, все косточки перемоют.
— Но ты же поняла, — Тимур пожимает плечами.
— Я за свой век чего только не видела, Тимочка, — бабушка Маша вздыхает. — Жизнь она очень сложная штука. Чего только стоит Егор…
— Какой Егор? — подаю я голос.
— Да живет тут один, — бабушка Маша. — Хороший мужик, рукастый, жена красавица и умница, а он в соседку-вдову влюбился. По доброте душевной помогал Катьке, а потом пришел к жене и говорит, что люблю тебя, но и Катерину из головы выкинуть не могу. Не изменял, даже руку не целовал, но тянет, не могу.
Хочу возмутиться, но бабушка Маша не дает мне открыть рот:
— Жена в истерику, требует развода, а Егор и думать о разводе не думал. Собрали вещи, уехали, чтобы у мужика перед глазами соблазна не было. Катька с горя переключилась на Васька, а Васька бедовый мужик. Руку начал на нее поднимать.
— Это тот Васька, который пьяный под трактор попал? — Тимур хмурится.
— Да тот, — бабушка Маша кивает, — но это случилось уже после. Я Катьку как-то встретила у реки. Стоит слезы льет, синяки на плечах растирает… а я… взяла и позвонила Егору и его жене. Все рассказала. Говорю бабу надо спасать.
— И? — замираю со стаканом компота.
— Вернулись и вдвоем отбуцкали Ваську и остались, — бабушка Маша подпирает лицо кулаком, — Егор теперь на два дома живет. Жена его потом приходила ко мне и сказала, что он сам на себя непохожий все эти месяцы ходил. Вот так. Наши только и делают, что за их спинами шепчутся, но лучше бы за своими семьями следили да за козами, которые так и норовят в чужие огороды морды сунуть.
— Вот прям на два дома живет? — недоверчиво спрашиваю я.
— Дамы отказались в одном доме жить, — бабушка Маша посмеивается, — но я думаю, что дело в другом. Наши могут принять гуляющего к соседке мужика, однако не двух жен, а вас, милые, с потрохами сожрут.
— Да мы сами кого угодно сожрем, — Тимур накрывает мою ладонь своей, а другую сжимает Рома.
Я все еще жду, что бабушка Маша возмутится, но она улыбается с доброй мудростью и теплым принятием. И меня неожиданно отпускает. Меня здесь поняли, и я могу без страха и чувства вины сжать ладони мужчин, которых полюбила.
— Я вам баньку растопила, — бабушка Маша подливает себе компота в стакан. — У вас в городе такого счастья нет.