Если у Дункана поначалу и оставались какие-либо сомнения относительно умения Бет ездить верхом, то они сразу же рассеялись, когда он увидел, как она скачет, сливаясь с конем в единое целое.
Подъехав к ней ближе, он крикнул, перекрывая свист ветра и топот копыт:
— Похоже, ты родилась в седле!
Бет неслась галопом по дороге, окаймленной омытыми недавним дождем изумрудно-зелеными раскидистыми деревьями, и ветер развевал ее золотистые волосы. Услышав похвалу Дункана, она улыбнулась.
— Моя мать всегда очень огорчалась, когда я ездила верхом по-мужски. — Она вздохнула. — Ее огорчало все, что я делала.
Хотя мать и дочь любили друг друга, у них не было общих интересов. Дороти Больё никак не могла понять странное, на ее взгляд, поведение дочери. А что ее мать упорно желает всегда оставаться в тени жизни, Бет удивляло и раздражало.
— С моими сестрами маме повезло больше.
До сих пор Дункану как-то не приходило в голову, что у нее в семье есть еще кто-нибудь, кроме отца. Поскольку он сам был единственным сыном у матери, то и о Бет думал как о единственном ребенке. Услышав про сестер, он спросил:
— И много у тебя дома таких, как ты?
Бет объехала низкую ветку, которая наверняка застряла бы у нее в волосах, и ответила:
— Таких больше нет, но у меня есть еще три сестры. Они хорошенькие, послушные, большие рукодельницы — не то что я. — А про себя подумала «Правда, при этом безнадежно скучные и глупые».
— Готов поклясться, что не стоят тебя одной, — крикнул Дункан.
— Ты первый мужчина, который думает так, — ответила Бет, и ее губы изогнулись в довольной улыбке.
Дункан пристально посмотрел на нее. Если то, что она сейчас сказала, правда, то он не только первый мужчина, который овладел ее телом, но и первый, кто поцеловал ее. Эта мысль наполнила его сердце ликованием.
— Вот и хорошо! — крикнул он и, пришпорив коня, обогнал Бет.
Но она не собиралась от него отставать: ей не нравилось, когда ее обгоняли.
Она не стала спрашивать, что он имел в виду, когда крикнул: «Вот и хорошо!». Несомненно, этот возглас был порожден его мужским тщеславием. Бет знала, что мужчине нравится, когда у той или иной женщины он бывает первым, а Дункан был у нее первым. И — хотя этого она ему никогда не скажет, — станет для нее последним. Потому что другого такого, как он, она никогда не встретит. Таких больше нет. А те, кто похуже, ей не нужны.
Поэтому у нее никого никогда больше не будет. Ведь Дункан не останется с ней. Он не из тех мужчин, которые готовы на всю жизнь связать себя с одной женщиной. Как пчела, перелетающая с цветка на цветок, чтобы собрать мед с каждого, он навсегда останется свободным. В глубине души она понимала это так же хорошо, как понимала саму себя.
Погода им улыбалась: она оказалась куда лучше, чем Дункан мог предположить. Он хорошо знал местность, помнил все кратчайшие пути. Они останавливались только для того, чтобы дать отдых лошадям. Будь ее воля, Бет вообще бы не делала привалов. Потеряв столько времени, она изо всех сил старалась наверстать упущенное и боялась, что погода опять может испортиться и помешает им переправиться через Ла-Манш.
Пришпорив коня, Дункан опять нагнал Бет, как это он делал уже дюжину раз с тех пор, как они выехали.
— Ты скачешь так быстро, словно за тобою гонится сам дьявол.
От ветра у нее прерывалось дыхание, и она вынуждена была кричать, чтобы он ее расслышал:
— Насколько я знаю, дьявол впереди. Во Франции.
— Откуда ты это знаешь?
— Читала в газете.
— Но почему же тогда ваш отец поехал в такую опасную страну? — крикнул ей на скаку Джейкоб.
— Потому что он добрый человек, а добрые люди поступают так, что их убивают. Потому что его мать, моя бабушка, и его незамужняя тетка остались в Париже, и он о них беспокоился, — ответила Бет, повернувшись в седле, и снова вспомнила, как она умоляла отца не уезжать. — И еще потому, что если где-то люди берутся за оружие, то отец полагает, что именно там он нужен больше всего. — Бет повернулась к Дункану и, обращаясь к нему, произнесла, словно извиняясь: — Во время нашей революции мой отец сражался против вас…
Дункан покачал головой:
— Во время революции я не сражался, а грабил американские корабли и тем самым помогал англичанам. Но действовал я, конечно, в интересах своей семьи.
Бет недоуменно подняла брови. Или она раньше не поняла его? Ведь он же говорил, что и отец, и мать у него умерли.
— Твоей семьи?
Дункан кивнул:
— Это те люди, которых ты видела в поместье: Сэмюель, Джон, Эми, Томми. И еще Джейкоб.
Бет не ожидала от него таких чувств.
— Ты считаешь их своей семьей?
— Только эта семья у меня и есть.
— Но ты говорил, что у тебя есть единокровные братья.
Его лицо помрачнело.
— Они мне чужие. — И, взглянув на Бет, добавил: — Кровное родство не всегда образует семью. Ее создают только чувства.
Ей стало приятно, что он сказал это. Да, Дункан — редкий мужчина, она не ошиблась.
— Что ж, тогда ты должен сойтись с моим отцом, потому что он считает точно так же.
Дункан радостно рассмеялся, увидев показавшийся на горизонте Дувр. Воды гавани притягивали его к себе, как всегда притягивало и манило море.
— Не знаю, полажу ли я с ним. Не думаю, чтобы он обрадовался, узнав, что я подвергаю его старшую дочь опасности.
Бет пришпорила своего гнедого.
— Пожалуй, он и в самом деле не слишком-то обрадуется, — охотно согласилась она. — Но он поймет, что у тебя не было выбора. — Девушка улыбнулась. — Я дочь своего отца, а не своей матери.
— Тогда я буду очень рад встретиться с ним.
Бет всем сердцем пожелала, чтобы так оно и случилось.
Дункан послал Джейкоба узнать, когда отплавает ближайший корабль во Францию, а сам отвел Бет на постоялый двор, хотя она и пыталась уверить его, что не хочет ни есть, ни пить.
— В таком случае ты еще более редкая женщина, чем я думал раньше. Но я-то обыкновенный смертный, и потому мне надо поесть и попить.
Сказав это, Дункан направился в ближайшую гостиницу, по виду которой было не похоже, чтобы в ней собирался портовый сброд. В мужской одежде, с волосами, собранными в пучок и спрятанными под шляпой, Бет все равно выглядела необычно женственно, а Дункан вовсе не горел желанием ввязываться в драку, — кроме тех случаев, когда это было совершенно необходимо. Войдя в харчевню под названием «Кабан и петух», он кивнул стоящему за стойкой буфетчику и быстро провел Бет к столику. Когда к нему подошла служанка, Дункан велел принести им три полных порции ужина, имея в виду и Джейкоба.
— Что, милок, крепко проголодался? — многозначительно спросила его молодая женщина.
Грязная кофта едва прикрывала ее пышную грудь. У нее было потасканное лицо и похотливая ухмылочка. Окинув взглядом Дункана с головы до пят, она нашла, что он вполне заслуживает ее внимания.
— Мне по силам удовлетворить даже самый большой… — и ее полные губы расплылись в широкой улыбке, — мужской аппетит.
— В таком случае вам стоило бы лучше обратиться к вашим прямым обязанностям, — спокойно ответила ей Бет. — Потому что его аппетит может быть удовлетворен только тем, что он найдет за этим столом — и ничем иным. — Бет посмотрела на женщину с такой ледяной надменностью, что та не решилась продолжать разговор в том же духе.
Когда служанка удалилась, Дункан, подняв кружку с элем, шутливо сказал:
— Ты сражаешься за мою честь, Бет?
Она сделала вид, что не заметила его самодовольного тона.
— Я всего-навсего хочу быть уверенной, что выйду отсюда с тем, с кем сюда вошла. — Наклонившись к Дункану и понизив голос, Бет добавила: — Если ты способен потерять голову из-за подобной твари, то ты мне не нужен.
Поставив кружку на стол, Дункан, не отрывая от девушки взгляда, ответил:
— А вот я уверен, что смогу оказать тебе очень большую услугу.
Бет знала, что он вложил в эти слова весьма широкий смысл.
Не успели они поужинать, как явился Джейкоб и сообщил, что ближайший корабль отправляется через час, а следующий отплывет во Францию только через два дня.
Поспешно завернув в салфетку ужин Джейкоба, они ушли с постоялого двора, чтобы сесть на корабль с причудливым названием «Честь поэта». И уже через час были в море.
Дул попутный ветер, и плаванье заняло у них немногим больше одного дня. Джейкоб был явно счастлив от того, что снова, пусть ненадолго, оказался в море. Что касается Дункана, то Бет не могла не заметить, что ему несказанно сладко вновь, опираясь на перила, стоять на палубе и чувствовать, как водяные брызги летят ему в лицо. Он простоял так несколько часов подряд, но Бет не смогла догадаться, о чем он думает.
Возможно, море, бесконечно пленяя, было для него подобно женщине?
— У тебя такое лицо, словно ты вернулся домой, — тихо шепнула она Дункану.
— Верно. Ведь на море я провел на пять лет больше, чем на суше. Впрочем, я чувствую себя дома везде, где мне приходится жить, и могу приспособиться к любой обстановке. Помню, как один человек в тюрьме после того, как меня там избили плетьми, сказал, стоя надо мной, что я такой закоренелый негодяй, что меня ничто не берет, — иначе я непременно бы отдал Богу душу.
Бет от изумления разинула рот:
— Тебя били плетьми? В тюрьме?
— Это оскорбляет тебя? — тихо спросил он. — То, что я был за решеткой?
Бет ответила не сразу. Посмотрев ему в глаза, она поняла, что для него очень важно то, что она сейчас скажет. Хотя он презирал опасность, Бет уже смогла убедиться, что он очень раним.
— Меня оскорбляет, что кому-то удалось лишить тебя свободы.
Хороший ответ. И он, улыбнувшись, проговорил:
— Я всего лишь простой смертный, Бет.
Взяв ее руку в свою, он нежно провел по ней пальцем. И увидел, как в ее глазах разгорается желание. То же самое желание, которое разгоралось в нем самом.
— Это ты мне уже доказал.
Дункан поднес ее ладонь к своим губам и нежно поцеловал. Джейкоб добился для них отдельной каюты, чтобы они могли отдохнуть. Ничего лучшего у капитана не оказалось.
— Ты спустишься со мной вниз, Бет?
Да, она хотела бы пойти с ним, но сейчас это было бы неудобно. Повернувшись к их спутнику, стоявшему у перил, Бет произнесла:
— Но Джейкоб…
Коснувшись пальцами ее щеки, Дункан повернул ее лицо к себе:
— Он знает только то, что я ему говорю, и думает только то, о чем я позволяю ему думать.
Он вдруг увидел, как изменилось выражение ее лица. Она обиделась за Джейкоба. Но дело было вовсе не в том, что Джейкоб был слугой. Дункан имел в виду совсем другое.
— Джейкоб наивен, Бет. Он смотрит на мир детскими глазами. Ни в его взгляде, ни в его чистой душе нет места осуждению.
«Пожалуй, что так оно и есть», — подумала Бет, вновь бросив взгляд на Джейкоба, широко улыбнувшегося ей в ответ, и сказала:
— Но ведь есть еще и капитан. Он узнает.
Капитан находился в противоположной части корабля и нисколько не интересовался делами пассажиров.
— Только если мы сами расскажем.
Но Бет все-таки не сдавалась. Сейчас она не могла свободно следовать своим желаниям. Ведь они были так близки к цели! Этого не стоило бы делать.
— Нет, Дункан, я не могу.
Он улыбался, поглаживая ее ушко.
— В прошлый раз ты говорила то же самое, но все-таки смогла.
Вздохнув, Бет покачала головой. Ее решимость слабела, и она вынуждена была бороться с собою, чтобы не капитулировать.
— У тебя медовый язык, и ты умеешь заговаривать зубы.
Дункан рассмеялся весело и добродушно:
— Кому как не тебе знать, какой именно у меня язык?
Бет прикусила губу:
— Мне и вправду хочется, но…
Взяв ее руки, он прижал их к своей груди. К своему сердцу.
— Это очень утомительно, Бет, — пытаться противиться искушению, — торжественно-серьезно возразил он. — Так что не утомляй себя. Силы тебе еще пригодятся в этой поездке.
На этот раз его настойчивость была несколько шаловливой, словно бы он настаивал на этом в шутку, заранее зная, что эту партию ему не выиграть.
— От того, что я буду с тобой, у меня сил не прибавится, а, наоборот, убавится, — возразила девушка.
Отпустив ее руки, Дункан притворно вздохнул.
— У тебя на все есть ответ.
«На все, кроме моих чувств к тебе», — тоскливо подумала Бет.
— Ну, хорошо, на этот раз ты можешь считать, что выиграла спор. — Встав позади нее и положив руки ей на плечи, он сказал: — Хотя победитель всегда остается в одиночестве. Иногда лучше проиграть.
Бет закрыла глаза, борясь с собой. Она проиграла этот бой.
— Берег Дункан, берег! — возбужденно воскликнул Джейкоб.
Широко раскрыв глаза, Бет встала на цыпочки и, ухватившись за перила, принялась всматриваться вдаль. Но ничего не увидела, кроме тумана.
— У берега море всегда в тумане, — проговорил, покоряясь, Дункан.
Интересно, а что ждет впереди его самого? Никогда раньше он не задумывался над этим, поскольку жил одним днем. Как видно, такие мысли начинают лезть в голову, когда слишком долго живешь на суше. Внезапно перед тобой открывается вечность, и все твои мысли становятся пресными и банальными.
Взглянув в лицо Бет, он решил, что пока его мысли не так уж и пресны.