Нежный плен

Глава 35

Но лагерь Лафайета располагался не совсем там, где сказал Маркус. До него надо было скакать не пятнадцать миль, а все двадцать. Бет уже начала думать, что они никогда его не найдут, когда на холме, ближе к Версалю, чем к Парижу, показались солдатские палатки.

Девушка собиралась было подстегнуть лошадь, но Дункан остановил ее:

— Ты уверена в этом человеке, дорогая?

— У меня нет другого выхода! — крикнула Бет и помчалась под гору во весь опор.

— Если посмотреть на нас со стороны, то может показаться, будто мы ее преследуем, — усмехнулся Дункан и, подстегнув своего жеребца, помчался за Бет. Джейкоб на своей гнедой кобыле поскакал следом.

— Великолепно! Солдаты увидят нас и откроют по ней огонь! Право же, боги послали мне наказание, и имя его — Элизабет.

Услышав слова Дункана, Бет придержала поводья и повернулась к своим спутникам.

Она чувствовала себя виноватой.

— Вам незачем ехать со мной, — сказала она и тут же заметила, что глаза Дункана потемнели. — Я не буду на вас в обиде. В конце концов, это не ваше дело.

— Я поеду с вами, мисс! — воскликнул Джейкоб.

Парень был рад услужить ей, хотя ему вовсе не хотелось ехать в военный лагерь. Дункан тоже нагнал Бет.

— Мы поедем с тобой, — и да помилует нас Бог! — Кивнув в сторону лагеря, он добавил: — Потому что они, скорее всего, нас не помилуют.

Собравшись с духом, они въехали в лагерь. Увидев чужаков, те солдаты, которые не были на учениях, начали выходить из палаток. Дункан велел Джейкобу и Бет не смотреть ни направо, ни налево, а только вперед — туда, где находилась палатка, около которой, в отличие от остальных, стояли двое часовых. Однако когда они подъехали к палатке, оттуда, поспешив на зов часового, вынырнул молодой лейтенант и проворно схватил удила лошади Бет.

— Что вам надо в лагере? — надменно спросил лейтенант.

Бет столь же надменно ответила:

— Мне надо увидеть Лафайета.

Услышав ее голос, люди, стоявшие около палатки, обменялись понимающими взглядами, но лицо лейтенанта оставалось по-прежнему бесстрастным.

— Многие хотят видеть командира. Отправляйтесь с вашими жалобами в другое место. — Лейтенант повернулся к ним спиной, давая понять, что разговор закончен.

— Мы приехали сюда не за тем, чтобы жаловаться, — спокойно сказала Бет.

Лейтенант, не торопясь, опять повернулся к ней.

— Значит, вы приехали сюда за удовольствиями? — На его губах зазмеилась улыбка. Он протянул руку и положил ее на бедро Бет. — Думаю, что первым их должен отведать я. У всех великих людей были дегустаторы, которые пробовали пищу первыми. Так почему бы не быть и дегустаторам шлюх? — Он смотрел на нее и сально ухмылялся.

Сердце Бет бешено забилось: она знала, что Дункан, даже и не понимая языка, легко догадается, о чем идет речь. Презрительно прищурясь, Бет взглянула на наглеца с высоты своего коня.

— Что ж, тогда Лафайет вырежет вам сердце. — Она произнесла эти слова спокойно, но с такой убежденностью в голосе, что лейтенанту расхотелось рисковать, чтобы попытаться узнать, правду она говорит или нет.

Выругавшись, он убрал руку, и на его лице появилось сухое, официальное выражение. Двое часовых за его спиной едва сдерживались, чтобы не рассмеяться.

— Боюсь, что я не смогу… — начал он.

Но Бет не дала лейтенанту закончить фразу. С видом человека, привыкшего повелевать, она приказала:

— Скажите командиру Лафайету, что Элизабет Больё просит принять ее.

Лейтенант повернулся и нехотя направился к палатке Лафайета.

Дункан тревожно огляделся вокруг: ясное дело, они втроем находятся в центре внимания. А что, если им придется вырываться из лагеря с боем?

Наконец появился лейтенант и сухо проговорил:

— Командир хочет вас видеть.

Все трое немедленно спешились, однако лейтенант шагнул к ним навстречу и, обращаясь к Бет, уточнил:

— Только вас одну.

Девушка взглянула на Джейкоба и Дункана. Несмотря на приказ Лафайета, ей не хотелось рисковать, оставляя своих друзей одних.

— Нет, они пойдут со мной, — сказала она. — А если вы боитесь нас, можете войти вместе с нами, чтобы защитить вашего командира. — Заметив, что лейтенант поморщился, услышав ее слова, Бет усмехнулась: — Ну что ж, тем лучше. Мы не собираемся никому вредить.

Лейтенант откинул полог палатки и дал им войти. На его лице ясно читались презрение и сдерживаемая ярость.

«Вот человек, — подумала Бет, — который ревностно служит этой революции». Она молила Бога, чтобы Лафайет оказался не таким.

Войдя в палатку, Бет увидела, что командир национальной гвардии стоит у стола, пристально разглядывая карту, лежавшую на грубо обтесанной, шероховатой столешнице.

Тридцатидвухлетний Лафайет, вчерашний любимец американской революции и генерала Вашингтона, был участником двух восстаний и с успехом пережил первое из них. Теперь он чувствовал себя бесконечно усталым от жизни. То, что прежде казалось ему кристально чистым, словно горный поток, вдруг замутилось, стало грязным, словно воды Сены. Как новый командующий, он ратовал за то, чтобы аристократы мирно передали власть буржуазии, хотя в глубине души и понимал, что такого быть не может. Он сделал свой выбор, но его терзали сомнения.

Увидев Бет, Лафайет, похоже, не узнал ее: в его глазах читалась лишь угрюмая подозрительность.

Теперь это был не тот улыбчивый, милый юноша, которого она когда-то знала: она помнила, как однажды затрепетало ее еще совсем юное сердечко, когда он, хотя и раненый, взял ее руку и учтиво поцеловал. Бет навсегда прониклась к нему симпатией за тот поцелуй.

Хотя теперь его лоб был изборожден морщинами, а мундир плотно сидел на пополневшем теле, он все еще выглядел весьма привлекательно. Но как же он был теперь печален! Сколько горечи было в его глазах…

Лафайет нетерпеливо вздохнул. Днем к нему постоянно обращались с жалобами, а его сны были полны воплями и мольбами его предков, давно отошедших в мир иной. Постоянно сражаясь в битвах, он в то же время вел невидимую войну с самим собой. Сделав свой выбор, он не знал, верен ли избранный им путь. И готов был продать душу дьяволу, только бы разрешить свои сомнения.

Он старательно скрывал свои колебания от подчиненных: военачальник не имеет права допускать, чтобы о нем думали, как о человеке, который не уверен в правильности своих действий. Но его постоянно терзал страх, что корабль, которым он управляет, плывет не туда.

Приблизившись к Бет, он вгляделся в ее лицо с той же пристальностью, с какой только что вглядывался в лежавшие перед ним карты.

— Я знаком с вами, мадемуазель? — спросил он по-французски.

— Однажды мы с вами уже встречались, — ответила Бет по-английски. — Это было в Америке, в поместье моего отца.

Бет смотрела, как Лафайет напрягает память, пытаясь вспомнить эту встречу.

— Тогда вы были очень красивы и очень смелы. И Вашингтон не мог вами нахвалиться, — напомнила она ему, улыбнувшись. Улыбка засветилась в ее глазах, когда она добавила: — Тогда вы были очень любезны с одной одиннадцатилетней девочкой.

Бет была уверена, что теперь-то он должен вспомнить, и не ошиблась. Лафайет кивнул. Перед его мысленным взором предстала девочка с озорными глазами и руками, такими же легкими и умелыми, как у ее отца. Тогда он был ранен, и Больё взял его в свой дом, лечил и ухаживал за ним.

— А вы очень выросли…

— А вы стали еще сильнее.

— Вероятно потому, что только силой можно исправить положение вещей, — задумчиво ответил Лафайет.

Интересно, верит ли он в то, что говорит? Судя по его взгляду — вряд ли. Во всяком случае — не до конца.

— Не всегда, генерал, — тихо сказала Бет.

Лафайет подумал о монархии и о тех людях, которые захватили королевскую власть. Иногда ему казалось, что теперь стало еще хуже, чем было раньше.

— Да, вы правы, — мягко согласился он. — Не всегда. Но, если я не ошибаюсь, вы проделали долгий путь вовсе не для того, чтобы вести со мной философские споры.

«Похоже, он хочет поскорее выпроводить меня отсюда», — подумала Бет.

— Я не займу у вас много времени. Я знаю, что вы очень заняты.

Она бросила взгляд на лежавшие перед Лафайетом карты. Интересно, какую операцию он сейчас разрабатывает? Против кого собирается выступать? Сердце Бет бешено застучало, и, чтобы набраться мужества, она взглянула на Дункана.

— Мой отец вернулся во Францию для того, чтобы посмотреть, не может ли он быть здесь чем-нибудь полезным.

— И на чью же сторону он встал? — прищурился Лафайет.

«Его больше интересуют сторонники и противники, чем правые и неправые», — подумала Бет и почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.

— На сторону человечности, сэр, — сухо сказала она. — Ту сторону, где находятся больные и раненые. Его первый долг — оставаться верным клятве Гиппократа.

— Ну да, конечно.

Глаза Лафайета были по-прежнему холодны. Как же пробиться к его сердцу?

— И за то, что он заботился о людях, его арестовали. И держат теперь в Бастилии, — сказала она.

Лафайет снова перешел к своим картам, оперся руками на стол и устремил взгляд на Бет. В ее глазах он прочел страдание, но ничем не мог ей помочь. У него были связаны руки.

— И вы хотите, чтобы я его освободил.

— Да! — воскликнула девушка.

Лафайет, выпрямившись, покачал головой:

— Я не могу этого сделать.

Бет в ужасе уставилась на него, не в силах поверить тому, что услышала только что.

— Не может быть, — прошептала она и схватила его руку. — Вы же сражались вместе, бок о бок. Мой отец спас вам жизнь. Вы жили в нашем доме. Как же вы можете бросить его в таких обстоятельствах?

Лафайет неопределенно махнул рукой:

— Тогда было совсем другое время, мадемуазель. А теперь мы оказались по разные стороны баррикад: ваш отец — с одной стороны, а я — с другой. Революции всегда нужны жертвы: любая революция пишется кровью. Боюсь, вы напрасно проделали весь этот путь. А теперь, извините меня…

— Нет, — не помня себя от ужаса, закричала Бет и снова вцепилась в его руку. — Вам не будет прощения!

Лейтенант выхватил свою шпагу и приготовился вышвырнуть Бет из палатки. Но в эту же секунду Дункан и Джейкоб заслонили ее своими телами и тоже обнажили шпаги.