Неприкаянные

Мэй

В машине жарко, как в преисподней. Личной преисподней для случайно выжившей в ночь убийств… Снять бы куртку или приоткрыть окно? Нет, никаких лишних движений. Никакой энергии во мне. Сижу и прею дальше.

Отец за рулем, мама – рядом, на переднем пассажирском. В салоне разит успокоительными. Запах лекарств, который, наверное, стоит в частном доме престарелых «Тихий уголок» на окраине Майнсити.

Моя зависть к старикам, потому что их жизнь почти прожита? Потому что им не надо думать о том, как бы побыстрее сдохнуть? Да, так и есть, им действительно повезло.

Стоящая тишина в салоне… Беседы родителей со мной? Бессмысленная штука. Мой острый как нож язык, грязные ругательства, хлесткие фразочки – всё это в прошлом. После кошмарной ночи я, Мэйси Франк, потеряла способность говорить.

Капли и запотевшее стекло. Майнсити, родной городок. Он – старик, который получил письмо. Конверт с небрежно шлепнутой печатью почтового отделения штата Миннесота. А внутри – некролог…

Отныне – ни единого яркого пятна вокруг. Мое детство… Калейдоскоп с цветными стеклышками. Кажется, эта игрушка мне наскучила, поэтому отдала ее сестренке…

Джинн. Джинни. Джинни-Колокольчику.

Мне четыре года с небольшим… Ее рождение и моя радость. А еще – убежденность в том, что все девочки с именем Джинн имеют магические способности. Лет до шести в это искренне верила. Почему? Да дядя Эдди тогда наплел про джиннов из бутылок, три заветных желания и счастливые имена.

Где теперь тот калейдоскоп? Гниет на помойке или пылится в одной из коробок на чердаке дома дяди? Разницы нет. Мой новый калейдоскоп с осколками трех цветов: бурого, серого и белого – в такие тона теперь окрашено всё вокруг.

Отчаяние и горе этих дней и ночей… Гостевая, а не моя комната. Место, где редко оставался даже кто-то из знакомых или родственников. Мой беззвучный, сдавливающий грудь рев. Мокрая от слез подушка. Подъем с постели только для того, чтобы сходить попить или в туалет. И так – до сегодняшнего утра, 21 ноября…

Вспышки и бесконечно повторяющиеся кадры… Ночь ада. Я ведь обещала прийти в одиннадцать? Как обычно, не сдержала слово. У Эндрю Вульфа время течет иначе. Была половина первого или около того. Мутное состояние по пути обратно из-за выкуренной травы.

Изгородь, а за ней – мой дом. Территория, куда не хотелось возвращаться. Боковая калитка. Мысли о Джинни. О том, что эта дурочка наверняка не спит. Лежит в моей кровати и дуется на меня.

Громкий хлопок! Я вздрогнула. И застыла как вкопанная. Первая мысль: в доме взорвался газовый баллон. Несколько мгновений тишины…

И душераздирающий женский крик!

Я рванула к дому.

Ноги разъехались на льду. Падение корпусом вперед. Кожа на ладонях тут же загорелась, а коленки под джинсами больно саднили.

Порог, дверь. Ключи. Сумка! Она осталась лежать там, на жухлом газоне. Выругавшись, я побежала обратно. И снова чуть не навернулась.

Выпотрошенная Прада. Связка ключей с брелоком в виде расписной мексиканской черепушки. Прощальный «подарочек» от Хесуса, оставленный в моем школьном шкафчике. Глупая угроза. El Dia de Muertos1. Мехико и «Парад Катрин»2 – Роб хотел съездить туда…

Темнота в гостиной. Надрывный плач, доносящийся со второго этажа. Тетя Лиза. Что с ней произошло?

Лестница, коридор…

Шок!

Открытая дверь в мою комнату. Внутри, в полутьме – мрачные силуэты. Кто-то склонился над постелью… А фоном – папин голос, доносящийся из родительской спальни. Он как-то сдавленно, но сосредоточенно диктовал наш адрес по телефону.

Моя комната несколькими часами ранее…

Сборы к Эндрю Вульфу и попутная перепалка с Джинни. Она просила, нет, умоляла взять ее с собой! Потом затребовала, чтобы я и вовсе никуда не ходила; осталась с ней, чтобы болтать, делиться глупыми секретиками. Я не могла, просто не могла выполнить ее просьбу… Мне требовалось как-то отвлечься от мыслей об Эйдене Келли. Слишком большой соблазн увидеться с ним. Нет, этого не будет ни при каких обстоятельствах, поэтому срочно забыться в гостях у Эндрю!

Итог разговора на повышенных интонациях с сестрой: «Детство закончилось, если ты не заметила, Колокольчик, повзрослей уже!» – кинула я в раздражении. А она послала меня на хрен.

Взять ее с собой потусоваться? Да легко! Например, на посиделки с подружками. Но у меня их нет, а притон Эндрю Вульфа – не лучшее место для таких девочек, как Джинни.

Самое пронзительно-печальное, что дядя Эдди, вообще-то, не планировал ночевать у нас. Даже такси уже вызвал. Остаться его уговорил папа, потому что тетя Лиза и мама накидались белым вином за семейным ужином и никак не могли вдоволь натрепаться.

Классные новости с ночевкой – восторг Джинни. Она тут же предложила устроить пижамную вечеринку. И получила мой жесткий отказ, боже!

Теперь всё это уже неважно…

Бурое пятно на топорщащемся одеяле в моей спальне. Что было дальше? Лишь какие-то обрывки в памяти… Заунывный гул сирен. Белый снег неслышно падал на фоне дымчатого неба. Копы, машина скорой. Дребезжащая каталка. На ней – бурый чехол, похожий на желчный пузырь выпотрошенной рыбы. Пара медиков толкали жуткий транспорт к открытым задним дверям скорой. И…

Пришедшее, наконец, чудовищное осознание: Колокольчика больше нет!

Я вздрагиваю. Уже подъехали, боже? Ноги ломит и сводит от голеней и до щиколоток. Вдруг чувствую прикосновение к плечу. Да, это папа мягко дотронулся, окончательно выдернув меня из состояния мучительного забытья.

– Как ты, милая? Ты точно решила?

Киваю папе в ответ и тут же фокусируюсь на резиновом коврике с логотипом «Мерседес»… Мама сухо закашлялась. Ее пальцы тянутся к ручке. Да уж, маникюр у нее, как обычно, превосходен. Никаких обгрызенных в волнении ногтей. Всегда идеальная прическа и осанка.

Поток свежего воздуха проникает в салон с ее выходом. Мне зябко…

Какой-то звук? Да, точно, это звук поворота колесика зажигалки. Горько потянуло табаком. При мне мама никогда не курила. Но сегодня день открытой демонстрации дурных привычек. И день…

Похорон.

Папа выходит и огибает машину. Открывшаяся дверь и протянутая мне рука. Папина ладонь теплая, а вот пальцы – ледяные… Внутри меня – пустота. Все слезы уже выплаканы.

А вон там, поодаль, вход на территорию городского кладбища, где собралась куча народу. Плевать на них всех. Причудливые трещины на кладбищенской ограде – вот что действительно привлекает внимание.

Когда шлялась здесь с Дареном последний раз? Лет семь назад? Кажется, мы хотели пощекотать нервишки. Но при свете дня тут оказалось неинтересно. Какой-то музей под открытым небом. С чужими, навсегда уснувшими людьми – его экспонатами…

Блин! Мама пытается взять меня под локоть. Отстраняюсь, сую руки по карманам. Мы начинаем приближаться к мрачной толпе, под противный хруст мелких камней под моими подошвами. Людская масса – большое черное пятно с вкраплениями белых лиц. Это монстр-пожиратель душ. И вот-вот чудовище откроет пасть, покажет ряды гнилых зубов и с глубоким зловонным вдохом втянет вновь прибывших. Даже костями не подавится. А бледные лица фантомов расплывутся в улыбках и бесшумно расхохочутся. На том свете всегда рады новеньким.

Я только «за». Ни одной причины продолжать жить…

Мы – часть монстра. Сколько же отверстий для шнурков на моих дизайнерских дымчато-серых ботинках? Девять с одной стороны, девять – с другой. Умножение на два. Сколько это? Дурацкое умножение, терпеть его не могу.

Восемнадцать… Да, их восемнадцать. Как раз мой возраст, где годы – черные дыры, сплетенные меж собой тугим шнурком.

Втягиваю ноздрями вовсе не свежий, а какой-то прелый воздух. От стоящих рядом мужчин разит потом, и он перебивает утонченный звук маминого парфюма.

– Пойдемте? – предлагают из толпы.

Негромкие переговоры людей…

– Надо дождаться, нехорошо это, – возражает кто-то.

Звук скрежета гравия? Да, он исходит со стороны небольшой парковки. Подъехавший Линкольн Картье, мать твою! Мэр Ллойд собственной персоной!

Так вот кого ждали лизоблюды, ага-ага, теперь дошло наконец. А этот высокопоставленный урод даже сегодня прибыл с опозданием. Демонстрация статуса у него такая, сто процентов.

Движение колонны… Тут так тесно и совсем нечем дышать. Впереди – непроглядная чернота траура на фоне крика воронья.

Территория старого городского кладбища. Кованые ворота. За ними – могильные плиты и надгробия. Новые ли, старые – все когда-то были заказаны в похоронном бюро Грэйвзов. Дональд – отец хладнокровного убийцы.

Три новых камня с именами, датами рождения и смерти, должно быть, единственные, что куплены в другой конторе ритуальных услуг.

Родители чуть ускорили шаг. Есть возможность незаметно выбраться из толпы. Немного притормаживаю. Панорамная картина. Спины горожан какие-то сгорбленные, сутулые. Один мэр Ллойд гордо возвышается над всеми. Вышагивает в самом центре колонны. Его бурую шляпу с полями опоясывает переливающаяся серая лента. Ниже – кусок белой шеи и меховая оторочка дорогущего пальто…

Путь до ада довольно короток, и люди, идущие впереди, уже смешались с частью горожан, что прибыли к месту проведения церемонии раньше.

«За что?» – доносится чей-то крик. Это вопрос в глубокую бездну, в никуда.

Я зажмуриваюсь, ощущая, как челюсти сводит от боли и покалываний. Обезумевший Роб. Он, Келли, я – все мы безумцы.

Дядя Эдди и тетя Лиза где-то там, у места прощальной церемонии. Как смотреть им в глаза, боже?!

А может, бежать? Добраться до трассы и поймать машину. Уехать навсегда, исчезнуть. Раствориться в Мексике или Канаде?

Тут незаметно подошедшая мама берет меня за запястье. Каким-то своим от природы въедливым и подозрительным нутром она почувствовала этот мой порыв с бегством. Но я не оказываю ей никакого сопротивления, пусть ведет меня прямо в чистилище. Я заслужила самого худшего. Заслужила существование, что хуже смерти!

Мрачное кольцо из людей и припорошенная снегом белеющая полянка по центру. Три могилы – три гроба. Лакированный ящик с закрытой крышкой – там Томпсон с огнестрельным в голову.

Не смотреть. Не смотреть на Джинни! На кого угодно, только не на нее…

Тягостная, совершенно нестерпимая атмосфера. Плач, стоны, женские причитания.

– Будь ты проклят! Гори в аду! – пробивается через гул низкий мужской голос.

А закашлявшийся пастор уже готовится к слову.

– Братья и сестры! В это тяжелое время мы должны найти утешение в любви и заботе друг о друге. Господь милостив. Помолимся вместе за души почивших…

Бессмысленные слова в пустоту. Так же, как и вопрос «За что?». Если б Господь правда был милостив, то сейчас родители оплакивали бы…

Меня!

Мэр Ллойд потирает руки, облаченные в дорогие кожаные перчатки. Неужели уже успел подмерзнуть, сволочь поганая? На его идеальном кашемировом пальто ни единого катышка. Наверное, и ботинки блестят, хоть жмурься. Такие, как он, всегда выходят чистенькими. Даже с кладбища. Черт с ним! Но где же отец Эйдена Артур Келли?

Ах да, кажется, говорили, что его разобрал инфаркт. Но мама Эйдена. А она где? Она ведь должна была прийти?

Могила Келли. Он, боже! Темно-серый элегантный костюм, сложенные на груди руки. В моей груди щемит от боли! Ему ведь, как и мне, всего восемнадцать. Слишком мало. Слишком много…

Женщина со светлыми волосами. Явная схожесть с Эйденом. Его мама, точно! Ее придерживают под локти двое мужчин. Должно быть, какие-то родственники или знакомые. Изнеможденное лицо этой немолодой женщины с абсолютно пустыми светлыми глазами. Она – тихий, безропотный призрак, который не умеет ни кричать, ни издавать стоны горя. Она – символ принятия всего, жизни в тяжелейшей депрессии с неумением постоять за себя…

Что?! Лицо дяди Эдди на расстоянии в несколько дюймов! По моему телу катится крупная дрожь!

Господи, забери меня! Дядины глаза какие-то чужие, блестящие и полоумные. Он – незнакомец со щетиной и взъерошенными волосами, и с крепким запахом перегара изо рта.

– Джинни хочет с тобой попрощаться, Мэй, – произносит он еле слышно сухими губами.

Боже, «попрощаться»! Он говорит о ней, будто о живой!

Господи! Он тянет меня за рукав куртки. Хочет, чтобы я подошла к гробу. Только не это!

Эйден! Смотреть на тебя. Только не влево… Наши неправильные, сложные отношения… Но почему ты кажешься таким щуплым? При жизни ты был выше и гораздо красивее. Мечта любой девчонки.

Головокружение, гул в ушах. Размытые силуэты. Шаг за дядей, второй, третий… Тепло! Чуть колючая ткань пальто и цитрусово-табачный аромат. Папа! Его защитные объятия. Он почувствовал, что я могу не выдержать прощания. Не дал брату утянуть меня в ад. И дядя отпускает рукав куртки.

– Прошу, минуточку! – звучит не к месту бодрый и какой-то деловой голос на фоне низкого гула скорбящей толпы.

Что происходит? Отрываюсь от папы. Помощник мэра знаками пытается утихомирить людей. Мэр уже занял место пастора и достал бумажку. Он явно собирается толкнуть речь.

Часы, мать твою! Ллойд украдкой глянул на часы? Сволочь, тварь! Для него похороны – очередное мероприятие, на котором надо появиться для галочки, а затем побыстрее унести отсюда задницу – вот что он в действительности хочет.

Тишина. Толпа уже готова слушать ублюдка. Меня наполняет такая ярость, что зубы, кулаки машинально и одновременно сжимаются! А Ллойд откашливается. Открывает рот:

– Сегодня мы…

Хлопок в ладоши. Еще хлопок! Мои аплодисменты, адресованные ему. Браво-браво!

Толпа ахает. Отлично! Удалось привлечь всеобщее внимание. Мэр замирает с округлившимися глазами… Шаг, еще шаг к нему. В моих до того ватных ногах появляются силы.

Я хлопаю до жжения в ладонях! А Ллойд начинает пятиться. Еще мгновение, и он смоется? Ну уж нет! Беру разбег, чтобы преодолеть несколько футов.

Еще… еще…

Испуганная физиономия мэра совсем близко. Проклятье! На самом подступе кто-то хватает меня сзади, за куртку. Это его помощник? Поздно, урод!

Прижимаю язык к верхнему нёбу, втягиваю глоток воздуха ноздрями и… делаю плевок!

Четко в цель! Прямо в морду Ллойду!