Нептун (ЛП)

Глава 17

У меня уходит минута, чтобы адаптироваться к темноте, хотя мы и спускаемся в пещеру постепенно. Рид плывет впереди, будто все отлично видит или же бывал здесь миллион раз. Скорее всего, и то и другое.

Пожалуй, мои глаза просто плохо приспосабливаются видеть в пресной воде. Может, это соленая вода помогает им каким-то образом? — но от этой мысли мне становится смешно. Обычно, попадание морской воды в глаза вызывает раздражение — если вы, конечно, не полурыба, или рыба-млекопитающее, или что-нибудь в таком духе. В любом случае, Риду не терпится начать экскурсию. — Жители океана все такие медлительные?

Он хватает меня за запястье, утягивая за собой. Его пульс мягко меня окутывает, будто проносящаяся мимо стайка мальков. Легкое покалывание.

— Ты можешь меня чувствовать? — спрашиваю я.

— Конечно. Разве ты меня не чувствуешь?

— Чувствую, но совсем по-другому, чем Галена.

— О, боже. — Рид закатывает глаза. — Ты же не веришь в притяжение?

Существует легенда, к которой Гален относится с сомнением. По традиции Сирен считается, что когда юноше-Сирене исполняется восемнадцать лет — или «сезонов» — его внезапно начинают привлекать несколько подходящих для продолжения рода девушек, которые могли бы стать ему хорошей парой. Затем он «отсеивает» их — у людей это называется «встречаться». Но в случае «притяжения», мужчину привлекает лишь одна женщина, и их союз является наилучшим во всех отношениях. Это поясняется тем, что притяжение дает возможность появиться на свет наиболее сильному потомству, и считается среди Сирен природным феноменом, обеспечивающим выживание их вида.

Гален не верил в притяжение — до встречи со мной. Теперь же он в нем уверен, ведь я единственная, к кому его когда-либо тянуло. Наш брак непременно наделает шуму вокруг идеи о притяжении, ведь если у меня Дар Посейдона, а у Галена — Дар Тритона, то вероятно, что наши дети будет обладать и тем, и другим.

Тем не менее, все эти законы и традиции Сирен — просто дурацкие суеверия. Если бы наш ребенок обладал обеими Дарами, я бы скорее списала это на генетику, чем на какой-то волшебный, причудливый миф, благодаря которому генералы Сирен всегда оказываются правы.

— Нет, — я мотаю головой. — Я не верю в притяжение. Я верю в любовь. И генетику. — Я не хотела, чтобы это прозвучало как «отвали», но судя по выражению лица, Рид понял это именно так.

— Говорю тебе, Эмма, я его чувствую. Не бойся, что я украду тебя у Галена. Он отличный парень, — бормочет Рид. Он подплывает ко мне поближе, так близко, что мне кажется, будто он не собирается следовать своим словам. Его губы всего в нескольких дюймах от моих, когда он шепчет: — Не то чтобы я не хотел тебя украсть. Еще как хочу. И украду, если пойму, что ты мне это позволишь.

Я пытаюсь отстраниться, но он удерживает меня за запястье. Я бы могла вырваться, но его глаза говорят мне, что он искренен, а не опасен или настойчив.

— Я бы украл тебя в мгновение ока, Эмма Макинтош, — продолжает Рид, но в его голосе нет и намека на сарказм или свойственное ему дурачество. — Но сначала мне пришлось бы тебя поцеловать, а я не хочу этого делать.

Почему-то, меня это задевает. Рид замечает мою реакцию и улыбается.

— Не дуйся. Ты очень привлекательна. Но я не стану тебя целовать, пока ты сама этого не захочешь. Просто знаю: если я тебя поцелую, обратной дороги уже не будет. Я никогда не смогу стать прежним. — Он наклоняется еще ближе, крепче сжимая мое запястье, и клянусь, я подвергаюсь бомбардировке его сердцебиением и пульсом Сирены. — Поэтому будь уверена, Эмма. Когда ты поцелуешь меня — а я думаю, ты это сделаешь — знай наверняка, кого собираешься выбрать.

Я высвобождаю запястье из его хватки и издаю беззаботный смешок. Хотя беззаботность полностью противоположна тому, что я сейчас чувствую. Рид кажется таким жизнерадостным и добродушным, но сейчас он практически вверяет мне свое сердце, приводя меня в замешательство. В смысле, что это за речь сейчас была? Мы знакомы всего несколько дней, а он вываливает все как есть на мое усмотрение. Не думает ли он, что мы ходим на свидания, а не на экскурсии, где он выступает в роли моего (чересчур навязчивого) гида?

Теперь меня мучает чувство вины. Ведь проводя больше времени с Ридом, кажется, будто я сама даю ему зеленый свет. Яснее ясного, что его намерения не совсем платонические, но я с самого начала четко дала понять, что люблю Галена. Понятное дело, наши с ним отношения не идеальны, но разве это не одна из их составляющих? Мне всегда казалось, что отношения между нами напоминают снежный шар. Порой он покрывается мелкими трещинками, когда его трясут снова и снова, но никогда не разбивается. Всегда остаётся нетронутым, словно его удерживает что-то изнутри.

Было бы кстати. если бы Гален дал мне знак, что он все еще меня любит. Что наш снежный шар не протекает. Или, что еще хуже, разбит.

Но мне все еще необходимо изучить Нептун. Рид мой гид — и это все. Я уже выбрала того, кто мне нужен, и поцелуй Рида этого никогда не изменит. Я просто буду продолжать его динамить, и в итоге (наконец-то!) он откажется от всей этой затеи с «позволь мне тебя любить».

Меня осеняет, что я так ему и не ответила. Интересно, что он увидел на моем лице, раз выглядит таким довольным.

— Я поняла, — говорю я мимоходом, отчего он вздрагивает. Но этому разговору уже давно пора закончиться по целой куче причин, а это случится, только если я заведу новый. — Расскажи мне историю Нептуна.

Он моргает, раз, два. Затем его вальяжная улыбка появляется снова, уже без тоски или ревности.

— Я бы рассказал, но у отца она выходит в сто раз лучше, честное слово. Он обладает способностями Архива, так что никогда не пытайся спорить с ним насчет прошлого, иначе непременно проиграешь.

— У вас есть здесь Архивы?

Он кивает.

— И Ищейки. У нас есть все то же что и у вас. За исключением океана.

Я начинаю понимать одержимость Рида океаном. Это не сам океан, хотя океаны бесконечно притягательны. Проблема Рида заключается в свободе выбора. Он жаждет нечто недосягаемое для себя, и от этого желание только возрастает. И не имею ли я к этому отношения?

Я решаю дать Риду передышку.

— Но твой отец, казалось, не слишком хотел рассказывать нам ее тогда. Мне было бы неудобно просить его об этом. И тебе не стоит этого делать, если ты не хочешь.

— Думаю, это твой драгоценный Гален постарался посеять неловкость за ужином. Я поговорю с папой. Он созовет Совет.

— Совет?

Рид кивает.

— Знаешь, как у людей бывают городские собрания, куда может прийти каждый и потолковать, как обстоят дела в городе? Ну вот, Совет вроде этого, только собирается он тайно, потому что обсуждаемое там не имеет ничего общего с освещением улиц или состоянием тротуаров.

— Мы?

— Иногда весь город. Иногда некоторые из нас. Все зависит от случая, правда. Но этот совет будет большим, я это гарантирую.

— Ох, ладно. Я правда не хочу втягивать твоего отца во все это. Не мог бы ты просто пересказать мне все вкратце?

Рид ухмыляется. — Конечно же, могу. Но если я так сделаю, ты решишь, что узнала от меня все что тебе нужно и я больше тебя не увижу.

— Рид, я…

Он делает жест рукой притихнуть, распугивая вокруг нас стайку пескариков.

— Кроме того, он действительно любит рассказывать истории. И все любят его слушать. Это будет замечательно, вот увидишь. И стоит того, чтобы от меня не избавляться. К тому же, ты сможешь повидать еще больше жителей Нептуна. У тебя наберется длинный список людей, с которыми ты сможешь переписываться, когда уедешь.

Когда я не проявляю энтузиазма, он скрещивает руки.

— Если ты пообещаешь прийти, я покажу тебе свой секрет. Такой, который ты сама не узнаешь.

Черт, черт, черт.

— Что это? — выпаливаю я, соглашаясь на сделку. Ну а что еще я должна была сказать? Уверена, дедушка отправил меня сюда узнать что-то новое о полукровках. Если бы я не согласилась, то несомненно, провела бы эту познавательную — и очень странную — поездку впустую.

— Вот это мне нравится. — Он тянет меня в сторону пещеры, где свет переходит в тень.

Рид поднимает руку, и вертит ею из стороны в сторону будто фокусник, собирающийся извлечь что-то из воздуха. — Видишь мои руки? Не хочешь их потрогать?

— Я и так верю, что ты не прихватил с собой лишнюю пару рук.

Сознательно или нет, но Рид слегка выпячивает грудь и замечаю я это лишь потому, что мне приходиться немного отплыть. Чисто из соображений безопасности, особенно после недавнего разговора.

— Я начну сначала, — говорит он, — потому что не уверен, как много ты уже знаешь.

Я киваю. Даже если я уже это знаю, немного освежить память мне не помешает. Конечно, я пока понятия не имею, о чем идет речь, так что это поможет избежать неожиданности.

— Итак, — приосанивается он. — Сирены могут Смешиваться, когда чувствуют в этом необходимость, и это срабатывает изнутри. Проще говоря, они нуждаются в Смешивании, если напуганы и все такое. Их кожа реагирует на команду мозга, а стимуляция к изменению приходит с внешним раздражителем. Наши тела имеют те же пигменты, что и чистокровные Сирены, за исключением реакции на внешние стимуляторы. Смотри.

Он протягивает свою руку к стене пещеры и начинает энергично растирать ее другой рукой так долго, что кажется, будто проходит целая вечность. Будь мы на суше, он бы заработал себе приличный ожог. Минута тянется за минутой. Я понимаю, почему никогда бы не додумалась до этого сама. Я бы сдалась после первых же сорока пяти секунд.

Наконец, что-то происходит. Кажется, что середина его предплечья начинает исчезать. Вот ладонь, затем стена пещеры и следом локоть. Спустя несколько секунд, середина его руки целиком становится невидимой. Рид только что Смешался у меня на глазах и я разглядываю пустое место, где должна быть его рука, между ладонью и локтем. Видна лишь смутная линия, наподобие скрытого 3Д-паззла.

— Круто, правда? — восклицает он, бешено растирая руку. — Нужно пробраться через несколько слоев человеческой кожи, прежде чем заденешь смешивающиеся клетки. Поэтому это занимает так много времени.

— Очуметь, — выпаливаю я. Полукровки могут Смешиваться.

Когда Рид прекращает трение, его Смешивание быстро материализуется в раскрасневшуюся руку.

Он пожимает плечами.

— Как видишь, использовать его для защиты весьма проблематично, но это все равно впечатляет. Готова попробовать сама? — он берет мою руку и кладет ее на стену, что ставит нас в более интимное положение.

Я отплываю подальше.

— Я сама могу себя растереть. — Я краснею, когда понимаю, как это звучит. И хотела бы зажать губы Рида, чтобы оборвать эту ехидную улыбочку, расплывающуюся на его лице. Не давая себе нового повода для смущения, я начинаю растирать свое предплечье. Неистово. Это выматывает. Сопротивление воды немного гасит мои усилия, и мне приходится стараться еще сильнее и быстрее. Внезапно, мне хочется воспользоваться мускулистыми бицепсами Рида. Нет, Галена. Я хочу руки Галена, и не просто энергично меня растирающие, но и крепко меня обнимающие.

У меня уходит куда больше времени, чтобы добиться того же результата. Но у меня получается. Когда рука начинает бледнеть, я все еще чувствую, что она там, но мои глаза отказываются видеть «руку» вместо «стены пещеры». Это похоже на ощущение, когда у тебя затекает нога, и ты можешь коснуться ее рукой, но абсолютно не чувствуешь. Твоя рука не чувствует, что чего-то касается, а нога не чувствует, что ее касаются.

Большая часть моей руки исчезла, и теперь это не моя бледная кожа, а белый пляжный песок.

— Вау, — протягиваю я, больше обращаясь к себе самой. — С ума сойти. — Я не чувствую ничего особенного, кроме теплоты, разливающейся по моей руке. За исключением этого, я бы и не узнала, что смешиваюсь.

И если я не могу это почувствовать, то уж точно не смогу вызвать Смешивание эмоцией наподобие осьминога, когда он нервничает или напуган. Что не так уж плохо. Если бы мое тело становилось абсолютно невидимым вместо того чтобы залиться краской, мне бы никогда не понадобилось зеркало.

— Значит, я научил тебя чему-то новому, — сияет Рид. В этот момент он выглядит по-детски радостным, милым и безобидным. Пока не принимается за старое. — Если ты захочешь, чтобы исчезло все твое тело, тебе непременно понадобится моя помощь. И на заметку, я не против.

На этот раз я отталкиваю его. Сильно.

— Кажется, ты не против заработать себе сотрясение с моей помощью.

И сейчас я уже не шучу.