Неудачное попадание

Глава 38

По дороге меня накрыло и вырубило. Не знаю, что добило сильнее — кровопотеря, жгучая боль или просто усталость, выжавшая из меня последние силы. Тело стало неподъёмным, будто кто-то залил в вены расплавленное железо, а в боку пылало так, словно туда всадили раскалённый клинок и провернули пару раз для верности. Последний раз я чувствовал себя таким развалиной лет двадцать назад, когда смерть дышала мне в затылок в одном из тех проклятых мест, о которых я старался забыть. Тогда я выкарабкался. И вот опять.

Очнулся я в холодной каменной коробке. Сырой воздух, пропитанный пылью и ржавчиной, царапал лёгкие. Руки и ноги сковали цепи — тяжёлые, грубые, такие, что даже дёрнуться толком не получалось. Ну хоть не подвесили за потолок, и на том спасибо. Хотя, будь я подвешен, вряд ли бы уже очнулся.

Я втянул воздух — и тут же зашёлся кашлем. Горло полоснула тупая, пульсирующая боль, будто кто-то засунул туда горящую головню. Чёрт возьми. Попытался сглотнуть — и пожалел: даже это простое движение отозвалось новой вспышкой мучений. Кажется, говорить я больше не смогу. Моя бывшая, та стерва, наверняка бы ухмыльнулась: её давняя мечта сбылась.

Почему-то именно сейчас вспомнилась эта мразь. Её ледяной взгляд, брезгливая гримаса, с которой она смотрела на меня в последний раз. «Лучше бы ты сдох», — бросила она напоследок. Мне было двадцать, и тогда я и правда думал, что сдохну. Но судьба, эта ехидная тварь, обожала держать меня на поводке, то отпуская, то затягивая петлю потуже.

Губы пересохли, язык прилип к нёбу, как мокрая тряпка. Я повёл плечами, проверяя себя на прочность. Тело ныло, словно после хорошей трёпки, но жить пока можно. Если, конечно, меня не оставят гнить в этой дыре без воды и жратвы. Тогда долго не протяну.

Дверь камеры взвизгнула, словно ржавая пила, и в проёме вырос громила с кислой рожей. Охранник. Или, скорее, тюремная нянька. Его ленивый взгляд скользнул по мне — типичный взгляд человека, которому плевать, кого стеречь, лишь бы платили.

— Жив? — буркнул он, ставя на пол глиняный кувшин и миску.

Я промолчал. Не потому, что не хотел, а потому что не мог. Просто уставился на него, пока он разглядывал меня с таким видом, будто прикидывал, сколько я ещё протяну.

— Хреново выглядишь, — добавил он, как будто я сам этого не знал.

Я медленно моргнул. Он фыркнул, поднялся и ушёл, хлопнув дверью. Снова тишина.

Я перевёл взгляд на миску. Чёрствый кусок хлеба, явно вчерашний, если не позавчерашний. Рядом — кувшин с водой. Двигаясь осторожно, чтобы не растревожить раны, я дотянулся до хлеба и поднёс его к губам. Откусил. Проглотить оказалось настоящим испытанием — горло взвыло, как раненый зверь. Скривился, выругался про себя. Смочил хлеб в воде, размял его пальцами, попробовал снова. Так было чуть легче. Еда не спасала, но хотя бы не давала сдохнуть сразу.

Я прикрыл глаза, отдаваясь усталости. Что дальше? Убьют? Оставят тут навсегда? Не знаю. Но если бы мне выпал шанс, я бы вытащил её оттуда снова. Даже ценой собственной шкуры.

На второй день дверь снова скрипнула. Я поднял голову — и узнал его сразу. Этот ублюдок был в бою. Быстрый, сильный, с повадками хищника. Будь я в форме, может, и дал бы ему бой. Но тогда, на границе, я еле стоял, шатаясь от истощения. И вот итог — вместо славной смерти на поле боя я здесь, в цепях, в каменной норе, без надежды на что-либо.

Он остановился напротив, скрестив руки. В его глазах тлел гнев — не дикий, а холодный, выверенный, как у человека, умеющего держать себя в узде. Такие враги — самые опасные.

— Ты меня помнишь, да? — голос резкий, как удар кнута.

Я смотрел молча.

— Конечно, помнишь. Я — Алан. Муж Анриэль, — процедил он, буравя меня взглядом.

Муж. Один из тех, кого она так хотела увидеть, ради кого бросилась на смерть и боролась за жизнь. Я только склонил голову, едва заметно, но он, похоже, воспринял это по-своему.

— Значит, понимаешь, — холодно усмехнулся он. — Тогда давай сразу к делу.

Он шагнул ближе, навис надо мной, как тень.

— Где вы были всё это время? Как ты её вытащил? Кто был заказчиком? — он говорил быстро, требовательно, не оставляя времени на раздумья. — Отвечай.

Я продолжал молчать. Не потому, что хотел его разозлить, а потому что не мог. В горле всё ещё стояла жгучая боль, голосовые связки просто отказывались подчиняться. Но объяснить это ему я не мог.

— Что, решил играть в молчанку? — его глаза вспыхнули злостью. — Думаешь, сможешь просто отсидеться здесь, и мы отпустим тебя? Ты ошибаешься.

Я не двигался. Что мне оставалось? Он не мог знать, что я не в силах говорить. И пытаться как-то объяснить ему, что с моим горлом что-то не так, не имело смысла. Он мне не доверял, а значит, любую попытку мог расценить как новый трюк.

— Ладно, — он выдохнул, скрестив руки. — Значит, позже разговоришься.

Я знал, что не разговорюсь. Не потому, что не хочу, а потому что не могу. Но он в это не поверит, да и желания объяснять нет.

— Я буду приходить каждый день, — пообещал он, направляясь к выходу. — И если ты решил ломаться, как тупая сволочь, знай — я могу быть очень, очень терпеливым и жестоким.

Дверь захлопнулась.

Так прошла неделя.

Каждый день он приходил. Каждый день повторял одни и те же вопросы. Каждый день ждал хоть какого-то ответа. И с каждым днём злился всё больше.

Он думал, что я просто молчу, издеваюсь над ним. Я видел, как сжимались его кулаки, как напрягалась челюсть. Он хотел убить меня, это было очевидно. И, будь у него меньше самоконтроля, он бы это уже сделал.

Но он не убивал. Не потому, что не мог. А потому, что хотел знать правду.

Правду, которую я не мог ему сказать и наверное не хотел.

Я не знал, какой сегодня день. Я не знал, сколько времени прошло. Неделя? Больше?

Анриэль так и не появилась.

Этот ублюдок, Алан, приходил ко мне каждый день, но он ни разу не сказал о ней ни слова. Ни случайно, ни в запале, ни в ярости — ничего. Будто её просто не существовало. Он спрашивал, откуда я, кто меня нанял, что я знаю о похитителях. Но меня интересовал только один вопрос: она жива?

Я не мог спросить. Не мог заставить его ответить. Я мог только смотреть и молчать, а он видел в этом лишь очередной вызов.

На второй неделе его терпение лопнуло.

— Ты, тварь, довёл её до такого состояния!

Я не успел даже моргнуть, как его кулак врезался мне в лицо. Голова дёрнулась в сторону, но я не издал ни звука. Второй удар. Третий. Губа лопнула, на язык попала кровь.

— Почему ты не защищал её⁈ — он схватил меня за воротник, его глаза метали молнии. — Почему, мать твою, ты молчишь⁈

Я просто смотрел на него. Ты действительно настолько туп, что ещё не понял?

Алан стиснул зубы, будто только сейчас осознал, что я физически не могу ему ответить. Он тяжело выдохнул и резко отпустил меня, словно коснулся чего-то грязного.

— Чёрт с тобой, — выдохнул он и вышел, хлопнув дверью.

Но его злость была мне безразлична. Его ненависть — тоже. Всё это не имело значения.

Анриэль.

Где она?

Прошло ещё несколько дней.

На этот раз в темницу вошли двое норков. Они выглядели потрёпанными, явно были взвинченными.

Это что, наконец-то мои «официальные» палачи?

— Говори, ублюдок, кто тебя послал? — выплюнул один из них.

Я молчал.

— Чёрт, — выругался второй. Он выглядел старше, рассудительнее, но его глаза горели не меньшей злостью. — Он ведь из ордена, ты понимаешь?

Орден.

Я медленно поднял голову. Они знают.

— Если похищение Анриэль было спланировано, то скорее всего, это были они.

Я не отвёл взгляда, но внутри всё похолодело.

— Или… — он помедлил, прежде чем добавить: Или это Каллем.

Каллем?

Я не знал этого имени.

— Может, он тоже часть ордена, а может, просто решил избавиться от неё по-другому. Но что-то мне подсказывает, что всё это его рук дело.

Я напрягся.

Так значит, этот Каллем — её бывший о котором она говорила?

— Этот ублюдок пытался её присвоить. Но после того, как она отказала ему, начал мстить.

Присвоить…

Я медленно переваривал сказанное.

Теперь стало ясно хоть что-то.

Но вот в чем вопрос.

Каллему ли она отказала тогда… или кому-то ещё?

Месяц в темнице

Так прошёл месяц моего существования в этой камере.

Меня больше никто не навещал. Видимо, они решили, что я бесполезен. Может, так оно и есть. Меня больше не пытались допрашивать, не избивали, даже не провоцировали. Просто оставили.

Ну, спасибо хоть поили и кормили раз в день. Разве что как собаку, чтобы не сдох раньше времени.

Но самое страшное было не это. Меня съедало беспокойство об Анриэль.

Я понятия не имел, что с ней. Жива ли она? Оправилась ли? Или…

Я гнал эти мысли прочь.

Она сильная. Она справится.

А потом, наконец, пожаловали гости.

Дверь камеры скрипнула, и я лениво поднял голову.

Зашёл мужчина-норк, судя по всему, далеко не простой. На вид лет семьдесят, но я сразу понял — это воин. Взгляд цепкий, движения уверенные, осанка прямая. Опытный, сильный, опасный.

Он молча осматривал меня несколько секунд, потом сделал пару шагов вперёд и заговорил:

— Кто ты такой?

Я смотрел на него молча.

Он хмыкнул.

— Где ты жил? Кем был?

Я снова молчал.

Его глаза сузились.

— Где тебя наняли? Кто твой заказчик?

Молчание.

Он нахмурился и внимательно меня изучил.

— Ты что, меня не понимаешь?

Я чуть наклонил голову.

Он прищурился.

— Ты из Ордена?

Я не отреагировал.

А потом он сделал шаг ближе, резко схватил меня за подбородок и чуть приподнял моё лицо.

— Ты глухой? Или просто считаешь себя слишком гордым?

Я даже не вздрогнул.

Только тогда, кажется, он действительно понял.

Его пальцы чуть сильнее сжали мою челюсть, затем он медленно убрал руку.

— Ты не говоришь.

Он сделал шаг назад, сложил руки за спиной и задумался.

Я видел этот момент осознания в его глазах.

— Как давно? — спросил он, но тут же махнул рукой. — Нет, забудь. Неважно.

Он бросил взгляд на охранника у двери и коротко кивнул.

Вскоре появился лекарь.

Он осмотрел меня, осторожно проверил горло, ощупал шею, потом отступил и холодно сказал:

— Травма голосовых связок. Вероятно, химическое или кислотное повреждение. Глубокий ожог, скорее всего.

Мужик внимательно слушал.

— Он сможет говорить?

Лекарь медленно покачал головой.

— Очень маловероятно. Повреждение старое, зажило неправильно. Даже если и заговорит — то с большим трудом.

Я не удивился.

Лекарь достал из сумки небольшой пузырёк с мутной жидкостью и протянул мне.

— Полощи горло дважды в день. Это снимет воспаление и облегчит дыхание.

Я посмотрел на него, потом на пузырёк, затем молча взял.

Вот и всё?

Лекарь больше ничего не сказал. Даже раны не посмотрел.

Он просто развернулся и ушёл.

Типичное лечение для пленника.

Норк какое-то время ещё молчал, затем медленно кивнул самому себе, развернулся и ушёл, даже не попрощавшись.

А я остался сидеть в своей камере, сжимая в руке пузырёк с бесполезной жидкостью.

По крайней мере, теперь они знают.

Я не могу говорить.

Но это не значит, что мне нечего сказать.

Я понимал, что этот Алан был слишком поглощён своей злостью, чтобы увидеть очевидное. Он слишком зациклился на ненависти ко мне, чтобы понять банальную истину.

Хотя и я, честно говоря, особого рвения объяснять не проявлял.

Меня бесил этот мужик.

До дрожи в пальцах.

Он не видел во мне ничего, кроме угрозы. Ему не важно было, помогал ли я Анриэль, защищал ли её, рисковал ли жизнью ради неё. Для него я просто враг.

Но перевод в другую комнату… вызвал тревогу.

Меня отвели в небольшое помещение, где не было ни цепей, ни кандалов. Просто кровать, стол и даже таз с тёплой водой.

Это насторожило.

А потом мне дали бинты и разрешили перевязать раны, которые всё никак не хотели заживать из-за истощения.

А ещё — больше еды и воды.

Что-то изменилось.

К чему бы это?

Я был настороже, пока обрабатывал раны. Всё тело ныло, но я давно привык к боли. Единственное, что беспокоило — это неизвестность.

А потом…

Дверь открылась

И передо мной предстала Анриэль.

Я замер.

Она жива.

Она выглядела бледной, но в остальном… в порядке.

Целая.

Я не сразу осознал, как сильно напрягся, как до боли сжал пальцы на бинтах.

А за ней в комнату вошёл один из норков, которого я видел в камере.

Охрана?

Мне было плевать.

Я смотрел только на неё.

И она смотрела на меня.

Её взгляд блуждал по моему лицу, по телу, по бинтам. В глазах была забота, но я не мог сразу поверить в это.

Я не понимал, почему её так долго не было.

Мне казалось, что она… забыла обо мне.

Я был для неё просто расходником? Средством для выживания?

Так наши женщины всегда относились к мужчинам. Они не особо волнуются о чувствах или о здоровье своих пар. Мы всегда были на втором или третьем месте.

Но Анриэль…

Она казалась другой.

Я не мог ошибиться.

Когда она заговорила со мной через бумагу, задавая вопросы о моём состоянии, облегчение хлынуло волной.

Она не забыла.

Она беспокоилась.

После короткого разговора она пообещала привести лекаря.

Но вопросы об ордене напугали…

Я не знал как мне объяснить мой жизненный уклад… Поймет ли она меня?

Вряд ли…

Я почувствовал, как что-то внутри меня сдвинулось.

Но она стоила всего этого…

Анриэль

Я нервно шагала по комнате, пытаясь успокоить себя.

После встречи с Хантом в груди всё ещё бурлили эмоции. Я радовалась, что он жив, но меня мучили вопросы — что с ним произошло после того, как он донёс меня до границы? Как он получил травму горла? Что с ним сделали, пока я лежала без сознания?

Эти мысли не давали покоя…

Я решила принять ванну, чтобы хоть немного расслабиться.

Моя новая ванная комната оказалась просторной, с мраморным полом и золотистой отделкой. Вода в наполненной ванне была теплой, но я всё равно вздрагивала, когда погружалась в неё. Тело всё ещё оставалось слабым, мышцы отзывались ноющей болью, но это было терпимо.

Я закрыла глаза, погружая лицо в тёплую воду, и попыталась отогнать из головы всю путаницу.

Но получилось не очень.

Как только я вернулась в свою комнату, улеглась в кровать, меня накрыло снова.

Я смотрела в потолок, укрывшись одеялом, и чувствовала, как сердце тяжело стучит.

Вечером — снова разговор с Хантом.

Я ждала этого.

Мне хотелось услышать ответы.

Хотя… он ведь не мог говорить.

Я вздохнула, обхватывая себя руками.

Парни по очереди заходили ко мне в комнату. Они почти не отходили, всегда кто-то был рядом. Иногда отлучались по делам, но ненадолго.

Я понимала, как сильно они переживают, но в этот раз я не могла молчать.

Днём я уже рассказала всю правду о похищении: за этим стоял Каллем, а Хант не был виноват. Его наняли как проводника, и он ничего не знал о планах похитителей.

Но мужья хотели услышать это от него лично.

Особенно Дрейк.

Он хотел убедиться, что я не ошибаюсь.

И я согласилась.

Потому что, несмотря на то что я верила в слова Ханта, я понимала — мужчины тоже имеют право знать правду и оценить эту ситуацию с другой стороны.

Я видела, как мои мужчины наконец-то начали оживать, стряхивая с себя тяжёлый груз последних недель. Словно весенний ветер пробудил их от долгого сна, разгоняя тени, что сгустились в наших сердцах.

Дрейк снова стал самим собой — цепким, внимательным, с той искрой в глазах, что всегда загоралась, когда он брался за дело. Его старые следовательские привычки ожили: он ходил по комнате, хмуря брови, теребя в руках потёртый кожаный блокнот, который давно стал его талисманом. Я слышала, как он бормотал что-то себе под нос, выстраивая в голове цепочки фактов, — его долг и профессия снова взяли верх, и это грело мне душу.

Алан же… С ним было сложнее. Я всё ещё волновалась, глядя, как он борется с собой. Его ненависть, что полыхала ярче костра в тот день, когда он впервые увидел Ханта, наконец-то начала тлеть, а не гореть. Он сидел у окна, скрестив руки, и смотрел на заснеженный двор, где ветер гнал мелкие вихри позёмки. Обычно нежный, ласковый, с мягкой улыбкой, что могла растопить любой лёд, он всегда был моей тихой гаванью. Но эта проклятая история вытолкнула его за пределы привычного — туда, где я едва узнавала его. И всё же сегодня в его взгляде мелькнула тень прежнего спокойствия, и я цеплялась за неё, как за спасательный круг.

А вот Эрик уже вовсю взялся за дело. Вместе с отцом они отправились допрашивать местных — я видела, как они уходили, закутанные в тёплые плащи, с фонарями в руках, что отбрасывали дрожащие пятна света на замёрзшую тропу. Эрик, с его упрямым нравом и резкими движениями, шагал впереди, а отец, суровый и сосредоточенный, едва поспевал, но в его глазах горела та же решимость. Они выспрашивали у местных хоть крупицу о Каллеме.

Вечером я отправилась к Ханту в сопровождении Дрейка.

Я морально готовилась к разговору, но внутри всё дрожало от неизвестности.

Когда мы вошли в комнату, я облегчённо выдохнула.

Хант был уже в порядке.

Его раны обработали, он был чистым, в новой одежде. Впервые за всё время я видела его не покрытого слоем пыли, крови и грязи.

И ещё кое-что…

На нём не было маски.

Она лежала на столе рядом с ним.

Я на секунду зависла, рассматривая его настоящее лицо.

Оно было резким, грубовато-хищным, но в то же время… каким-то родным.

Я не думала, я просто кинулась к нему.

Обняла.

Сильно.

Так, словно боялась снова потерять.

Хант замер на мгновение, но тут же обнял меня в ответ, мягко, но крепко.

Я чувствовала, как он старается не причинить мне боли, как его пальцы зарываются в мои волосы, как его тёплое дыхание касается моего виска.

Когда я подняла голову, его губы тронула едва заметная улыбка.

А в глазах светилась нежность.

Меня словно ударило током.

Он смотрел на меня так, будто я единственная, кого он хочет видеть в этом мире.

— Ты в порядке? — шёпотом спросила я, не отрываясь от него.

Он медленно кивнул.

Дрейк кашлянул, напоминая о своём присутствии.

Я нехотя отстранилась, но Хант не убрал руку с моей спины, словно не хотел отпускать.

Я взяла его ладонь в свою и крепко сжала.

— Мы пришли поговорить, — сказала я, встретившись с его взглядом.

Он не отвёл глаз.

Только медленно кивнул, показывая, что готов.

Хант медленно подошёл к столу, его движения были размеренными, но я видела, как напряжены его плечи. Он сел, взял перо, окунул его в чернила и лишь после этого поднял на нас взгляд.

Он выглядел серьёзным, сосредоточенным, его лицо не выражало ни злости, ни раздражения, но в глазах вспыхнуло нечто опасное, когда Дрейк задал первый вопрос.

— Ты знаешь, кто такой Каллем? Слышал о нём ранее? Видел ли его в кругах твоего ордена?

Я поспешно вмешалась, прежде чем Хант даже успел среагировать.

— Не волнуйся, — сказала я мягко, но твёрдо. — Это Дрейк, один из моих мужей. Ему можно доверять.

Он на секунду задержал на мне взгляд, потом кивнул и перевёл оценивающий взгляд на Дрейка. Его лицо оставалось непроницаемым, но я видела, как его глаза изучают мужчину, будто прикидывая, можно ли ему доверять.

Затем Хант вернулся к бумаге и начал писать, чёткими уверенными движениями.

«Я не знаю, кто такой Каллем, слышал о нём только от вас в камере. О его причастности к ордену не могу сказать точно. Долгое время я находился в другом королевстве на задании и параллельно работал проводником, не особо вникая в наличие новичков среди наших рядов.»

Я проследила за тем, как Дрейк вчитался в его ответ, нахмурившись.

— Когда ты вёл Анриэль через проклятые земли… — голос моего мужа звучал глухо, но твёрдо. — Почему ты согласился вообще? Ты ведь видел, что это похищение.

Хант поднял на него взгляд, в глазах мелькнула тень раздражения, но он снова потянулся за пером.

«А как иначе? Они бы убили меня там.»

Я напряглась, сжав кулаки.

«Я не собирался отдавать её им по прибытии, я бы забрал её в орден… точнее, хотел поначалу забрать, а потом…»

Я сглотнула, чувствуя, как в груди нарастает тревожное предчувствие.

— Что потом? — мой голос дрогнул, и я не смогла его удержать таким же твёрдым, как раньше.

Хант медленно поднял голову, посмотрел мне прямо в глаза, а затем вернулся к перу.

Я почти слышала, как громко стучит моё сердце, пока он аккуратно выводил буквы на бумаге.

«А потом я решил, что ты будешь моя. Даже мой орден не добрался бы до тебя.»

Я затаила дыхание, глаза расширились, но вместо страха или сомнений в груди разлилось тёплое облегчение.

Он не собирался предавать меня. Не собирался сдавать ордену.

Я почувствовала, как невольно улыбаюсь, едва сдерживая себя, чтобы не потянуться к нему.

Дрейк, который всё это время наблюдал за ним с прищуренным, оценивающим взглядом, наконец плавно выдохнул и медленно кивнул, убирая руки с груди.

— Что ж… это многое объясняет, — наконец сказал он, но в голосе больше не было того напряжения, что было раньше.

Я взглянула на Ханта. Он не выглядел растерянным или несчастным из-за своей откровенности, скорее наоборот — он знал, что сказал правду, и не собирался от неё отказываться.

И я была безумно этому рада.

Дрейк скрестил руки на груди, его взгляд был тяжёлым, проницательным.

— Хорошо, значит, Анри тебе дорога… — медленно проговорил он, не отводя глаз от Ханта.

Тот лишь кивнул.

Я почувствовала, как мои пальцы чуть крепче сжали подол платья. В комнате повисло напряжение.

Дрейк слегка подался вперёд, облокотившись на стол, и продолжил уже более тихо, но от этого ещё более веско:

— Я успел узнать о тебе многое, Хант.

Норк поднял на него взгляд, но не проронил ни слова, просто ждал.

— Ты был бароном, — спокойно продолжил Дрейк. — Но тебя осудили, отослали в Проклятые земли… У тебя был шанс вернуться, и ты его не упустил. Всё это — в двадцать лет.

Я не сразу поняла, что именно меня больше потрясло в этой информации.

Хант был аристократом? Бароном? Осудили?

Я повернула голову к нему, но он даже не дрогнул, просто сидел, сложив руки перед собой, и наблюдал за нами с таким же мрачным спокойствием, как всегда.

Дрейк, видя, что его слова не вызвали у него никаких явных эмоций, медленно выдохнул и продолжил:

— Я понимаю, почему после всего этого ты провёл двадцать лет в Ордене. — Он слегка наклонил голову, с любопытством рассматривая Ханта. — Можно даже сказать, что ты один из его глав.

Хант чуть заметно прищурился, но не подтвердил и не опровергнул сказанное.

— Но меня напрягает другой факт, — добавил Дрейк, его голос стал ниже и жёстче. — Ты интересуешься моей женой, а в твоем положении это недопустимо!

Я замерла.

Дрейк произнес эти слова не столько с ревностью, сколько с твёрдой, холодной решимостью понять, кто перед ним.

Хант слегка удивился, его взгляд стал более внимательным, но… ни капли смятения.

Я же…

Я была ошарашена.

Барон. Проклятые земли. Осужденный… Орден. Один из его глав.

Как вообще вся эта история связана с тем мужчиной, который всю дорогу защищал меня, носил на руках, грел своим телом в ледяных ночах и смотрел так, будто я самое ценное, что у него было?

Я перевела взгляд с Ханта на Дрейка, потом обратно.

Боги, я явно чего-то не знаю или не понимаю в этой жизни…