Невеста Данкена

Глава 9

В конце января из Арктики начал приближаться еще один циклон, и он не предвещал ничего хорошего. Они несколько дней слушали предупреждения, и сообща делали все, что могли, чтобы уберечь стадо. Холодный фронт приблизился ночью, и, проснувшись на следующее утро, они обнаружили густой снегопад и температуру, опустившуюся до двадцати трех градусов ниже нуля, однако, ветер был не таким сильным, как прежде.

Риз предпринял несколько набегов, чтобы разбить лед в корытах и водоемах, чтобы животные могли пить, и Маделин испытывала страх каждый раз, когда он выходил. Царивший сейчас холод уже был смертельно опасен, а метеосводки сообщали, что погода ухудшится.

Так и случилось. Температура понижалась весь день, и в сумерках достигла отметки тридцати с половиной градусов ниже нуля.

К утру она дошла до сорока с половиной, и подул ветер.

Если прежде Риз тревожился, то теперь он походил на запертое в клетке животное. Даже в доме они кутались в слои одежды, а Риз поддерживал огонь в камине несмотря на то, что электричество еще не пропало. Чтобы поддерживать температуру, они постоянно пили горячий кофе или шоколад, и переместились вниз в гостиную комнату, чтобы спать перед огнем.

На третий день он просто сидел с почерневшими от внутренней ярости глазами. Его животные умирали снаружи, а он, черт возьми, ничего не мог с этим поделать; снежная метель мешала добраться до них. Смертельный холод убьет его быстрее, чем скот. Холодный ветер опустил температуру до минус пятидесяти шести.

Той ночью, лежа перед огнем, Маделин опустила руку ему на грудь и почувствовала, как напряжено его тело. Глаза Риза были открыты, он смотрел в потолок. Она приподнялась на локте.

– Что бы ни случилось, – сказала она спокойно, – мы справимся.

Его голос был резок.

– Мы не можем сделать это без рогатого скота.

– Значит, ты просто сдаешься?

Он бросил на нее неистовый взгляд. Риз не знал, что значит «сдаваться»; такого слова для него не существовало.

– Мы будем работать упорнее, – сказала она. – В прошлом году меня здесь не было, чтобы помочь тебе. Мы сможем сделать больше.

Его лицо смягчилось, он взял ее руку и поднял, изучая в свете камина слабую, по-женски изящную кисть. Маделин была готова делать этими руками любую работу, неважно насколько грубую или грязную, поэтому Риз не решился сказать ей, что всякий раз, когда она была с ним, он настолько беспокоился о ее безопасности, что большую часть времени тратил на то, чтобы следить за ней. Она не поняла бы этого; они были женаты семь месяцев, и она не отступила ни перед одним из препятствий. И конечно, она не отступала перед ним. Воспоминания о некоторых из их поединков заставили его улыбнуться, а воспоминания о других – вызвали эрекцию. Эти семь месяцев не были скучными.

– Ты права, – ответил он, прижимая ее руку к своему лицу. – Мы просто будем работать больше.

Они смогли выйти только на четвертый день. Ветер стих, а небо представляло собой чистый синий купол – насмешка жгучего мороза. Чтобы дышать, им пришлось закрыть лица, настолько было холодно. Им потребовалась вся выносливость, чтобы просто добраться до сарая и позаботиться о находившихся там животных. Корова измучилась от боли, ее вымя настолько раздулось и воспалилось, что она пиналась каждый раз, когда Риз пытался подоить ее. Он целый час промучился с ней, прежде чем она перестала сопротивляться и позволила ему закончить работу. Пока он разбирался с доением, Маделин позаботилась о лошадях, наносила воды и корма, после чего вычистила стойла и насыпала свежей соломы.

Животные казались возбужденными и довольными их видеть; слезы жалили ей глаза, когда она гладила по лбу любимицу Риза. Эти животные были защищены сараем; она не могла вынести даже мысли о рогатом скоте.

Риз завел грузовик и загрузил сеном его и небольшой прицеп. Маделин забралась в кабину и, когда он хмуро посмотрел на нее, ответила ему твердым взглядом. Никоим образом она не позволила бы ему в такой сильный мороз выехать на пастбище в одиночку; если с ним что-то случится, если он упадет и не сможет вернуться в грузовик или потеряет сознание, то очень быстро погибнет.

Он аккуратно повел машину к защищенной местности, где оставил пастись рогатый скот, и остановился. Его лицо застыло. Там не было ничего, только чистый белый пейзаж. Солнце искрилось на снегу, и он вынул темные очки. Маделин без слов последовала его примеру.

Он начал двигаться, ища любые признаки стада, если кто-нибудь, действительно, выжил. Это белое покрывало могло скрывать застывшие туши.

Наконец, раздался жалостливый крик, приведший их к кучке животных. Животные ушли в поисках пищи, или, еще вероятнее, укрытия, но остановились среди деревьев, где снег образовал огромный сугроб у стволов, частично блокируя ветер и, возможно, тем самым спас их.

Лицо Риза все еще было замкнутым, когда он вышел, чтобы выгрузить из трейлера несколько тюков сена, и Маделин знала, что он чувствует. Он боялся надеяться, боялся, что выжило лишь несколько голов. Он разрезал шпагат на упаковке и разворошил сено, затем взял лопату и вырыл в сугробе углубление. Встревоженный скот выбрался из того, что стало для них загоном, и устремился к сену. Риз пересчитал их, и его лицо стало суровым. Это была лишь крупица той численности, которая должна была присутствовать.

Он вернулся в грузовик и сел, сжимая руль руками в перчатках.

– Если выжили эти, могут быть еще, – сказала Маделин. – Мы должны продолжить поиски.

У замерзшего водоема они нашли чуть больше, но животные лежали на боку жалкими, покрытыми снегом бугорками. Риз пересчитал их. Тридцать шесть были мертвы, и возможно, здесь были телята, слишком маленькие, чтобы заметить их под всем этим снегом.

Одна корова попала в ловушку, запутавшись в проволоке и кустарнике, а ее теленок лежал на снегу рядом с ней, наблюдая невинными карими глазами за слабой борьбой матери. Риз разрезал проволоку, освободив ее, и она поднялась на ноги, но оказалась слишком слабой, чтобы сделать что-то еще. Теленок тоже встал, спотыкаясь на подкашивающихся ногах в поисках ее молока. Риз положил для нее сено и продолжил поиски.

Они обнаружили семерых уцелевших в овраге и десять мертвых туш в ста пятидесяти метрах от этих. Именно так продолжалось всю оставшуюся часть дня: скольких бы они не находили живыми, мертвыми они находили еще больше. Он подавал сено, топором раскалывал отверстия в затянутых льдом водоемах и одновременно подсчитывал как свои потери, так и тех, кто выжил. Половина стада была мертва, и еще многие могли умереть. Мрачность ситуации давила на него. Он был так близок – а теперь это!

На следующий день они кружили, пытаясь собрать стадо. Риз ехал верхом, а Маделин вела грузовик, тянувший еще один прицеп с сеном. Температура стала умеренной, если двадцать три градуса ниже нуля можно назвать умеренным, но было слишком поздно.

Одно годовалое животное отказывалось присоединяться к стаду и порывалось остаться, лошадь немедленно последовала вперед за сноровистым молодым бычком, отгоняя его к стаду. Молодой бык упрямо остановился, качая головой назад и вперед, и выглядел точь-в-точь, как непокорный подросток. Затем он предпринял еще одну попытку к бегству и рванул через водоем, но это был тот пруд, где Риз прорубил во льду отверстия, и они еще не застыли достаточно крепко, чтобы выдержать вес однолетки. Его задние ноги провалились в воду, и он повернул назад, в ужасе мыча и вращая огромными глазами.

Извергая поток проклятий, Риз достал веревку и приблизился к берегу. Маделин подвела грузовик и вышла.

– Не выходи на лед, – предупредила она.

– Не волнуйся, в отличие от него, я не настолько глуп, – пробормотал он, тряхнув незатянутой петлей и несколькими взмахами раскручивая лассо. Первый бросок не удался, поскольку молодой бык яростно боролся и из-за этой борьбы переломал много льда; как раз, когда Риз сделал бросок, он соскользнул и почти полностью ушел под ледяную воду. Все еще бранясь, Риз быстро вытянул веревку, когда Маделин присоединилась к нему.

Со второго броска веревка прочно закрепилась вокруг мотающейся головы, и Риз быстро привязал веревку к седлу. Лошадь, повинуясь тихим инструкциям и давлению руки, начала отступать, вытягивая однолетку из воды.

Как только бычок выбрался из воды, лошадь остановилась, и Риз взялся за веревку, чтобы ослабить петлю вокруг шеи быка. Едва освободившись, животное издало панический рев и толкнуло Риза, скидывая его мускулистым плечом в воду.

Маделин воздержалась от вопля, рванув вперед, ожидая, когда он появится на поверхности. Он появился, приблизительно в трех метрах, но это были три метра, которые он был не в состоянии преодолеть. Шоковый холод воды парализовал почти мгновенно. Все, что он мог, это хвататься за край ломаного льда и держаться.

Она схватила веревку и подвела ближе лошадь, но не могла раскрутить петлю и в любом случае не стала бы вытаскивать его за шею.

– Ты можешь поймать веревку? – торопливо позвала она, и он шевельнул одной рукой, затянутой в перчатку, – она надеялась, что это было утвердительным ответом. Маделин бросила ему веревку через воду, и Риз попытался поднять руку и поймать ее, но движение получилось медленным и неуклюжим, и веревка ушла под воду.

Она должна вытащить его оттуда сейчас же. Две минуты промедления могли стоить ему жизни. Сердце Маделин колотилось о грудную клетку, а лицо стало мертвенно-белым. Здесь нет никого, кроме нее, кто мог бы помочь ему, а для нерешительности не было времени. Она вытянула веревку и побежала к водоему, к кромке льда.

Он поднял голову, его глаза наполнились ужасом, когда он увидел, как она медленно придвигается к нему.

– Нет! – прохрипел он.

Она опустилась на живот и начала ползти к нему, распределяя свой вес по как можно большей площади, но даже тогда чувствовала, что лед трещит под ней. Три метра. Всего три метра. В теории они казались настолько короткими, а на практике бесконечными.

Край льда, за который он держался, раскрошился, и Риз стал уходить вниз. Она бросилась вперед, ради скорости позабыв о безопасности. Как только он снова показался на поверхности, она ухватила его за воротник пальто и потянула вверх; двойное давление их веса заставило лед ломаться сильнее, и она едва не присоединилась к нему, но успела отскочить назад на достаточное расстояние.

– У меня есть веревка, – сказала она, ее зубы клацали от ужаса. – Я собираюсь закинуть ее через твою голову под руки. Потом лошадь вытащит тебя. Хорошо?

Он кивнул. Его губы посинели, но он сумел поднять одну руку, чтобы она могла накинуть на него веревку. Она наклонилась вперед, затягивая скользкий узел, и лед под ней издал острый хруст, погрузив ее прямо вниз.

Холод. Она никогда не испытывала такого холода. Из-за него у Маделин перехватило дыхание, а конечности мгновенно онемели. Ее глаза были открыты, и она видела, как перед лицом плавают ее волосы. Она была под водой. Странно, что это не имело значения. Наверху она могла видеть бесконечную белизну с темными пятнами и странное волнение. Риз… возможно, это был Риз.

Мысль о Ризе помогла ей собрать разбегающиеся мысли. Каким-то образом она сумела начать молотить руками и ногами, сражаясь за выход к поверхности и устремляясь к одному из темных пятен, представляющих собой разломы во льду.

Ее лицо показалось на поверхности, когда лошадь, работая самостоятельно, вытянула Риза на берег. Ее приучили тянуть, когда она чувствовала вес на конце веревки, как сейчас. Маделин достигла кромки льда, пока Риз боролся руками и коленями.

– Мэдди! – Его голос прозвучал хриплым криком, пока он сражался, чтобы освободиться от веревки, от его координации почти ничего не осталось.

Держаться. Все, что ей нужно было делать, это держаться. Этого она просила от него, и теперь сама должна была делать так же. Маделин старалась, но у нее не было его силы. Ее вес начал тянуть вниз, и она не могла остановить это. Вода снова сомкнулась над головой.

Она должна бороться за путь к поверхности, должна плыть. Ее мысли были вялыми, но они в достаточной степени направляли ее движения, чтобы как раз тогда, когда она решила, что ее измученные легкие разорвутся от жажды вздохнуть, Маделин снова вырвалась на поверхность.

– Хватайся за лед. Мэдди, хватайся за лед! – он неожиданно выкрикнул команду таким тоном, что заставил ее слепо потянуться наружу, благодаря чему она случайно закинула руку поперек льдины.

Влажная веревка замерзла, сделавшись негибкой. Риз боролся с холодом, боролся с собственной неуклюжестью, раскручивая петлю.

– Подними вторую руку вверх, чтобы я мог накинуть петлю. Мэдди, подними-вторую-руку-вверх!

Она не могла. Она уже слишком долго пробыла в воде. Все, на что Маделин была способна, это поднять руку, которой держалась за лед, и надеяться, что Риз сумеет захватить ее прежде, чем она полностью погрузится вниз.

Он закинул петлю, когда ее лицо исчезло под водой. Та обосновалась вокруг ее протянутой руки, и он яростным движением затянул ее, петля сократилась почти до ничего на ее узком запястье.

– Назад, назад! – завопил он лошади, которая уже напряглась под весом, который почувствовала.

Ее тянули под водой к берегу, и наконец, вытащили. Риз упал рядом с ней на колени, в глазах стоял ужас, пока она не начала, задыхаясь, откашливаться и исторгать воду.

– С нами все будет в порядке, – свирепо сказал он, работая над узлом на запястье, чтобы освободить ее. – Все, что нам нужно, это добраться до дома, и мы будем в порядке. – Он не позволил себе даже подумать о том, что они не смогут это сделать. Несмотря на то, что они находились недалеко от дома, это отнимет все его силы.

Он слишком замерз, чтобы поднять ее, поэтому доволок ее до грузовика. Ее глаза продолжали закрываться.

– Не засыпай, – резко сказал он. – Открой глаза. Борись, черт возьми! Борись!

Ее серые глаза открылись, но в них не было никакой осмысленности. К его удивлению, ее кулак сжался, и она замахнулась на него, повинуясь его грубой команде.

Риз открыл дверь грузовика и наполовину закинул, наполовину затянул Маделин на сиденье. Она растянулась поперек него, заливая водой.

Риза слегка подтолкнула его лошадь. Если бы животное не было так дорого ему, он оставил бы его здесь, но целая жизнь заботы о своем домашнем скоте побудила его привязать узды к заднему бамперу. У него не получится ехать быстрее того, чтобы лошадь могла с легкостью поспевать за ними, хотя все инстинкты кричали ему, что он должен спешить и доставить их обоих в тепло.

Он затащил себя на сиденье за руль и включил зажигание, затем изо всех сил попытался повернуть выключатель, включив печку на полную мощность. Из вентилей полился горячий воздух, но он слишком окоченел, чтобы его почувствовать.

Они должны избавиться от своей одежды. Ледяная влажность лишь вытягивала еще больше тепла из их тел. Он начал сражаться со своим пальто, выкрикивая Маделин приказы делать то же самое.

Каким-то образом она сумела сесть, но почти лишилась координации. Она была в воде еще дольше, чем он. Ему нелегко было справиться, но к тому времени, когда он оказался голым, она слабо скинула свое тяжелое пальто, на котором уже образовались ледяные кристаллы, на пол.

Он взялся за ее пуговицы.

– Давай, любимая, мы должны раздеть тебя. Одежда только сильней тебя заморозит. Ты можешь говорить со мной? Скажи что-нибудь, Мэдди. Говори со мной.

Она медленно подняла одну руку со сжатыми в кулак пальцами, всеми кроме одного – среднего. Он взглянул на непристойный или намекающий на кое-что жест – в зависимости от того, как это воспринимать – и, несмотря на серьезность ситуации, из его горла вырвался взрыв грубого смеха.

– Я посажу тебя на него, милая, сразу же, как только мы согреемся. – В ее глазах заблестели искры, давая ему надежду.

Его начала мучить конвульсивная дрожь, и зубы застучали. Мэдди не дрожала, и это было плохим знаком. Когда Риз выезжал зимой, в грузовике всегда находились одеяло и термос с кофе, и он вытянул одеяло из-под заднего сиденья. Даже самое простое движение превращалось в сражение, требующее все силы, но он, наконец, вытащил его и наспех высушил их так хорошо, насколько смог, после чего завернул ее в одеяло.

Дрожащей рукой он открыл термос и налил в колпачок немного кофе, от которого еще шел пар, затем прижал его к губам Маделин.

– Пей, крошка. Он приятный и горячий.

Она сумела проглотить немного, и он сам допил оставшееся, затем налил еще чашку. Он мог чувствовать, как кофе обжигает желудок. Если он не приведет себя в форму, чтобы двинуться на ранчо, то никто из них этого не сделает. Он сражался со своими трясущимися руками, пока не осилил всю чашку, затем налил еще и уговорил Маделин взять ее. Это было все, что он пока мог сделать. Он сосредоточился и завел грузовик.

Это была медленная поездка. Его трясло так сильно, что тело ему не повиновалось. Он был немного дезориентирован, иногда не мог сказать, где они находятся. Маделин, наконец, начала дрожать, совместный жар вентилей и кофе немного привели ее в себя.

Дом никогда не казался ему настолько притягательным, как сейчас, когда, наконец, предстал перед глазами, и он направил грузовик прямиком к нему, не разбирая дороги. Риз припарковался как можно ближе к черному ходу и голышом обошел вокруг грузовика, чтобы выволочь Маделин через пассажирскую дверь. Он не чувствовал снег под босыми ногами.

Теперь она немного могла идти, и это помогло. Обняв друг друга, они наполовину вползли, наполовину поднялись на веранду, потом вошли в подсобную комнату. Нижняя ванная располагалась прямо поперек этой комнаты; он втащил туда Маделин и прислонил к стене, поддерживая одной рукой, пока другой включал горячую воду, наполняя ванну. Когда начал подниматься пар, он повернул кран с холодной водой, надеясь, что все отрегулировал правильно, иначе они ошпарятся. Его руки были настолько холодными, что он просто не мог понять температуру воды.

– Забирайся в ванну.

Она сражалась со своими коленями, и оставшуюся часть пути Риз тянул ее вверх, но в самом конце им обоим было проще, буквально, переползти через край ванны в испускающую пар воду. Маделин сидела перед Ризом, между его ног, откинувшись спиной ему на грудь. По ее лицу побежали слезы, когда теплая вода коснулась холодного тела, болезненно возвращая его к жизни. Риз позволил своей голове откинуться назад, прислонившись к стене, и до скрипа стиснул зубы. Они должны вынести боль, потому что так это необходимо; здесь не было никого, кто мог бы позаботиться о них. Это был самый быстрый способ согреться, но он не был приятным.

Боль в конечностях стала медленно слабеть. Когда вода наполнила ванну настолько, что стала переливаться через край, он закрыл кран и погрузился глубже так, что его плечи оказались под водой. Волосы Маделин плавали на поверхности, как мокрое золото.

Он сжал ее в объятиях, стараясь вобрать в себя ее дрожь.

– Лучше?

– Да. – Ее голос был низким и более хриплым, чем обычно. – Это было близко.

Он повернул ее в своих руках и прижал к себе с едва контролируемым отчаянием.

– Я планировал приберечь этого быка для разведения, – произнес он, – Но теперь сукиного сына придется кастрировать[10], если он выживет.

Она сумела улыбнуться, ее губы переместились к горлу Риза. Вода плескалась у ее подбородка.

– Никогда не избавляйся от той лошади. Она сохранила наши жизни.

– Я предоставлю ей самое большое стойло до конца ее жизни.

Они лежали в воде, пока та не начала остывать; тогда он вынул пробку и заставил Маделин подняться на ноги. Она все еще выглядела сонной, поэтому он поддерживал ее, пока задергивал занавески и включал душ, позволив воде заструиться вниз на их головы. Она просто стояла в его объятиях, опустив голову ему на грудь, как стояла множество раз, но этот момент был бесконечно драгоценен. На сей раз, они обманули смерть.

Вода лилась на них дождем. Он поднял лицо Маделин и взял ее рот, нуждаясь в ее вкусе, ее прикосновениях, убеждая себя, что с ними, действительно, все в порядке. Он невероятно близко подошел к тому, чтобы потерять ее, даже ближе, чем к собственной смерти.

Когда пошла горячая вода, он выключил кран и потянулся к полотенцам, одним обернув ее мокрые волосы, и используя другое, чтобы высушить все остальное. Хотя теперь к ее губам и ногтям вернулся цвет, она все еще немного дрожала, и он поддерживал ее, когда она аккуратно выбиралась из ванны. Он взял еще одно полотенце и начал вытирать собственную голову, постоянно наблюдая за каждым ее движением.

Маделин чувствовала себя согревшейся, но невероятно вялой. У нее было не больше энергии, чем если бы она выздоравливала от чудовищного гриппа. Больше всего на свете ей хотелось улечься перед огнем и проспать целую неделю, но она знала о гипотермии достаточно, чтобы побояться решиться это. Она сидела на сиденье туалета и наблюдала, как он вытирается, сосредоточившись на великолепной силе, сделавшейся от его наготы более очевидной. Сейчас Риз давал ей причину бороться со своей вялостью, так же, как делал тогда, когда она находилась на дне водоема.

Он обхватил ее лицо руками, убеждаясь, что она слушает его.

– Не засыпай, – предупредил он. – Сиди здесь, где жарко, пока я схожу наверх, чтобы взять твою одежду. О’кей?

Она кивнула.

– О’кей.

– Меня не будет всего минуту.

Она выдавила улыбку, просто чтобы успокоить его.

– Принесите также мою щетку и расческу.

Это заняло несколько минут, но он вернулся с ее одеждой, подогретой на сушилке, и она затрепетала от удовольствия, когда он одевал ее. Он нашел время, чтобы тоже одеться; на нем были носки, не застегнутые джинсы и фланелевая рубашка. Он принес для нее носки и встал на колени, чтобы натянуть их ей на ноги.

Риз держал руку на ее талии, когда они вошли на кухню. Он вытащил стул и усадил ее.

– Открой рот, – сказал он, и, когда Маделин повиновалась, засунул ей под язык термометр, который принес из верхней ванной. – Теперь сиди здесь и не двигайся, а я приготовлю кружку кофе.

Это было нетрудно. Единственная вещь, которую она хотела сильнее, чем сидеть и не двигаться, это лежать.

Когда термометр запищал, Риз вытащил его у нее изо рта и нахмурился.

– Тридцать пять и семь. Я хочу поднять твою температуру, по крайней мере, еще на один градус.

– А как ты?

– Я больше тревожусь о тебе. Я сильнее и пробыл в воде не так долго. – Глубоко внутри Риз все еще мог ощущать холод, но это был не продирающий до костей мороз, который он чувствовал прежде. Первая чашка кофе почти полностью рассеяла остатки озноба, жар и кофеин совместно сделали свою работу. Он заставил Маделин выпить три чашки кофе, хотя она пришла в себя настолько, чтобы язвительно заметить, что он, как обычно, сделал его слишком крепким, и она, вероятно, получит передозировку кофеином. Его рот искривился – он разбавил его для нее.

Когда Риз почувствовал большую уверенность, что может оставить Маделин, он перенес ее на расстеленные перед огнем стеганые одеяла.

– Я должен отойти, – сказал он и увидел вспышку паники в ее глазах. – Не на пастбище, – поспешно добавил он. – Я должен завести лошадь в сарай и позаботиться о ней. Я вернусь, как только закончу.

– Я никуда не уйду, – заверила она его.

Маделин все еще боялась лечь и уснуть, несмотря на то, что в ней бурлило столько кофеина, что она не была уверена, сможет ли заснуть сегодня ночью. Она стянула с головы полотенце и начала расчесывать спутанные волосы.

К тому времени, когда Риз вернулся, ее волосы высохли, и она приводила их в порядок. Он остановился в дверном проеме, как всегда завороженный чрезвычайной красотой этого женского ритуала. Рукава задрались на ее поднятых вверх руках, открывая бледные, стройные предплечья. Ее шея грациозно изогнулась, напоминая кивающий бризу цветок. Горло Риза сжалось, а кровь устремилась к чреслам, пока он наблюдал за ней; семь месяцев брака, а он все еще реагирует на нее, как жеребец, учуявший кобылу.

– Как ты себя чувствуешь? – Слова были хриплыми, он с трудом выдавил их.

Маделин подняла глаза, ее медленная улыбка распалила его кровь еще сильней.

– Лучше. Согревшейся и бодрой. А как ты после возвращения на холод?

– Я в порядке. – Больше, чем в порядке. Они были живы, и в его теле не осталось ни кусочка, которому было бы холодно.

Он настоял на том, чтобы снова измерить ей температуру, и нетерпеливо ожидал, когда пропищит термометр.

– Тридцать шесть и четыре. Хорошо.

– Моя обычная температура не намного больше этой. Она обычно колеблется в пределах тридцати шести и шесть.

– Моя, как правило, доходит приблизительно до тридцати семи и два или чуть выше.

– Не удивлена. Сон с тобой походит на сон с печкой.

– Жалуешься?

Она покачала головой.

– Хвастаюсь. – Улыбка Маделин погасла, а серые глаза потемнели до цвета древесного угля, когда она потянулась, чтобы коснуться его лица. – Я чуть не потеряла тебя. – Риз увидел вспышку полнейшего ужаса в ее глазах прямо перед тем, как она закрыла их, и прижал ее к себе в почти отчаянном утешении.

– Детка, я куда ближе подошел к тому, чтобы потерять тебя, чем ты к потере меня, – хрипло ответил он, прижимаясь губами к ее волосам.

Маделин стиснула руками его шею. Она не часто плакала; ее настроение было слишком ровным и, как правило, приподнятым. С тех пор, как они поженились, она плакала два раза, и оба были результатом боли: первый раз – в их брачную ночь, и снова – всего час назад, когда теплая вода в ванне начала возвращать к жизни ее замерзшее тело. Но внезапно чудовищность и напряжение того, через что им пришлось пройти, нахлынули на нее, и ее грудь сжалась. Маделин попыталась справиться с этим, попыталась сохранить самообладание, но это было проигрышное сражение. С мучительным всхлипом она спрятала лицо у его горла и вцепилась в Риза, пока ее тело с силой сотрясалось от плача.

Он был более, чем просто удивлен ее внезапными слезами, – он был поражен. Его Мэдди была борцом, той, кто встречала его силу своей собственной и не отступала даже перед худшими проявлениями его темперамента. Но сейчас она рыдала так, словно никогда не собиралась останавливаться, и глубина ее страданий отдавалась болью у него в груди. Он тихонько увещевал и поглаживал ей спину, шепча слова утешения и опуская ее на одеяла.

Прошло много времени, прежде чем Маделин затихла. Риз не пытался заставить ее остановиться, чувствуя, что она нуждалась в разрядке так же, как и он, когда, после того, как позаботился о своей лошади, свирепо пнул ногой ведро для подачи корма так, что оно перелетело через весь сарай. Он просто держал ее, пока не иссякли все слезы, затем подал ей свой носовой платок, чтобы вытереться.

Ее веки припухли, и она выглядела обессилевшей, но потом, когда она лежала совершенно неподвижно, в ее глазах больше не было болезненного напряжения. Риз приподнялся на локте и развязал пояс ее халата, после чего раздвинул отвороты, открывая ее нагое тело.

Он провел пальцами по ямке на ее горле, затем – по узкой ключице.

– Я когда-нибудь говорил тебе, – спросил он задумчиво, – Что один взгляд на тебя вызывает у меня такую эрекцию, что это причиняет боль?

Ее голос был хриплым.

– Нет, но ты несколько раз это демонстрировал.

– Это действительно причиняет боль. Я словно собираюсь взорваться. Затем, когда я проникаю в тебя, боль сменяется удовольствием. – Он провел рукой вниз к груди Маделин, накрывая ее своей теплой ладонью, и почувствовал, как сосок мягко толкнулся в нее. Он нежно ласкал, поглаживая сосок большим пальцем, и не останавливался, пока тот не напрягся и не потемнел; тогда Риз склонился над ней, чтобы поцеловать маленький соблазнительный комочек. Дыхание Маделин изменилось, став более глубоким, и чувственный поток стал нагревать ее кожу. Подняв глаза, он увидел, как отяжелели ее веки, и его затопило неистовое мужское удовлетворение от того, что он мог сделать ее взгляд таким.

Когда-то он пытался отказать себе в чувственном удовольствии наслаждаться ею, но не долго. Он позволил себе вдохнуть ее аромат, проводя рукой вниз по ее телу, смакуя шелковистую структуру ее кожи, очерчивая рукой изгибы и впадинки, перетекавшие одно в другое: холмики грудей, плоскость живота, округлость бедер, развилку между ногами. Он наблюдал, как его смуглые сильные пальцы скользнули по небольшому треугольнику завитков и проникли между ее мягких складочек, очарованный контрастом своей руки и ее бледным женственным телом.

И ее вкусом. Горячей сладостью ее рта; он попробовал его, затем попробовал снова, более глубоко, занимаясь с ней любовью языком. Потом спустился к теплой, притягательной впадинке ее горла, вдыхая медовый вкус ее грудей. Он надолго задержался на них, пока руки Маделин не вцепились и не потянули стеганое одеяло, а бедра не приподнялись навстречу ему.

Ее живот под его губами был прохладен и шелковисто гладок. Ее узкий маленький пупок приглашал к исследованию, и он провел вокруг него своим языком. Ее руки переместились в его волосы и крепко сжали голову, когда он двинулся вниз, разводя ее бедра и закидывая их себе на плечи.

Она тяжело дышала, ее тело напряглось и извивалось. Он держал ее бедра и любил ее, не останавливаясь, пока она не приподнялась вверх и не вскрикнула в тот момент, когда волны кульминации накрыли ее.

Маделин чувствовала себя истощенной, более опустошенной, чем прежде. Она лежала расслабленно, когда он встал на колени между ее ног и сорвал свою одежду, отбрасывая в сторону. Она едва сумела открыть глаза, когда он занял позицию и затем медленным, тяжелым толчком вошел в нее до самого конца. Как всегда, она была немного ошеломлена ощущением чрезвычайной целостности, пока приспосабливалась к нему.

Его вес целиком оказался на ней, прижимая ее к низу. Теперь в нем не было нежности, только потребность войти в нее так глубоко, насколько было возможным, заключить в объятия настолько полно, чтобы не осталось ни единой ее частички, которая не чувствовала бы его обладания. Его любовные ласки часто были доминирующими, но обычно она могла встречать их силой своей собственной страсти. Но не сейчас; в нем была свирепость, которую следовало успокоить, голод, который нужно утолить. Несмотря на то, что Риз сдерживался, чтобы не травмировать ее, Маделин была не способна делать что-то еще, кроме как лежать, принимать его и чувствовать, как ее страсть снова и снова разрастается в ней с бьющимся ритмом.

Он приостановился, когда его напряжение достигло критического уровня, еще не желая заканчивать. Его зеленые глаза блестели, когда он заключил в ладони ее лицо, меря силу ее возбуждения.

Он потерся ртом о ее ухо.

– Ты знаешь, что для мужчины в норме иметь…

Маделин слушала шелест слов в своем ухе, ее руки, борясь за контроль, напряглись на его спине. Хотя она любила их пустячную игру, сейчас она не была к ней расположена. Наконец она выдохнула:

– Интересно, зачем их так много, когда одного было бы достаточно.

В лучших традициях Большого Плохого Волка он ответил преувеличенно грубым голосом:

– А это, чтобы наверняка сделать тебя беременной, моя деточка, – и начал двигаться снова, сильно и быстро. И в какой-то момент в течение следующего часа он это и сделал.