Невеста Данкена

Глава 11

Следующим утром, перед отъездом Риза, Маделин спросила прохладным голосом:

– Ты сможешь услышать автомобильный гудок из любого места на ранчо?

Он выглядел изумленным.

– Конечно, нет. – Он вопросительно посмотрел на нее, но она все еще не встречалась с ним взглядом.

– Тогда каким образом я смогу найти тебя или связаться с тобой?

– Зачем тебе это может понадобиться? – с сарказмом спросил он.

– Я беременна. Я могу упасть, или у меня может начаться кровотечение. Мало ли что.

Этот аргумент он не мог опровергнуть. Он стиснул зубы, столкнувшись с выбором между предоставлением ей возможности сбежать и вероятностью подвергнуть опасности ее жизнь и жизнь своего ребенка. При таком раскладе у него не было выбора. Он вынул из кармана ключи и швырнул вниз на комод, но задержал на них руку.

– Ты дашь мне слово, что не сбежишь?

Она наконец посмотрела на него, но ее глаза были холодными и пустыми.

– Нет. С какой стати я должна впустую сотрясать воздух, давая обещания, когда ты все равно мне не поверишь?

– Чему ты хочешь, чтобы я поверил? Тому, что ты не сделала все, чтобы иметь столько же прав на ранчо, как и я? Один раз женщина уже выставила меня дураком и ушла с половиной всего, что у меня было, но снова такое не повторится, даже если мне придется сжечь этот дом дотла и продать землю для возмещения убытка, ясно? – К тому времени, когда он закончил, Риз кричал и смотрел на нее так, словно ему был ненавистен один ее вид.

Маделин не двинулась и не изменила выражение лица.

– Если бы я хотела только ранчо, то могла бы рассчитаться по закладной в любое время.

Ее довод достиг цели; она видела это по его глазам. Она могла бы развить его дальше, но удержалась. Она дала Ризу пищу для размышлений и теперь даст ему время подумать.

Он вышел из дома громко хлопнув дверью и оставив ключи от автомобиля на комоде. Она подняла их и, подкидывая в руке, направилась наверх в спальню, где у нее уже лежало немного упакованной одежды. Эти две ночи, что она провела в одиночестве, Маделин обдумывала, что собирается сделать и куда пойдет. Риз ожидает, что теперь, когда она имеет право требования на ранчо, она сбежит в Нью-Йорк, но такой вариант ею даже не рассматривался. Чтобы преподать ему урок, она должна находиться рядом.

Было похоже, что он преднамеренно работал вблизи дома на случай, если она попытается уехать, чего она не сделала, и почувствовала сильное удовлетворение, когда он пришел домой на обед после того, как сообщил ей, что будет отсутствовать весь день. Поскольку она ничего не приготовила, то сделала тарелку бутербродов и поставила ее перед ним, затем продолжила свое занятие, то есть чистку духовки.

Он спросил:

– Ты не собираешься есть?

– Я уже поела.

Несколько минут спустя он спросил:

– Тебе обязательно заниматься такой работой?

– Это не тяжело.

Ее прохладный тон помешал дальнейшей формальной беседе. Она не позволит ему легко отделаться. Она дважды говорила Ризу, что не собирается платить за грехи Эйприл, но очевидно, до него это так и не дошло; теперь она собиралась преподать ему урок.

Когда он снова уехал, она подождала полчаса, затем перенесла свой чемодан в автомобиль. Она не собиралась уезжать далеко, как не собиралась заставлять Риза долго себя искать, самое большее – несколько дней. Тогда он сможет забрать назад автомобиль, если захочет, поэтому она не чувствовала себя виноватой. Кроме того, машина была ей не нужна. Она надеялась вернуться на ранчо, по меньшей мере, до следующего визита к доктору, если же не получится, она сообщит Ризу, что он должен отвезти ее. В планы Маделин не входило избегать его.

Наверху над кафе Флорис была комната, которая всегда сдавалась в аренду, потому что в Круке никогда не появлялся кто-нибудь, кому она могла бы понадобиться. Она останется там настолько, насколько будет нужно. Она приехала в Крук и припарковала автомобиль перед кафе. Идея состояла в том, чтобы не прятаться от Риза; она хотела, чтобы он точно знал, где она находится.

Она вошла в кафе, но за стойкой никого не было.

– Флорис? Здесь есть кто-нибудь?

– Держи свою воду, – донесся из кухни хорошо узнаваемый недовольный голос Флорис. Несколько минут спустя она показалась в двери. – Хочешь кофе или что-нибудь поесть?

– Я хочу арендовать комнату наверху. – Флорис остановилась и, сощурившись, оглядела Маделин.

– Зачем она тебе?

– Мне нужно место, где я могла бы остановиться.

– У тебя есть отличный дом на ранчо и отличный мужчина, чтобы согревать ночами, если это все, что тебе нужно.

– Что у меня есть, – очень отчетливо выговорила Маделин, – Так это упрямый муж, которому следует преподать урок.

– Хммм. Никогда не видела мужчину, который не был бы упрямым.

– Еще я беременна.

– Он знает?

– Знает.

– Он знает, где ты?

– Скоро будет. Я не скрываюсь от него. Он, вероятно, придет сюда, изрыгая огонь и поднимая шум, но я не вернусь, пока он кое-что не поймет.

– Например?

– Например, разницу между мной и своей первой женой. С ним провернули грязное дельце, но я не та, кто это сделал, и устала расплачиваться за чьи-то грехи.

Флорис оглядела ее сверху донизу, потом кивнула, и на сей раз ее раздраженное лицо осветило довольное выражение.

– Хорошо, комната твоя. Мне всегда нравилось смотреть, как мужчина получает по заслугам, – пробормотала она, поворачиваясь, чтобы вернуться на кухню. Затем она остановилась и оглянулась на Маделин. – У тебя есть какой-нибудь опыт в приготовлении еды на скорую руку?

– Нет. Тебе нужен такой человек?

– Иначе я бы не спрашивала. Я здесь повар и официантка одновременно. К сожалению, Ланди рассердился из-за того, что я назвала его яичницу резиной, и ушел от меня на прошлой неделе.

Маделин обдумала положение и обнаружила, что оно ей нравится.

– Я могу обслуживать столики.

– Ты делала это когда-либо прежде?

– Нет, но я в течение девяти месяцев заботилась о Ризе.

Флорис хмыкнула.

– Полагаю, это можно назвать рекомендацией. Он не производит впечатление мужчины, которому легко угодить. Что ж, у тебя хорошее здоровье? Я не хочу, чтобы ты находилась на ногах, если есть угроза выкидыша.

– Здоровье прекрасное. Я вчера была у доктора.

– Тогда работа твоя. Я покажу тебе комнату. В ней ничего особенного, но зимой там тепло.

Комната казалась чистой и уютной, и это было почти пределом ее достоинств, но Маделин не возражала. Здесь была односпальная кровать, диван, небольшой столик с двумя стульями, обогреватель и крохотная ванная с потрескавшимся кафелем. Флорис включила отопление на максимум, чтобы прогреть комнату, и вернулась на кухню, пока Маделин заносила свои вещи. Развесив свою одежду в маленьком шкафчике, она спустилась вниз в кафе, надела передник и принялась за обязанности официантки.

Вечером, возвращаясь домой, Риз чувствовал себя смертельно уставшим: его лягнули, прошлись по нему копытами, и он получил ссадину на руке от веревки. Коровы в любой момент могут начать телиться, и это еще больше прибавит работы, особенно если похолодает.

Вид отсутствующего автомобиля и темного дома походил на удар кулаком в грудь, выбивший из него весь воздух. Он смотрел на темные окна, переполненный парализующей смесью боли и гнева. На самом деле он не думал, что она уедет. В глубине души он ожидал, что она останется и будет бороться до последнего, лицом к лицу, как делала множество раз. Вместо этого она уехала, и он закрыл глаза от острого осознания того, что она оказалась именно такой, как он больше всего боялся: алчной, и легкомысленной женщиной, не способной переждать трудные времена. Она сбежала в город к своему легкому образу жизни и элегантной одежде.

И забрала с собой его ребенка.

Это предательство было в десять раз хуже того, что сделала Эйприл. Он начал доверять Мэдди, позволяя себе думать об их будущем, представляя себе совместно прожитые годы, а не просто какое-то неопределенное количество месяцев. Она лежала под ним и охотно позволила сделать себя беременной; большую часть года она жила с ним, готовила для него, стирала его одежду, смеялась, дразнила и работала рядом с ним, спала в его объятиях.

А потом предала его. Это был оживший кошмар, и он переживал его во второй раз.

Он медленно, волоча ноги, вошел в дом. На кухне не было никаких теплых, приветливых запахов, никаких звуков, кроме гула холодильника и тиканья часов. Несмотря ни на что, он отчаянно, безнадежно надеялся, что она просто куда-то выехала и где-то в доме лежит объясняющая записка. Он обыскал все комнаты, но записки не было. Он вошел в спальню, где она провела две прошлые ночи, и обнаружил пустые ящики комода и очищенную от ароматных женских вещиц ванную. Он все еще пытался привыкнуть не видеть в шкафу ее вещи, висящие рядом с его одеждой; но не найти их нигде – это ошеломляло.

Это походило на самоистязание, но он вошел во вторую спальню, где она хранила свою «нью-йоркскую» одежду. Он как будто должен был проверить каждый признак ее отсутствия, чтобы убедиться в ее уходе, словно раненное и озадаченное животное, принюхивающееся в поисках своей пары, прежде чем сесть и завыть от гнева и крушения своего мира.

Но, открыв дверь шкафа, он уставился на ряд шелковых блуз, развешенных на подбитых атласом вешалках и защищенных полиэтиленовыми пакетами, шикарные костюмы и пижамы, туфли с высокими каблуками в дюжине цветов и стилей. От одежды доносился слабый аромат ее духов, и его прошиб пот.

Он поспешно спустился вниз. Ее книги все еще были здесь, как и стерео система. Пусть сейчас она ушла, но оставила много своих вещей, а это означало, что она вернется. Скорее всего, она вернется днем, рассчитывая на его отсутствие, чтобы упаковать остальное и уехать, так и не увидевшись с ним.

Но если она собиралась вернуться в Нью-Йорк, как почти наверняка и планировала, то почему взяла одежду для ношения на ранчо и оставила городскую?

Кто мог знать причину поступков Маделин, устало подумал он. Почему она расплатилась по закладной из своего наследства, когда знала, что существовала одна вещь, с которой он, учитывая его прошлое, не способен смириться?

Никогда в жизни он не был более сердитым, даже когда сидел в зале суда и слушал, как судья передает Эйприл половину его ранчо. От Эйприл, в изобилии продемонстрировавшей ему, насколько она может быть мстительной и черствой, он не ожидал ничего хорошего. Но когда Мэдди огорошила его подобным образом, она действительно ударила его болезненно и подло, и он все еще не оправился от удара. Каждый раз, когда он пытался обдумать это, боль и гнев становились настолько сильными, что вытесняли все остальное.

Что ж, она ушла, и теперь у него предостаточно времени, чтобы все обдумать. Но ей будет чертовски непросто забрать оставшиеся вещи в его отсутствие, потому что он собирался при первой же возможности сменить в доме замки.

Однако сейчас он собирался сделать нечто, чего не делал даже тогда, когда Эйприл провернула такую большую работу по разрушению его жизни. Он собирался достать бутылку виски, очень много лет пролежавшую в буфете, и мертвецки напиться. Возможно, тогда он сумеет заснуть без Мэдди, лежащей рядом.

На следующий день он чувствовал себя словно в аду, в голове стреляло, желудок выворачивало, но он заставил себя подняться и позаботиться о животных; не их вина, что он оказался таким идиотом. К тому времени, когда головная боль начала стихать и он снова почувствовал себя, пусть наполовину, но человеком, ехать в магазин для покупки новых замков было слишком поздно.

На следующий день коровы начали телиться. Каждый раз происходило одно и то же: когда у первой начинались схватки, и она уходила в поисках тихого места для рождения детеныша, остальные одна за другой следовали ее примеру. И они могли выбрать совершенно непригодные, ужасные места. Разыскать коров в их тайных местечках, удостовериться, что новорожденные телята в порядке, помочь коровам, испытывавшим трудности, и позаботиться о телятах, рожденных мертвыми или больными, было почти невозможной задачей для одного человека. По крайней мере, как минимум у одной коровы не срабатывал материнский инстинкт, и она отказывалась иметь какое-либо отношение к своему теленку, а это означало, что Риз должен был либо заставить принять новорожденного другую корову, либо забрать его в сарай и кормить с рук.

Только три дня спустя у него нашлась свободная минутка, а получив ее, он в истощенном оцепенении опустился на диван и проспал шестнадцать часов.

Прошла почти неделя после ухода Маделин, прежде чем он, наконец, нашел время съездить в Крук. Боль и гнев превратились в чувство пустоты и оцепенения.

Первое, что он увидел, подойдя к кафе Флорис, был оставленный снаружи белый автомобиль Форд-универсал.

Его сердце дико забилось, внизу живота ухнуло. Она вернулась, вероятно, хотела забрать оставшиеся вещи. Он припарковался у следующей двери, перед магазином, и уставился на автомобиль, барабаня по рулю пальцами. В онемевшей пустоте взорвался знакомый гнев, и кое-что немедленно стало ослепительно ясным.

Он не собирался отпускать ее. Он удержит свое ранчо нетронутым, а она останется его женой, даже если ему придется бороться с ней в каждом суде страны. Он был рад больше не видеть Эйприл, но он никоим образом не позволит Мэдди уйти просто так. Она носит его ребенка, ребенка, который будет расти в его доме, даже если ему каждый день, уходя на работу, придется привязывать Мэдди к кровати.

Он вышел из грузовика и прошагал к кафе, каблуки ботинок глухо стучали по дощатому тротуару, лицо окаменело.

Он толкнул дверь и вошел внутрь, останавливаясь посередине комнаты и разглядывая кабинки и столы. Длинноногой блондинки с ленивой улыбкой нигде не было видно, только два тощих кривоногих ковбоя сидели на табуретах у стойки.

Потом открылась кухонная дверь, и из нее вышла его длинноногая блондинка, одетая в передник и несшая две тарелки, заваленные огромными гамбургерами и насыпью горячего картофеля-фри. Маделин хлестнула в него взглядом, но выражение ее лица ничуть не изменилось, и она не сбилась с ритма, когда ставила тарелки перед ковбоями.

– Вот. Дайте мне знать, если захотите кусочек пирога. Сегодня утром Флорис испекла яблочный пирог, он настолько хорош, что пальчики оближешь.

Потом она посмотрела на него пустыми, холодными глазами и спросила:

– Что бы ты хотел?

Ковбои оглянулись, и один закашлялся, увидев, с кем разговаривает Маделин; Риз неплохо знал каждого в радиусе ста миль, и они знали его, если не лично, то визуально. Все также знали Маделин; женщина с ее внешностью и стилем не проходила незамеченной, поэтому было чертовски ясно, что эти два ковбоя поняли – позади них стоит ее муж, похожий на грозу, собирающуюся повсюду плеваться молниями и градом.

Спокойным, смертоносным голосом Риз произнес:

– Принеси мне чашку кофе, – и отошел подальше в одну из кабинок.

Она принесла его незамедлительно, поставив перед ним кофе и стакан воды. Затем одарила его не коснувшейся глаз безличной улыбкой и спросила:

– Что-нибудь еще? – произнося это, она уже отворачивалась, собираясь уйти.

Он, вскинув руку, поймал ее за запястье и заставил остановиться. Он почувствовал хрупкость ее костей под своими пальцами и внезапно потрясенно понял, насколько физически превосходит ее, и все же она никогда не отступала перед ним. Даже в кровати, когда он держал в своих руках ее стройные бедра и сильно двигался в ней, Маделин обхватывала его этими ногами и брала все, что он мог ей дать. Мэдди не относилась к разряду беглецов, если только отъезд не был чем-то, запланированным ею с самого начала. Но если это так, почему она здесь? Почему не вернулась в Нью-Йорк за пределы его досягаемости?

– Сядь, – сказал он низким, опасным голосом.

– Мне нужно работать.

– Я сказал, сядь. – Сжав ей запястье, он втянул ее в кабинку. Она все еще смотрела на него этим прохладным, отстраненным взглядом.

– Что ты здесь делаешь? – отрывисто произнес он, игнорируя направленные на него взгляды ковбоев.

– Я здесь работаю.

– Именно об этом я и спрашиваю. Почему, черт возьми, ты здесь работаешь?

– Чтобы содержать себя. Что, по-твоему, я должна была сделать?

– Я ожидал, что ты будешь держать свой маленький зад на ранчо, как я тебе сказал.

– Почему я должна оставаться там, где не нужна? Кстати, если ты можешь отогнать автомобиль домой, не стесняйся, забирай его. Он мне не нужен.

Он с усилием подавил нараставшие в нем гнев и раздражение. Возможно, этого-то она и добивалась – вывести его из себя в общественном месте.

– Где ты остановилась? – спросил он голосом, выдавшим владевшее им напряжение.

– Наверху.

– Забирай свою одежду. Ты едешь со мной домой.

– Нет.

– Что ты сказала?

– Я сказала, нет. Н-Е-Т. Слово из трех букв, означающее отказ.

Риз положил руки на стол, чтобы помешать себе схватить ее и хорошенько встряхнуть или притянуть к себе на колени и зацеловать до потери сознания. В настоящий момент, он не был уверен, что выберет.

– Мэдди, меня это не остановит. Поднимись наверх и забери одежду. – Вопреки своему желанию он не смог сохранить приглушенный тон, и те двое ковбоев открыто уставились на него.

Она выскользнула из кабинки и отступила прежде, чем Риз успел схватить ее. Тогда он вспомнил, что, когда хотела, Мэдди могла двигаться со скоростью ветра.

– Дай мне одну стоящую причину, почему я должна это сделать! – выпалила она ему, теперь холод в ее глазах стал раскаляться.

– Потому что ты носишь моего ребенка! – проревел он, поднимаясь на ноги.

– Это ты сказал, что «тебя не заботит, чем я, черт возьми, занимаюсь» и «ты жалеешь, что женился на мне». Тогда я тоже носила твоего ребенка, итак, что же изменилось?

– Я передумал.

– Да неужели! Еще ты сказал мне, что «я не то, что ты хочешь», и «во мне нет того, что должно быть у жены хозяина ранчо».

Один из ковбоев прочистил горло.

– Вы, несомненно, выглядите подходящей для меня, мисс Мэдди.

Риз развернулся к ковбою со смертью в глазах и сжатыми кулаками.

– Ты хочешь сохранить свои зубы на месте? – спросил он почти беззвучно.

Казалось, у ковбоя были проблемы с горлом. Он снова прочистил его, но ему потребовались две попытки, прежде чем он сумел выдавить:

– Просто комментирую.

– Тогда делай это снаружи. Это касается только меня и моей жены.

На Западе мужчина сам объезжал своих лошадей и убивал змей, а также всех, кто совал свои чертовы носы не в свое дело. Ковбой нащупал в кармане пару банкнот и положил их на прилавок.

– Пойдем, – сказал он своему другу.

– Ты иди. – Другой ковбой ковырялся в залитом кетчупом мясе. – Я еще не доел. – Или не досмотрел шоу.

Из кухонной двери вышла Флорис со своим неизменно недовольным выражением на лице и лопаточкой в руке.

– Кто здесь шумит? – требовательно спросила она; затем ее пристальный взгляд упал на Риза. – А, это ты. – Она произнесла это так, будто ему были здесь рады почти так же, как чуме.

– Я приехал, чтобы забрать Мэдди домой, – сказал он.

– Не понимаю, почему она не хочет идти, у тебя же такой замечательный характер.

– Она моя жена.

– Она может обслуживать клиентов и здесь, отрабатывая свое проживание. – Она потрясла перед ним лопаткой. – Что ты можешь предложить ей помимо той палки, что у тебя в штанах?

Челюсть Риза напоминала гранит. Он мог перебросить Маделин через плечо и отнести домой, но несмотря на свои угрозы, Риз не хотел принуждать ее физически. С одной стороны, она была беременна, но что еще важнее, он хотел, чтобы она отправилась с ним домой, потому что сама этого желала. Один взгляд на лицо Маделин сказал ему, что у нее не было намерения сделать и шага в направлении ранчо.

Что ж, теперь он знал, где она находится. Маделин не вернулась в Нью-Йорк. Она осталась в пределах досягаемости, и он не отступит. Яростно взглянув на нее напоследок, он бросил деньги на стол и вышел вон.

Маделин медленно расслабилась, перестав сдерживать дыхание. Она подошла к краю. Риз был так же решительно настроен вернуть ее обратно на ранчо, как убежден в том, что она клон его первой жены. И если она что-то и знала о Ризе Данкене, так это то, что он столь же упрям, как и мул, и не отступит от своего. Он вернется.

Она подняла его нетронутый кофе и отнесла к прилавку. Флорис посмотрела на дверь, все еще дрожащую от силы, с которой Риз захлопнул ее, затем повернулась к Маделин с самым невероятным выражением на лице. Ее лицо походило на потрескавшуюся землю пустыни, когда сморщенная от недовольства кожа сдвинулась и перестроилась, а глаза зажглись дьявольским весельем. Два ковбоя в шоке наблюдали, как Флорис фактически улыбнулась.

Она протянула свою руку ладонью вверх, растопырив натянутые пальцы. Маделин победно шлепнула по ней собственной рукой, после чего перевернула свою ладонь, ожидая ответного шлепка Флорис. Они поздравили друг друга, дав пять.

– Один-ноль в пользу жены, – сказала Флорис с бесконечным удовлетворением.

Он вернулся на следующий день, скользнув в кабинку и наблюдая за ней из-под полуприкрытых век, пока она обслуживала клиентов. В маленьком кафе сегодня было необычайно оживленно, и он кисло подумал, что это делает честь Флорис, если связано с распространившейся вестью об их вчерашней конфронтации. Ничто так не привлекало внимание людей, как бесплатная развлекательная программа.

Сегодня она выглядела утомленной, и он задумался, хорошо ли она себя чувствует. У Маделин еще на ранчо случилось несколько приступов тошноты, но ее утренние недомогания не были слишком долгими. Сейчас, глядя на нее, можно было сделать вывод, что недомогания стали более продолжительными. Это еще больше рассердило его, потому что если бы она находилась дома, то смогла бы лечь и отдохнуть.

Не спрашивая, она принесла ему кружку кофе и повернулась, собираясь уйти. Будто копируя вчерашний день, он вскинул руку и поймал ее. Риз почти почувствовал, как всеобщее внимание сомкнулось на них, словно притянутое магнитом.

– Тебя тошнило? – спросил он грубым голосом.

– Утром. Все прошло, когда Флорис накормила меня сухариками. Извини, у меня есть еще клиенты.

Он позволил ей уйти, потому что не хотел еще одной сцены, подобной вчерашней. Он потягивал кофе и наблюдал за ней, пока она двигалась среди клиентов, тут и там раздавая улыбки и поддразнивания, заставляя людей смеяться и вызывая на их лицах оживление. Это был ее талант, находить веселье в мелочах и приглашать других разделить его с ней, почти соблазняя. То же самое она делала с ним, понял Риз. Эти девять месяцев, проведенные вместе с ней, были самыми благодатными в его жизни, эмоционально и физически.

Он хотел вернуть ее. Он хотел наблюдать, как Маделин разгуливает по дому своей ленивой походкой и творит чудеса, казалось бы, совсем без усилий. Он хотел, чтобы она поддразнивала его, будила с какой-нибудь диковинной фразой и ожидала, что он подхватит игру. Он хотел подтянуть ее под себя, раздвинуть ноги и проникнуть в ее тело, заставить Маделин признать, что она все еще любит его и охотнее будет с ним, чем в любом другом месте.

Он не понимал, почему она не уехала в Нью-Йорк, почему доехала только до Крука и остановилась, зная, что он скоро найдет ее. Черт, убежать в Крук, означало не убежать вовсе, это было просто небольшим перемещением вдоль дороги.

Единственный ответ заключался в том, что она никогда не стремилась возвращаться в Нью-Йорк. Она не хотела в большой город; она хотела убежать только от него.

В голове Риза закружились воспоминания обо всем, что он высказал ей, и он едва не вздрогнул. Она тоже помнила каждое слово; она даже цитировала ему некоторые из них. Она говорила, что он пожалеет о сказанном, но он был слишком разъярен, чувствовал себя слишком обманутым, чтобы обратить на это внимание. Ему следовало помнить, что Мэдди давала так же много, как и получала.

Она легко могла уехать в Нью-Йорк; на ее счету было достаточно денег, чтобы она могла делать все, что захочет, а Роберт, несомненно, был бы рад ее возвращению. Итак, если она осталась, то только потому, что ей нравилось жить в Монтане. Даже вопрос мести мог быть так же легко разыгран из Нью-Йорка, как и из Крука, потому что наказанием ему было ее отсутствие в его доме. Пустота в нем сводила его с ума.

В конце концов, она вернулась с кофейником, чтобы снова наполнить его чашку, и спросила:

– Хочешь к нему кусок пирога? Он сегодня со свежим кокосом.

– Конечно. – Это даст ему повод остаться подольше.

В конечном счете, кафе должно было немного опустеть. У посетителей имелись другие необходимые дела, а Риз не сделал ничего достаточно интересного, чтобы заставить их задержаться. Когда Маделин подошла, чтобы забрать его пустое блюдце из-под десерта и снова наполнить кружку, она спросила:

– Разве тебе нечем заняться?

– Есть, и многим. Коровы родили своих весенних телят.

Ее глаза зажглись всего на секунду; потом она пожала плечами и отвернулась. Он произнес:

– Подожди. Сядь на минутку и отдохни. Ты на ногах с тех пор, так как я пришел сюда, а это было… – Он замолчал, проверяя время. – Два часа назад.

– Сегодня выдалось беспокойное утро. Ты же не перестаешь заботиться о стаде только потому, что хочешь отдохнуть, не так ли?

Вопреки желанию, он не смог сдержать усмешку от ее сравнения клиентов со стадом.

– Как бы там ни было, сядь. Я не собираюсь кричать на тебя.

– Ну, это что-то новое, – пробормотала она, но, тем не менее, села с противоположной от него стороны и вытянула ноги, опусти их на сиденье рядом с ним. Он поднял ее ноги и положил себе на колено, растирая под столом икры и твердо удерживая Маделин на месте, когда она автоматически попыталась вырваться.

– Просто расслабься, – спокойно сказал он. – Тебе обязательно оставаться на ногах так долго?

– На ранчо я тоже была бы на ногах. Ты же знаешь, сидя я не готовлю. Я чувствую себя прекрасно. Я всего лишь беременна, а не инвалид. – Но она закрыла глаза, когда его пальцы начали массировать ее утомленные мускулы; он хорошо умел касаться, научившись этому за годы одинокой работы с животными.

В кровати он тоже умел хорошо касаться. У каждой женщины должен быть такой любовник, как Риз, дикий и голодный, настолько же щедрый, насколько требовательный. Воспоминания лавой слились в ее животе, бросая в жар, и она распахнула глаза. Если она позволит себе думать об этом слишком много, то окажется у него на коленях раньше, чем сообразит, что делает.

Риз произнес:

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной домой.

Если бы он был требовательно-сердитым, она могла бы встретить его своим собственным гневом, но его тихий тон приглашал, а не требовал. Она вздохнула и поставила локти на стол.

– Мой ответ все тот же. Дай мне одно серьезное основание, почему я должна это сделать.

– Как и мой ответ все тот же. Ты носишь моего ребенка. Он имеет право на свое наследие, на то, чтобы расти на ранчо. Ты сама сказала мне, что одной из причин, по которой ты рассчиталась по закладной, было желание сохранить ранчо для наших детей.

– Я не забирала ребенка из Монтаны, – возразила она. – Я даже не уехала далеко от ранчо. У ребенка будут и ты, и ранчо, но для этого у меня нет необходимости жить там.

– Мисс Мэдди, вы не подольете еще немного того кофе? – позвал посетитель, и она без слов стянула ноги с его коленей, с улыбкой отправившись работать.

Риз, наконец, сдался и отправился домой, но всю ночь проворочался в большой кровати, думая о ее грудях, о ее вкусе, о том ощущении, когда он скользил в ней и она сжимала его внутренними мышцами, о мягких звуках, которые она издавала, пока он подводил ее к наслаждению.

На следующий день ему нужно было починить заборы, но Риз работал на автомате, его мысли все еще вертелись вокруг Мэдди, пытаясь придумать способ ее вернуть.

Маделин попала в точку, спросив его, почему она не расплатилась по закладной раньше, если все ее интересы сводились к получению законного права на ранчо, которое превратило бы в ничто любой брачный договор, и теперь он должен был спросить себя о том же. Если это было всем, чего она хотела, почему она ждала девять месяцев? Почему гонялась за цыплятами и коровами, сражалась со снежными бурями и рисковала собственной жизнью ради его спасения, если планировала уйти? И что еще важнее, почему она перестала принимать противозачаточные таблетки и позволила ему сделать ее беременной? Ребенок, которого она носила, был запланированным, они говорили об этом и решили иметь. Женщины намеренно не беременеют, если планируют уйти через несколько месяцев. Земля стоила состояние; если деньги были всем, что ей нужно, то полностью оплаченная закладная давала ей огромное преимущество без дополнительного, мощного, по общему признанию, довода беременности. Нет, она забеременела только потому, что хотела этого ребенка, и она рассчиталась с закладной по одной единственной причине: чтобы спасти ранчо ради него, Риза Данкена. Она могла говорить, что берегла наследство своего ребенка, но ребенок все еще был абстрактной, неизвестной фигурой, несмотря на ее потенциально мощные материнские инстинкты. Она спасла ранчо для своего мужа, а не для ребенка.

Более того, Мэдди не нуждалась в деньгах. С Робертом Кэнноном в качестве сводного брата она могла получить все, что хотела, едва попросив. Роберт Кэннон владел такими деньгами, на фоне которых семья Эйприл выглядела сборищем грошовых скряг.

Все эти умозаключения постоянно возвращали к одной и той же вещи, к одному и тому же вопросу. Почему Маделин выплатила закладную, зная, насколько категорично он был настроен против этого, если не готовила документы для развода? Ответ всегда оставался одним и тем же, и она говорила ему об этом. Маделин никогда не пыталась это скрывать. Она любила его.

Осознание этого снова поразило его, и он вынужден был остановиться, чтобы стереть с лица пот, хотя температура едва ли достигала нуля градусов. Мэдди любила его. Она пыталась сказать ему, когда он выкрикивал ей оскорбления, но он не слушал.

Риз свирепо дергал проволоку, натягивая ее и зажимая удерживающей скобой. Как бы ни было горько признавать свои ошибки, ему следовало это сделать, если он хочет вернуть Мэдди. Он сильно перегнул палку и действовал так, будто она была точно такой же, как Эйприл, хотя знал, что это не так. Эйприл никогда не нравилось жить в Монтане, тогда как Мэдди влилась сюда, словно восхищенный ребенок. Такой жизни она хотела.

Мэдди любила его достаточно, чтобы рискнуть расплатиться с закладной, зная, насколько он рассердится, но все равно сделала это, потому что только так могла спасти для него ранчо. Она поставила его интересы превыше собственных, что являлось истинной мерой любви, но он был слишком слеп и по ослиному упрям, чтобы признать это.

Темперамент довел его до дьявольской путаницы, и некого было винить, кроме самого себя. Он должен был перестать позволять жадности Эйприл разрушать свою жизнь; он должен был перестать видеть других людей сквозь озлобленность Эйприл. Это худшее, что она с ним сделала, не финансово разрушила его, а разрушила его видение других людей. Он признал это даже в тот день, когда впервые встретил Мэдди; если бы он наткнулся на нее до женитьбы на Эйприл, то стал бы преследовать всеми доступными средствами и заполучил бы ее. В случае необходимости, он последовал бы за ней в любой штат станы и затащил бы в свою кровать прежде, чем она сумела бы ускользнуть. Как оказалось впоследствии, он на самом деле, был не способен долго ей сопротивляться. Даже если школьная учительница – он не мог вспомнить ее имя – ответила бы ему «да», он нашел бы какой-нибудь выход. Маделин была единственной, кому он хотел дать свое имя с той минуты, как только увидел ее.

Проклятье. Если бы только предвидеть было так же просто, как смотреть в прошлое, ему бы не пришлось теперь так тяжело раскаиваться.